– Нет, у Жозе Ботто все-таки есть причина опасаться именно американского кризиса, – возразил лиссабонский банкир Секейра.
– Дорогие сеньоры, кризисы необходимы, – отозвался Релвас, прикрикнув на пятерых идущих в упряжке коней.
– То, что вы говорите, чудовищно, – возмутился Зе Ботто.
– Продолжайте, Релвас, продолжайте, – попросил банкир. Хозяин Алдебарана резким движением откинулся назад, чтобы сидящие сзади лучше слышали, и сказал, повысив голос.
– Для меня, к примеру, кризис – это чаще всего начало новой игры… Благоприятный случай испытать тех, кто располагает деньгами, проверить, достойны ли они иметь их в кармане или, скажем, есть другие, новые силы, вполне заслуживающие маршальского жезла.
– Не говорите так, дружище! – бросил Ролин, который расстегнул куртку и обмахивался шляпой с жесткими полями. – Кризис-всегда бедствие!…
– Да, но Релвас помнит, какие доходы ему принес последний, и потому так говорит, – решил поставить точку над «i» Зе Ботто, продолжая поглаживать жидкие бакенбарды.
– Я был начеку… Похоже, именно это, Зе, тебя заело! – резко, точно стегнув кнутом, оборвал его Релвас.
– Сеньоры, не ссорьтесь, не затем же мы едем, – взмолился банкир, стараясь унять заносчивых молодых людей.
Но Зе Ботто знал, к чему клонил. Он до сих пор не понимал, с какой это стати Диого всякий раз приглашает его на клеймение и корриду, но Релвас мог бы ему ответить, что врагов приятнее иметь на прицеле, тогда они менее опасны. Оба они думали об одном и том же: о деньгах, которые хозяин Алдебарана получал в кредитной кассе из пяти процентов годовых, а ссужал из двадцати пяти и выше, и все законно, за всеми подписями, вот потому-то в его руки и перешел особняк дона Торкато вместе с садами, огородами, а также несколько гектаров очень хороших пастбищных и заливных земель по берегу Тежо.
От жары Зе Ботто дышал, как кузнечные мехи, и исходил потом.
– Я умираю от жажды…
Про себя Релвас его поправил: «Врешь, толстый, от зависти!»
Они уже были совсем близко от того места, где находились загоны для быков, когда землевладелец дал знак Зе Педро Борда д'Агуа, чтобы тот предупредил управляющего фермой, и тут же крикнул ему вслед:
– Я хочу видеть быков до обеда.
И только потом спросил приглашенных:
– Если, конечно, друзья мои со мной согласны…
Все были согласны, как же иначе, тем более что каждый из них мог заглянуть на кухню и что-нибудь перехватить до того, как сесть за стол. Релвас же, чтобы разжечь их аппетит, рассказал им, что их ждет суп из камбалы и креветок – дары Тежо – с рисом, да, вот так-то! Копченые угри на вертеле и козленок с молодым картофелем. Ну а уж лакомые блюда Китерии были знакомы всем.
– А сладкий рис, каждую рисинку которого осеняет крестом падре Алвин, Китерия приготовила?
– Китерия – сама рис сладкий, – поправил говорящего Ролин.
– Да, должно быть, молодая она была хороша собой? Так, Диого?
– Ты же знаешь, что я не заглядываюсь на лица служанок…
– Да что ты говоришь! Валишь их, накинув им что-нибудь на голову?
Диого Релвас улыбнулся шутке Жоана Виторино, а Зе Ботто еще долго покатывался со смеху по поводу услышанного.
На обнесенном изгородью участке привольно, точно дикие стадные животные, паслись двенадцать быков. Диого Релвас попросил у Зе Педро кобылу серой, светло-мышастой масти и вошел в огороженный загон вместе со старшим погонщиком. Оба были вооружены длинными деревянными палками с острыми железными наконечниками. Мария до Пилар попросила разрешения у отца сесть в седло вместе с Зе Педро, но землевладелец пообещал ей, что подгонит быков к железной ограде вплотную, чтобы все могли рассмотреть мощь и окраску животных. Мария до Пилар надулась.
Ей было четырнадцать. Свежесть утра и юность румянили ее смуглое лицо, делая выразительными зеленоватые глаза. «И рот, который напоминал спелый разрезанный арбуз», – думал лиссабонский банкир, и все землевладельцы, и пастухи, только что ее увидевшие. Мария до Пилар сняла жакет, оставшись в белой блузе, которая подчеркивала грациозность ее стана, вынула ноги из стремян и села боком, следя за отцом и пастухами.
Видно было, что подъехав к животным, Релвас медлил. Хороши были все: гладкие, холеные, чистого веса так килограммов пятьсот. Он уже предугадывал, как будут они себя вести в схватке с пикадорами; может быть, одну из голов и нужно будет повесить вместо головы быка Землетрясение, что все еще висела в зале господского дома «Мать солнца». Может быть, очень может быть… Не следует ли оставить самого свирепого для «следующей корриды, менее значительной? И который из них самый храбрый и достойный?! Он бы мог подобрать партию только из черных быков, трое были просто как смоль, чудо, а не быки! А мог – и это так соблазнительно, что он уже начинал сомневаться, – дать трех черных, а четвертого – черно-гнедого и чередовать их с быками светлой расцветки: черного с белым; но серый бык – вот это да! И чубарый Художник, за которого ручался старший погонщик, даже голову давал на отсечение, а Зе Педро советовал другого – черно-белого с пахом, выстланным белой шерстью, срединного – так называют таких быков.
Когда привели упряжку направляющих волов, он все еще не пришел к решению.
Слуги и дети знали, что его смущает, и тихо обсуждали то же самое. Марии до Пилар не нравился бык светлой расцветки из-за его головы: она считала ее уродливой. Диого Релвас пустил свою лошадь почти совсем рядом с быками, достоинство достоинству рознь, но что действительно достойно королевского корриды? И тронул одного быка палкой, жаля его железной осой на конце.
И тут вдруг чубарый Художник, когда хозяин уже было решил, что пошлет только черных, поднял голову и посмотрел на него. Обеспокоенный взглядом животного, Салса закричал:
– Эй, Художник! Эй-эй, Художник!
Бык тут же пошел к стаду, но все же, хоть и издали, бросал Диого Релвасу вызов, потрясая своими могучими рогами.
– Салса! Этот бык едет в Мадрид!…
– А какие еще, хозяин?
– Остальных выбирай с Зе Педро. Они все прекрасны. Это будет настоящая королевская партия!
Захлестнувшая его гордость побудила поиграть лошадью, и он заставил ее перемахнуть через изгородь. Подъехав к гостям, он пригласил их к столу.
Делить шкуру неубитого медведя Диого Релвас не любил. Но этот, похоже, был в его руках. Если коррида пройдет хорошо, он всех быков продаст в Испании. И получит круглую сумму.
– Хорошее, – повторял он за обедом много раз, – заставляет себя признать.
Все божественные лакомства были съедены, а вина выпиты – до капли! – они были прекрасным дополнением ко всему остальному. Диого Релвас разрешил сыновьям продлить удовольствие: посидеть за рюмкой. Антонио Лусио в конце года собирался жениться – очень может быть, он собирался это сделать зимой, а Мигелу Жоану двадцатого числа исполнялось семнадцать, да, точно, семнадцать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100