Однако, может, имеет смысл уплатить арендную плату за несколько месяцев… Ведь либо стране крышка, либо налетевшая буря утихнет. А когда буря утихнет, то два магазина на Шиадо воздадут ему сторицей. Диого Релвасу не нравилось, когда деньги и дети были недвижимы – это казалось ему признаком болезни.
Когда обо всем этом он рассказал Розалии, она испугалась. Тогда, удобно расположившись в кресле, Диого Релвас стал поверять ей все, что произошло с того самого дня, когда он был здесь в последний раз. Однако объявления о продаже магазинов не шли у него из головы. Она успокаивала его: держала голову на коленях, гладила, хотя кружевные рукава ее платья щекотали лицо Релваса, раздражая их обоих. При других обстоятельствах он тут же бы ее раздел… А может, он собирается остаться у нее на ночь? «Да, в Лиссабоне такого еще не случалось. Никогда!… Либо ждать беды, либо, как ты говоришь, покупка магазинов обернется выгодной сделкой». И Розалия начала тайно питать надежду, что один из магазинов будет записан на ее имя. Магазин товаров для женщин, все dernier cri и все из Парижа. Нужно подумать о названии. Как это умеют делать французы!… Champs Elysees , например. Плохо, что Релвасу, всегда в срок выплачивавшему ей содержание, наверняка не понравится ее желание потакать прихотям богачей.
Розалия была галисийкой из Ла-Коруньи; она приехала в Португалию, чтобы посмотреть, такие же здесь дожди, как в Галисии, или нет. Но летние дожди здесь были не слишком обильные, как и щедрость Релваса. И все же мощь этого цыгана ее влекла. У него было все, что хотела бы видеть Розалия в мужчине, не хватало только, чтобы он бил ее.
За окнами шел дождь, моросящий дождь, на который они оба смотрели, – он-то и был причиной, почему ей в голову пришло такое сравнение. Но тут ей вспомнилась песенка ее родных мест:
Cando chove e fai sol
Anda o demo рог Ferrol
Con un sac о d'alfileres
Para pical as mulleres…
Когда льет дождь, но светит солнце,
То дьявол ходит под оконцем
С мешком булавок за плечами,
Чтоб строить козни каждой даме (галисийск.).
Диого Релвас тоже думал о дождливом вечере и о женщинах. Вдруг он громко засмеялся и тут же зевнул.
– Почему мой милый смеется?
– Я вспомнил один дождливый вечер, который излил на меня всю небесную влагу, пока я ждал, когда же муж моей маркизы уйдет из дома. И прождал целых три часа…
– И дождался?
– Конечно, Розалия. Удача моему роду не изменяет.
Глава VII. В душе каждого мужчины сидит необъезженный жеребец
– Избави бог!
– Вы говорите, избави бог, однако многие мужчины взяли в моду благородство, храбрость, а то и преданность, настоящую преданность лошадей. Но среди лошадей ведь есть и клячи. А среди мужчин? И среди мужчин тоже их хватает. Я знаю, что говорю. Достаточно взглянуть на доктора Менданья, чтобы увидать подобную скотину. Или н-нет?
Когда дела в Лиссабоне шли как надо, Диого Релвас не забывал – это превратилось в своего рода порок – заглянуть в конный клуб или клуб любителей боя быков, где он оказывался в кругу знакомых – куда реже, друзей! – с которыми любил перекинуться словом. Те же, по горло сытые городскими сплетнями, с удовольствием слушали разглагольствования Диого Релваса о быках и лошадях, самым большим знатоком которых на полуострове, похоже, был он. Вызвать его на разговор труда не составляло. Достаточно было задеть его тщеславие, хотя делать это надо было очень осторожно, так как Релвас для потехи не годился. Сказанное мог подтвердить некий щеголь виконт, которого землевладелец здорово покалечил. Торжественный и сдержанный в манерах, обычно он легко поддавался и начинал беседу, но мог и взбрыкнуть, разойтись и показать свое нутро. Никому не советовал он вызывать его на это. Нутро у него не шелковое, добавлял он.
Но в тот день Диого Релвас был в хорошем расположении духа. С «черной недели», той самой, когда умер его зять, прошел почти год, и Релвас чувствовал полное согласие со своей совестью. Все, что он хотел, он сделал, а это было главное, самое главное, к чему он в жизни стремился.
– Когда я вижу строптивого коня, рвущегося вперед, хотя всадник его осаживает, мне на ум всегда приходят люди, которые столь же строптивы, и не почему-либо, а из-за дешевого упрямства. Натягиваешь правую вожжу, а они подаются влево или вовсе упрутся, и все тут, и только шпоры и дубинка заставляют их идти туда, куда нужно. А то и клячами становятся… Бывают и злопамятные.
– Все мы немного злопамятны, – вставил один из присутствовавших.
– Согласен…
Он сказал это зло и продолжал рассуждать в том же тоне:
– Так, либерал терпеть не может абсолютиста, а прогрессист – возрожденца. Такое сплошь и рядом и у лошадей: когда конь мышастой масти не выносит гнедого или каких других. Так же и у политиков: признают одних и не признают других, разве что их вынудят это сделать, пустив в ход зубы или копыто. Упрямы!
Все смеялись.
Диого Релвасу нравилось забавлять слушающих подобного рода разговорами – это, как говорил он сам, льстило его самолюбию, а кроме того, в беседе всегда всплывали какие-нибудь финансовые и политические мелочи, которые для него были очень важны. Он никогда не забывал, как прибрал к рукам несколько гектаров равнинных земель, прилегающих к его собственным, только потому, что услышал, сидя именно здесь, на maple , в один из холодных вечеров, когда в дверь стучалась осень, разговор, полный недомолвок об этих самых землях.
– В кусающихся людях и клячах нет недостатка. А вот в мужчинах, которые брыкаются, из тех, что не знают своего хозяина? Да и они в избытке! Лошадей, что брыкают идущую рядом пристяжную, – меньше, ей-богу. А теперь еще то, что свалилось на нас, этот кризис… сколько мужчин закусили удила и бросились прочь? Как это на заливных землях называем мы таких лошадей? Так вот, как я сказал вначале, и, думаю, хорошо сказал: в душе каждого мужчины сидит необъезженный жеребец.
– Друг Релвас, есть мужчины, в душе которых сидит хитрец.
– Возможно, возможно… тесто в конце концов одно и то же. Более или менее, – поправился он. Потом принялся за свое: – Вы уже видели… всем нам они – эти типы с потухшим взглядом и сигарой в углу рта – во где. Они ведь даже не курят. А в Рибатежо, говорят, есть лошади, которые курят, те, что хватают все что ни попадя, чтобы съесть. Одинаковы. Ну просто две капли воды. Близнецы-братья по сонливости, глупости и безразличию. А те, что упрямы? Только те, кто не знает упрямства лошадей, не видят кровного родства между упрямцами человеческого и лошадиного рода. И вся разница в их судьбе: я, который люблю чистокровность, о чем свидетельствует тавро моего дома, сразу же, как только вижу животное с этим дефектом, приказываю убить, если, конечно, нет средства дефект исправить.
– Лучше продавайте его цыганам…
– Да я бы себе пустил пулю в лоб, вот сюда, если бы увидел хоть одно животное с тавром Релвасов в руках цыган, да еще на ярмарке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Когда обо всем этом он рассказал Розалии, она испугалась. Тогда, удобно расположившись в кресле, Диого Релвас стал поверять ей все, что произошло с того самого дня, когда он был здесь в последний раз. Однако объявления о продаже магазинов не шли у него из головы. Она успокаивала его: держала голову на коленях, гладила, хотя кружевные рукава ее платья щекотали лицо Релваса, раздражая их обоих. При других обстоятельствах он тут же бы ее раздел… А может, он собирается остаться у нее на ночь? «Да, в Лиссабоне такого еще не случалось. Никогда!… Либо ждать беды, либо, как ты говоришь, покупка магазинов обернется выгодной сделкой». И Розалия начала тайно питать надежду, что один из магазинов будет записан на ее имя. Магазин товаров для женщин, все dernier cri и все из Парижа. Нужно подумать о названии. Как это умеют делать французы!… Champs Elysees , например. Плохо, что Релвасу, всегда в срок выплачивавшему ей содержание, наверняка не понравится ее желание потакать прихотям богачей.
Розалия была галисийкой из Ла-Коруньи; она приехала в Португалию, чтобы посмотреть, такие же здесь дожди, как в Галисии, или нет. Но летние дожди здесь были не слишком обильные, как и щедрость Релваса. И все же мощь этого цыгана ее влекла. У него было все, что хотела бы видеть Розалия в мужчине, не хватало только, чтобы он бил ее.
За окнами шел дождь, моросящий дождь, на который они оба смотрели, – он-то и был причиной, почему ей в голову пришло такое сравнение. Но тут ей вспомнилась песенка ее родных мест:
Cando chove e fai sol
Anda o demo рог Ferrol
Con un sac о d'alfileres
Para pical as mulleres…
Когда льет дождь, но светит солнце,
То дьявол ходит под оконцем
С мешком булавок за плечами,
Чтоб строить козни каждой даме (галисийск.).
Диого Релвас тоже думал о дождливом вечере и о женщинах. Вдруг он громко засмеялся и тут же зевнул.
– Почему мой милый смеется?
– Я вспомнил один дождливый вечер, который излил на меня всю небесную влагу, пока я ждал, когда же муж моей маркизы уйдет из дома. И прождал целых три часа…
– И дождался?
– Конечно, Розалия. Удача моему роду не изменяет.
Глава VII. В душе каждого мужчины сидит необъезженный жеребец
– Избави бог!
– Вы говорите, избави бог, однако многие мужчины взяли в моду благородство, храбрость, а то и преданность, настоящую преданность лошадей. Но среди лошадей ведь есть и клячи. А среди мужчин? И среди мужчин тоже их хватает. Я знаю, что говорю. Достаточно взглянуть на доктора Менданья, чтобы увидать подобную скотину. Или н-нет?
Когда дела в Лиссабоне шли как надо, Диого Релвас не забывал – это превратилось в своего рода порок – заглянуть в конный клуб или клуб любителей боя быков, где он оказывался в кругу знакомых – куда реже, друзей! – с которыми любил перекинуться словом. Те же, по горло сытые городскими сплетнями, с удовольствием слушали разглагольствования Диого Релваса о быках и лошадях, самым большим знатоком которых на полуострове, похоже, был он. Вызвать его на разговор труда не составляло. Достаточно было задеть его тщеславие, хотя делать это надо было очень осторожно, так как Релвас для потехи не годился. Сказанное мог подтвердить некий щеголь виконт, которого землевладелец здорово покалечил. Торжественный и сдержанный в манерах, обычно он легко поддавался и начинал беседу, но мог и взбрыкнуть, разойтись и показать свое нутро. Никому не советовал он вызывать его на это. Нутро у него не шелковое, добавлял он.
Но в тот день Диого Релвас был в хорошем расположении духа. С «черной недели», той самой, когда умер его зять, прошел почти год, и Релвас чувствовал полное согласие со своей совестью. Все, что он хотел, он сделал, а это было главное, самое главное, к чему он в жизни стремился.
– Когда я вижу строптивого коня, рвущегося вперед, хотя всадник его осаживает, мне на ум всегда приходят люди, которые столь же строптивы, и не почему-либо, а из-за дешевого упрямства. Натягиваешь правую вожжу, а они подаются влево или вовсе упрутся, и все тут, и только шпоры и дубинка заставляют их идти туда, куда нужно. А то и клячами становятся… Бывают и злопамятные.
– Все мы немного злопамятны, – вставил один из присутствовавших.
– Согласен…
Он сказал это зло и продолжал рассуждать в том же тоне:
– Так, либерал терпеть не может абсолютиста, а прогрессист – возрожденца. Такое сплошь и рядом и у лошадей: когда конь мышастой масти не выносит гнедого или каких других. Так же и у политиков: признают одних и не признают других, разве что их вынудят это сделать, пустив в ход зубы или копыто. Упрямы!
Все смеялись.
Диого Релвасу нравилось забавлять слушающих подобного рода разговорами – это, как говорил он сам, льстило его самолюбию, а кроме того, в беседе всегда всплывали какие-нибудь финансовые и политические мелочи, которые для него были очень важны. Он никогда не забывал, как прибрал к рукам несколько гектаров равнинных земель, прилегающих к его собственным, только потому, что услышал, сидя именно здесь, на maple , в один из холодных вечеров, когда в дверь стучалась осень, разговор, полный недомолвок об этих самых землях.
– В кусающихся людях и клячах нет недостатка. А вот в мужчинах, которые брыкаются, из тех, что не знают своего хозяина? Да и они в избытке! Лошадей, что брыкают идущую рядом пристяжную, – меньше, ей-богу. А теперь еще то, что свалилось на нас, этот кризис… сколько мужчин закусили удила и бросились прочь? Как это на заливных землях называем мы таких лошадей? Так вот, как я сказал вначале, и, думаю, хорошо сказал: в душе каждого мужчины сидит необъезженный жеребец.
– Друг Релвас, есть мужчины, в душе которых сидит хитрец.
– Возможно, возможно… тесто в конце концов одно и то же. Более или менее, – поправился он. Потом принялся за свое: – Вы уже видели… всем нам они – эти типы с потухшим взглядом и сигарой в углу рта – во где. Они ведь даже не курят. А в Рибатежо, говорят, есть лошади, которые курят, те, что хватают все что ни попадя, чтобы съесть. Одинаковы. Ну просто две капли воды. Близнецы-братья по сонливости, глупости и безразличию. А те, что упрямы? Только те, кто не знает упрямства лошадей, не видят кровного родства между упрямцами человеческого и лошадиного рода. И вся разница в их судьбе: я, который люблю чистокровность, о чем свидетельствует тавро моего дома, сразу же, как только вижу животное с этим дефектом, приказываю убить, если, конечно, нет средства дефект исправить.
– Лучше продавайте его цыганам…
– Да я бы себе пустил пулю в лоб, вот сюда, если бы увидел хоть одно животное с тавром Релвасов в руках цыган, да еще на ярмарке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100