И только потом, потерпев неудачу, они выясняли, что всего лишь два или три процента пущенного в обращение капитала было учтено. Остальной же находился в банках под арестом. Так что, похоже, дивиденды акционерных обществ действительно были еще одним деревом, не требующим затрат труда. И, похоже, приспела необходимость кончать с подобной национальной ленью. И как можно скорее, сейчас же. Пока не поздно.
В Перейре он явно ошибся. И теперь должен был крепко подумать, за кого голосовать на ближайших выборах правления банка.
Иногда он решал плюнуть на все это и удалиться в усадьбу «Мать солнца» и заниматься своими землями – и прощайте синдикаты и банкиры Лиссабона, родные братья и сестры синдикатов и банкиров Порто, погрязших в сделках с Саламанкой и этой шайкой, с которой он еще связан. А вдруг он не дальновиден? Но нет, он был уверен, что окажется прав. И как-нибудь они придут к нему и признают, что обманулись. Хотелось бы только, чтобы это не было слишком поздно.
Всю неделю он провел за обедами и ужинами. Каждый старался усадить его за свой стол, услышать его мнение, попросить совета. Истинный пир речей. «Я просто опьянен тщеславием», – сказал он любовнице в ту последнюю ночь, что провел в ее доме на улице Лапа. Он был стар. Да и она уже не та девица, «плетеная корзиночка нежностей», как он, бывало, называл ее. У нее была одна добродетель, даже очень большая по тем-то временам: она умела быть благодарной. И считалась другом: он думал, что не смотрит на нее сквозь розовые очки. Она справлялась с магазином на Шиадо, и хорошо справлялась. Но годы шли, и шли к старости. Да, через десять лет и он будет старик. Внуки подросли. Того и гляди переженятся. И ему вполне будет хватать только их нежности.
Мысли его вернулись к Марии до Пилар, твердо уклоняющейся от ухаживаний всех молодых людей, предлагающих ей руку и сердце. А надо сказать, претендентов на ее руку и сердце было немало. Эмилия Аделаиде сватала ей графа, двадцатью годами старше; вдова Антонио Лусио – наоборот: предлагала ей своего кузена, двумя годами моложе; у него консервный завод и карьера в страховой компании, и даже служанка Брижида и та нашла ей жениха, он не помнил, кого именно, но, возможно, этого дурака Силву Мело, который ухаживал за ней в Синтре, а позже приехал к ним в имение под предлогом покупки двух пар лошадей для своего экипажа, вот Мигел Жоан – тот воздерживался от сводничества, хотя настаивал на том, что Мария до Пилар должна быть выдана замуж, и как можно скорее. Сам же Релвас хотел быть в стороне и высказать свое мнение только тогда, когда она уже на ком-нибудь остановит свой выбор. Но однажды все-таки пригрозил, что приведет ей мужа, если вскорости она сама не найдет себе подходящего. Однако заниматься подыскиванием кандидата не хотел – на памяти был опыт с Антонио Лусио.
Именно это он и сказал сыну, когда они с ним встретились. Мигел Жоан спросил его:
– А что нового в Лиссабоне?
– Ничего.
Возможно, ничего нового и не было. А может, ему хотелось думать, что не было?! Вернее, не хотелось ставить точку над «i» в том деле, которое его смущало. Ведь смущала его неясность и опасения, а он избегал говорить о своих опасениях. Когда он обсуждал проблемы земледелия с чужими людьми, он утверждал свою правоту. Ведь, по сути дела, он только этим и был занят: Релвас предпочитал быть готовым к любым неожиданностям, предпочитал бороться, пока есть силы, и заботился о том, чтобы исполнить свой долг по велению сердца, а не по принуждению. Долг по отношению к прошлому. Разве этого мало?!
Из Лиссабона он возвращался с пустотой в душе, точно душу его окутывал густой туман, тогда как тело ныло почти от физической боли. Так он воспринимал непонимание людьми серьезных вопросов. Несколько раздраженно он приказал кучеру ехать к муниципалитету и был резок с председателем. «Человеком становишься день ото дня, – думал он, оправдывая принятую линию поведения. – И чем меньше я чувствую себя в чем-то убежденным, тем больше должен делать вид, что это так».
Пользуясь авторитетом, возросшим после выступления в Ассоциации земледельцев, статьи в газете и открытого письма, написанного рукой Родригеса, Релвас не шел окольными путями. Еще чего. Обязанностью Соузы было служить ему, Релвасу. И Соуза любым способом должен был воспрепятствовать деятельности цементной компании, пустив в ход проволочки, бюрократию и прочая и прочая. И дать Релвасу отчет во всем.
Соуза проводил его до мраморной лестницы, но Релвас даже не попрощался. «Кнут и пряник – вот что нужно для подобных людей… А может, и для всех».
Сын спросил его, что нового? И он ответил: ничего.
И, услышав доносившийся из верхнего коридора голос Марии до Пилар, заговорил о ней.
Так ли уж сейчас, именно сейчас, интересовала его судьба дочери?!
Возможно, и нет. Но он говорил о ней долго и только тогда, когда колокольчик позвал к ужину, сказал Мигелу:
– Останься. Поужинаем вместе, а?…
– Нет, спасибо. Меня ждет Изабел.
– Пошли за ней мою коляску.
– Нет, это невозможно, у нас сегодня гости.
Диого Релвас ясно дал сыну понять, что раздосадован, но не хочет быть щепетильным. Похоже, он боялся откладывать до завтра созревший у него план. А потому он медленно и со вкусом, точно его ничто не волновало, раскурил сигару и, не поднимая головы, сказал:
– Надо припугнуть Зе Ботто, этот тип не держит слово…
К чему клонил отец, Мигел Жоан не догадывался.
– Каждую ночь он возвращается из Собралиньо от любовницы. Так около одиннадцати. Пальнем в него.
Произнося последние слова, он внимательно посмотрел в глаза Мигелу Жоану и улыбнулся.
– Для такого дела подойдет Счастливчик, – напомнил ему Мигел.
– Нет. Это мы возьмем на себя. Нет нужды убивать его, хватит и того, чтобы убить лошадь, на которой он едет.
Тут он рассмеялся, подумав о том, как в такой час этот мерзавец пойдет пешком к себе в усадьбу. Ведь любая тень будет ему казаться тенью убийцы.
– Хотелось бы посмотреть его штаны, когда он придет домой…
Сказав это, он простился с сыном и, держа у него на плече свою руку, проводил Мигела Жоана до коляски, которая ждала его. Потом, насвистывая, хотя сведенный лоб прорезали три глубокие морщины, взбежал по лестнице. «И никаких анонимок, выстрел – и все».
Глава XXII. Карлик думает, что Зе Педро родился не под счастливой звездой
Пустив Эмира галопом, Мария до Пилар отдала свои белокурые волосы во власть ветра, и они, как золотистый факел, сопровождали ее по темным лесным дорогам. Однако воображение ее неслось куда более стремительно, чем она и ее лошадь, неслось во весь опор, бросая вызов тому безумному и опасному пути, который ей помогла открыть мисс Карри, но конец которого не дано было предвидеть ни той, ни другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
В Перейре он явно ошибся. И теперь должен был крепко подумать, за кого голосовать на ближайших выборах правления банка.
Иногда он решал плюнуть на все это и удалиться в усадьбу «Мать солнца» и заниматься своими землями – и прощайте синдикаты и банкиры Лиссабона, родные братья и сестры синдикатов и банкиров Порто, погрязших в сделках с Саламанкой и этой шайкой, с которой он еще связан. А вдруг он не дальновиден? Но нет, он был уверен, что окажется прав. И как-нибудь они придут к нему и признают, что обманулись. Хотелось бы только, чтобы это не было слишком поздно.
Всю неделю он провел за обедами и ужинами. Каждый старался усадить его за свой стол, услышать его мнение, попросить совета. Истинный пир речей. «Я просто опьянен тщеславием», – сказал он любовнице в ту последнюю ночь, что провел в ее доме на улице Лапа. Он был стар. Да и она уже не та девица, «плетеная корзиночка нежностей», как он, бывало, называл ее. У нее была одна добродетель, даже очень большая по тем-то временам: она умела быть благодарной. И считалась другом: он думал, что не смотрит на нее сквозь розовые очки. Она справлялась с магазином на Шиадо, и хорошо справлялась. Но годы шли, и шли к старости. Да, через десять лет и он будет старик. Внуки подросли. Того и гляди переженятся. И ему вполне будет хватать только их нежности.
Мысли его вернулись к Марии до Пилар, твердо уклоняющейся от ухаживаний всех молодых людей, предлагающих ей руку и сердце. А надо сказать, претендентов на ее руку и сердце было немало. Эмилия Аделаиде сватала ей графа, двадцатью годами старше; вдова Антонио Лусио – наоборот: предлагала ей своего кузена, двумя годами моложе; у него консервный завод и карьера в страховой компании, и даже служанка Брижида и та нашла ей жениха, он не помнил, кого именно, но, возможно, этого дурака Силву Мело, который ухаживал за ней в Синтре, а позже приехал к ним в имение под предлогом покупки двух пар лошадей для своего экипажа, вот Мигел Жоан – тот воздерживался от сводничества, хотя настаивал на том, что Мария до Пилар должна быть выдана замуж, и как можно скорее. Сам же Релвас хотел быть в стороне и высказать свое мнение только тогда, когда она уже на ком-нибудь остановит свой выбор. Но однажды все-таки пригрозил, что приведет ей мужа, если вскорости она сама не найдет себе подходящего. Однако заниматься подыскиванием кандидата не хотел – на памяти был опыт с Антонио Лусио.
Именно это он и сказал сыну, когда они с ним встретились. Мигел Жоан спросил его:
– А что нового в Лиссабоне?
– Ничего.
Возможно, ничего нового и не было. А может, ему хотелось думать, что не было?! Вернее, не хотелось ставить точку над «i» в том деле, которое его смущало. Ведь смущала его неясность и опасения, а он избегал говорить о своих опасениях. Когда он обсуждал проблемы земледелия с чужими людьми, он утверждал свою правоту. Ведь, по сути дела, он только этим и был занят: Релвас предпочитал быть готовым к любым неожиданностям, предпочитал бороться, пока есть силы, и заботился о том, чтобы исполнить свой долг по велению сердца, а не по принуждению. Долг по отношению к прошлому. Разве этого мало?!
Из Лиссабона он возвращался с пустотой в душе, точно душу его окутывал густой туман, тогда как тело ныло почти от физической боли. Так он воспринимал непонимание людьми серьезных вопросов. Несколько раздраженно он приказал кучеру ехать к муниципалитету и был резок с председателем. «Человеком становишься день ото дня, – думал он, оправдывая принятую линию поведения. – И чем меньше я чувствую себя в чем-то убежденным, тем больше должен делать вид, что это так».
Пользуясь авторитетом, возросшим после выступления в Ассоциации земледельцев, статьи в газете и открытого письма, написанного рукой Родригеса, Релвас не шел окольными путями. Еще чего. Обязанностью Соузы было служить ему, Релвасу. И Соуза любым способом должен был воспрепятствовать деятельности цементной компании, пустив в ход проволочки, бюрократию и прочая и прочая. И дать Релвасу отчет во всем.
Соуза проводил его до мраморной лестницы, но Релвас даже не попрощался. «Кнут и пряник – вот что нужно для подобных людей… А может, и для всех».
Сын спросил его, что нового? И он ответил: ничего.
И, услышав доносившийся из верхнего коридора голос Марии до Пилар, заговорил о ней.
Так ли уж сейчас, именно сейчас, интересовала его судьба дочери?!
Возможно, и нет. Но он говорил о ней долго и только тогда, когда колокольчик позвал к ужину, сказал Мигелу:
– Останься. Поужинаем вместе, а?…
– Нет, спасибо. Меня ждет Изабел.
– Пошли за ней мою коляску.
– Нет, это невозможно, у нас сегодня гости.
Диого Релвас ясно дал сыну понять, что раздосадован, но не хочет быть щепетильным. Похоже, он боялся откладывать до завтра созревший у него план. А потому он медленно и со вкусом, точно его ничто не волновало, раскурил сигару и, не поднимая головы, сказал:
– Надо припугнуть Зе Ботто, этот тип не держит слово…
К чему клонил отец, Мигел Жоан не догадывался.
– Каждую ночь он возвращается из Собралиньо от любовницы. Так около одиннадцати. Пальнем в него.
Произнося последние слова, он внимательно посмотрел в глаза Мигелу Жоану и улыбнулся.
– Для такого дела подойдет Счастливчик, – напомнил ему Мигел.
– Нет. Это мы возьмем на себя. Нет нужды убивать его, хватит и того, чтобы убить лошадь, на которой он едет.
Тут он рассмеялся, подумав о том, как в такой час этот мерзавец пойдет пешком к себе в усадьбу. Ведь любая тень будет ему казаться тенью убийцы.
– Хотелось бы посмотреть его штаны, когда он придет домой…
Сказав это, он простился с сыном и, держа у него на плече свою руку, проводил Мигела Жоана до коляски, которая ждала его. Потом, насвистывая, хотя сведенный лоб прорезали три глубокие морщины, взбежал по лестнице. «И никаких анонимок, выстрел – и все».
Глава XXII. Карлик думает, что Зе Педро родился не под счастливой звездой
Пустив Эмира галопом, Мария до Пилар отдала свои белокурые волосы во власть ветра, и они, как золотистый факел, сопровождали ее по темным лесным дорогам. Однако воображение ее неслось куда более стремительно, чем она и ее лошадь, неслось во весь опор, бросая вызов тому безумному и опасному пути, который ей помогла открыть мисс Карри, но конец которого не дано было предвидеть ни той, ни другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100