Но это было красиво и радовало глаз, да, сеньор. А если глаз радуется, то не все потеряно. И даже наоборот, это своего рода находка, ну, как бы нововведение, по крайней мере так можно трактовать измену традиционности.
Конечно, у него были свои сложности. И еще сколько!… Нечего о том и говорить. Голова шла кругом! Ведь он получал пожелания от министров и знати королевства относительно церемоний и порядка показа. Обычаи, куча обычаев. Случалось, что Диого Релвас не знал, как быть, и удалялся в Башню четырех ветров, чтобы поразмыслить над всем этим и привести в равновесие свое тщеславие и щепетильность. «А-а, к черту мелочи! – говорил он в кругу своих близких друзей. – Важно одно – не позволить себя унизить ни враждебностью, ни интригами». И вот день настал. И какой день!…
Весть о начале праздника разносили во все концы ракеты и фейерверк, звуки трех (трех!) духовых оркестров влекли народ к берегу Тежо, где должна была пришвартоваться яхта его величества, сопровождаемая на всем пути следования от Альянды эскадрой украшенных яркими вымпелами и флажками расцвечивания лодок и фрегатов и людскими толпами, спускавшимися с гор и заливных земель, к которым присоединялись прибывавшие в поездах и экипажах лиссабонцы. Улицы были припаражены, вот так-то, особенно окна, на которых красовались шелковые занавески, бычьи и лошадиные головы, бандерильи и береты – вся символика Рибатежо оптом и в розницу и даже не нуждавшиеся в похвале веера, необходимые по случаю жары и прихоти того, кто обдумал праздник до мелочей. Завсегдатаи кабаков и фадисты с обязательной гитарой, висящей на плече, звенящей под их грубыми пальцами, сидевшие в полумраке таверн, где бокалы с вином переходили из рук в руки, как и голубиное мясо, которым славится Катарина , – и те пустились бегом, сбивая с ног не способных на гонки или предававшихся досугу, едва заслышали три залпа мортиры, возвестивших о том, что королевская чета ступила на камни набережной – в каком наряде пожаловала королева? – что подтверждали и звуки трех духовых оркестров, игравших без передышки.
Диого Релвас приказал подать королю открытый экипаж, экипаж был запряжен двумя парами белых лошадей, возможно чтобы подчеркнуть цыганистость самодовольного и сияющего Зе Педро, который сидел на облучке в черном жакете и облегающих штанах того же цвета со звонко щелкающим в его руках кнутом и должен был доставить его величество к помосту, с которого гость и хозяин Алдебарана собирались смотреть сельскохозяйственный парад. Чтобы быть на глазах у высокого гостя, окрестные землевладельцы, опережая друг друга, подавали фаэтоны и экипажи, тильбюри и коляски, в которых рассаживались наследники престола и сопровождающая их свита, после чего кортеж во главе с экипажем его величества и направляющими этот кортеж – самым старым пастухом Релваса и самим Релвасом, являющими символ земли, на которой раб и сеньор живут дружно, не соблюдая иерархию, – двинулся мелкой рысью. Следом за королевским экипажем между братом и старшим племянником, одетыми по-рибатежски, ехала Мария до Пилар; все трое верхами на вороных – воплощение силы и нервов; за ними на лошадях ехало более сотни погонщиков быков с поднятыми вверх, точно копья, остроконечными палками. Они были разбиты на группы по десятеро и держали определенную дистанцию, стараясь поразить глаз единством масти каждой группы. Этот почетный эскорт открывала десятка гнедых, красно-гнедых, за ними шли каурые, изабелловые, сивые, игреневые, десять серых, мышастых с черными хвостами и гривами, и еще серо-чалые с красниной, и полово-серые – пять светлых и пять потемнее, и бурые с красным отливом, а в фаэтон принца были впряжены серо-розовые – гордость хозяина Алдебарана, которыми он не переставал кичиться. Замыкала этот косяк скромная кавалерия пастухов: десяток мощных черных как смоль коней со звездой во лбу, следом за которыми ехали празднично украшенные экипажи и верховые других землевладельцев и их семейств.
Ослепленная великолепием эскорта чернь зааплодировала и совсем потеряла голову, когда по знаку Релваса погонщики быков под громкое улюлюканье пустили своих коней в галоп, обходя королевский кортеж, но продолжая не смешивать масти групп, со все так же поднятыми вверх остроконечными палками, беретами и развевающимися по ветру куртками, чтобы встать в почетный караул у помоста, где ожидали королевский экипаж, которым правил Зе Педро. И вот у самой Тежо, на волнах которой покачивались праздничные суда с опущенными парусами, на ровном заливном лугу начался парад, который открывал дом Фортунато Ролина – он и трое его сыновей шли во главе, и дом Релваса закрывал показ во всем совершенного хозяйства – своеобразного синтеза сельскохозяйственных и скотоводческих ферм, предлагаемых глазам королевы и любезной улыбке его величества, весьма довольного собой и отвечающего вместе с королевой на все приветствия участников кортежа и черни, теснящейся на предназначенных для нее бревнах.
Уборочные машины и молотилки, вступившие на площадь перед помостом после марша Диого Релваса и его детей и внуков – троих от Эмилии Аделаиде и двоих от Антонио Лусио, что появились в небольших, сделанных специально для них фаэтонах, влекомых пятью гнедыми с подпалинами, которых Диого Релвас вел под уздцы своей хозяйской рукой, – приковали к себе всеобщее внимание, даже ошеломили присутствовавших. За машинами шли группы поющих жнецов: женщины с серпами, мужчины с косами, и тут же рядом – груженная пшеницей подвода с двумя рабочими и волами в упряжке, рога их были позолочены, висевшие на дуге большие колокольчики торжественно позвякивали; за этой подводой шла другая – с корой пробкового дуба, которую сопровождали резчики коры, а за ней еще одна, с бутылями оливкового масла и вина и сборщицами винограда и маслин, потом с работниками и управляющими, с лесорубами и дровосеками – при пилах, топорах: одетые в куртки и штаны, но босиком, они шли за подводой с дровами. А за этой следом еще и еще подводы, теперь уже с впряженными в них мулами, и опять труженики полей и огородов, а за ними, вдалеке, виднелось стадо рогатого скота, поджидавшего своей очереди.
И вот появился Зе Салса – старший пастух дома Релвасов, кичившийся серебряной эмблемой с тавром землевладельца, которую он носил на груди. На нем было новое платье, бакенбарды приведены в порядок, во рту – сделанная им самим трубка, он скакал во весь опор, чтобы, представ перед помостом, снять берет и обратиться за разрешением начать показ скота к Диого Релвасу, который, верхом на коне, был около импровизированной трибуны. Выслушав Салсу, землевладелец в ответ снял шляпу – чему последовали тотчас и его дети и внуки – и передал просьбу своего пастуха его величеству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Конечно, у него были свои сложности. И еще сколько!… Нечего о том и говорить. Голова шла кругом! Ведь он получал пожелания от министров и знати королевства относительно церемоний и порядка показа. Обычаи, куча обычаев. Случалось, что Диого Релвас не знал, как быть, и удалялся в Башню четырех ветров, чтобы поразмыслить над всем этим и привести в равновесие свое тщеславие и щепетильность. «А-а, к черту мелочи! – говорил он в кругу своих близких друзей. – Важно одно – не позволить себя унизить ни враждебностью, ни интригами». И вот день настал. И какой день!…
Весть о начале праздника разносили во все концы ракеты и фейерверк, звуки трех (трех!) духовых оркестров влекли народ к берегу Тежо, где должна была пришвартоваться яхта его величества, сопровождаемая на всем пути следования от Альянды эскадрой украшенных яркими вымпелами и флажками расцвечивания лодок и фрегатов и людскими толпами, спускавшимися с гор и заливных земель, к которым присоединялись прибывавшие в поездах и экипажах лиссабонцы. Улицы были припаражены, вот так-то, особенно окна, на которых красовались шелковые занавески, бычьи и лошадиные головы, бандерильи и береты – вся символика Рибатежо оптом и в розницу и даже не нуждавшиеся в похвале веера, необходимые по случаю жары и прихоти того, кто обдумал праздник до мелочей. Завсегдатаи кабаков и фадисты с обязательной гитарой, висящей на плече, звенящей под их грубыми пальцами, сидевшие в полумраке таверн, где бокалы с вином переходили из рук в руки, как и голубиное мясо, которым славится Катарина , – и те пустились бегом, сбивая с ног не способных на гонки или предававшихся досугу, едва заслышали три залпа мортиры, возвестивших о том, что королевская чета ступила на камни набережной – в каком наряде пожаловала королева? – что подтверждали и звуки трех духовых оркестров, игравших без передышки.
Диого Релвас приказал подать королю открытый экипаж, экипаж был запряжен двумя парами белых лошадей, возможно чтобы подчеркнуть цыганистость самодовольного и сияющего Зе Педро, который сидел на облучке в черном жакете и облегающих штанах того же цвета со звонко щелкающим в его руках кнутом и должен был доставить его величество к помосту, с которого гость и хозяин Алдебарана собирались смотреть сельскохозяйственный парад. Чтобы быть на глазах у высокого гостя, окрестные землевладельцы, опережая друг друга, подавали фаэтоны и экипажи, тильбюри и коляски, в которых рассаживались наследники престола и сопровождающая их свита, после чего кортеж во главе с экипажем его величества и направляющими этот кортеж – самым старым пастухом Релваса и самим Релвасом, являющими символ земли, на которой раб и сеньор живут дружно, не соблюдая иерархию, – двинулся мелкой рысью. Следом за королевским экипажем между братом и старшим племянником, одетыми по-рибатежски, ехала Мария до Пилар; все трое верхами на вороных – воплощение силы и нервов; за ними на лошадях ехало более сотни погонщиков быков с поднятыми вверх, точно копья, остроконечными палками. Они были разбиты на группы по десятеро и держали определенную дистанцию, стараясь поразить глаз единством масти каждой группы. Этот почетный эскорт открывала десятка гнедых, красно-гнедых, за ними шли каурые, изабелловые, сивые, игреневые, десять серых, мышастых с черными хвостами и гривами, и еще серо-чалые с красниной, и полово-серые – пять светлых и пять потемнее, и бурые с красным отливом, а в фаэтон принца были впряжены серо-розовые – гордость хозяина Алдебарана, которыми он не переставал кичиться. Замыкала этот косяк скромная кавалерия пастухов: десяток мощных черных как смоль коней со звездой во лбу, следом за которыми ехали празднично украшенные экипажи и верховые других землевладельцев и их семейств.
Ослепленная великолепием эскорта чернь зааплодировала и совсем потеряла голову, когда по знаку Релваса погонщики быков под громкое улюлюканье пустили своих коней в галоп, обходя королевский кортеж, но продолжая не смешивать масти групп, со все так же поднятыми вверх остроконечными палками, беретами и развевающимися по ветру куртками, чтобы встать в почетный караул у помоста, где ожидали королевский экипаж, которым правил Зе Педро. И вот у самой Тежо, на волнах которой покачивались праздничные суда с опущенными парусами, на ровном заливном лугу начался парад, который открывал дом Фортунато Ролина – он и трое его сыновей шли во главе, и дом Релваса закрывал показ во всем совершенного хозяйства – своеобразного синтеза сельскохозяйственных и скотоводческих ферм, предлагаемых глазам королевы и любезной улыбке его величества, весьма довольного собой и отвечающего вместе с королевой на все приветствия участников кортежа и черни, теснящейся на предназначенных для нее бревнах.
Уборочные машины и молотилки, вступившие на площадь перед помостом после марша Диого Релваса и его детей и внуков – троих от Эмилии Аделаиде и двоих от Антонио Лусио, что появились в небольших, сделанных специально для них фаэтонах, влекомых пятью гнедыми с подпалинами, которых Диого Релвас вел под уздцы своей хозяйской рукой, – приковали к себе всеобщее внимание, даже ошеломили присутствовавших. За машинами шли группы поющих жнецов: женщины с серпами, мужчины с косами, и тут же рядом – груженная пшеницей подвода с двумя рабочими и волами в упряжке, рога их были позолочены, висевшие на дуге большие колокольчики торжественно позвякивали; за этой подводой шла другая – с корой пробкового дуба, которую сопровождали резчики коры, а за ней еще одна, с бутылями оливкового масла и вина и сборщицами винограда и маслин, потом с работниками и управляющими, с лесорубами и дровосеками – при пилах, топорах: одетые в куртки и штаны, но босиком, они шли за подводой с дровами. А за этой следом еще и еще подводы, теперь уже с впряженными в них мулами, и опять труженики полей и огородов, а за ними, вдалеке, виднелось стадо рогатого скота, поджидавшего своей очереди.
И вот появился Зе Салса – старший пастух дома Релвасов, кичившийся серебряной эмблемой с тавром землевладельца, которую он носил на груди. На нем было новое платье, бакенбарды приведены в порядок, во рту – сделанная им самим трубка, он скакал во весь опор, чтобы, представ перед помостом, снять берет и обратиться за разрешением начать показ скота к Диого Релвасу, который, верхом на коне, был около импровизированной трибуны. Выслушав Салсу, землевладелец в ответ снял шляпу – чему последовали тотчас и его дети и внуки – и передал просьбу своего пастуха его величеству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100