Спешите к священным статуям, вынесите их сюда, пусть возглавит шествие этот сосуд с сердцем, и мы обойдем вокруг храма с благодарственными молитвами. А вы, неокоры, берите жезлы и возвестите всему городу о великом чуде, о ниспосланной нам милости божества!
После того как шествие обошло вокруг храма и все покинули двор, управитель жертвенных боен отвесил Амени глубокий поклон, сказав при этом весьма холодно, почти враждебно:
– Мы, в храме Амона, сумеем с уважением отнестись к тому, что ты услыхал в святилище. Чудо свершилось, так пусть же и фараон узнает, как свершалось оно и какими словами было о нем возвещено.
– О нем было возвещено словами божества, – с достоинством отпарировал верховный жрец, поклонился управителю и повернулся к группе жрецов, оживленно толковавших о великом событии.
Амени спросил у них, как идут приготовления к завтрашнему празднеству, приказал позвать главного астролога и распорядился вывести мятежных воспитанников на школьный двор.
Старик, доложив Амени, что Пентаур уже вернулся, пошел вместе с верховным жрецом к освобожденным пленникам. А тем временем юноши, готовые к худшему и ожидавшие тяжкого наказания, теперь тряслись от смеха, потому что царевич Рамери предложил, если их заставят стоять голыми коленями на горохе, первым делом сварить этот горох.
– Нас угостят длинной спаржей, а не горохом, – сказал другой ученик, делая такой жест, словно он наносит удар палкой, и показывая при этом себе на спину.
Вновь раздался сдержанный смех, который сразу же оборвался, как только ученики заслышали хорошо знакомые шаги Амени.
Все были охвачены страхом, и когда перед ними предстал верховный жрец, то даже у Рамери пропала охота смеяться. Хотя в глазах Амени не было ни намека на гнев или угрозу, но вид его внушал всем такой трепет, что каждый смотрел на него, как на судью, против приговора которого бессильны все оправдания.
Однако ко всеобщему удивлению Амени заговорил с безрассудными юнцами ласково, похвалил чувство, толкнувшее их на этот поступок, – привязанность к своему одаренному наставнику. Затем он спокойно и сдержанно объяснил им, какими неразумными средствами стремились они достичь своей цели.
– Представь себе, – обратился он к сыну фараона, – что твой царственный отец перевел бы из Сирии в Эфиопию какого-нибудь военачальника, считая, что там он нужнее, а воины этого начальника перешли бы из-за этого на сторону врага. Как бы тебе это понравилось?
Так выговаривал он им несколько минут, после чего в ознаменование великого чуда обещал отнестись к ученикам снисходительно. Однако назидания ради, сказал он, нельзя оставить их проступок совсем безнаказанным; он спрашивает их самих: кто зачинщик? Кем бы он ни был, наказание понесет он один.
Едва успел он это произнести, как Рамери выступил вперед:
– Мы сознаем, святой отец, что совершили безрассудный поступок, – сказал он. – И я сожалею об этом вдвойне, ибо это я был зачинщиком и увлек других за собой. Я очень люблю Пентаура и считаю, что после тебя во всем Доме Сети нет ему равного.
Амени нахмурился и возразил с негодованием в голосе:
– Ученикам не дано право судить о своих наставниках. Не будь ты сыном фараона, который, подобно Ра, царствует над Египтом, я бы палкой наказал тебя за твой неосмотрительный поступок. Но тут руки у меня связаны, а они всегда должны быть свободны, чтобы я мог оградить от страданий сотни людей, порученных моему надзору.
– Накажи меня одного! – воскликнул Рамери. – Если я сделал глупость, то теперь я готов нести ее последствия.
Амени с удовлетворением взглянул на взволнованного юношу. Он охотно пожал бы ему руку, даже погладил бы его по курчавой голове, но наказание, придуманное им для Рамери, должно было послужить высоким целям, а поэтому он подавил шевельнувшееся было у него в душе чувство, чтобы оно не помешало ему в осуществлении задуманного плана. Голос его звучал строго и серьезно, когда он обратился к юноше:
– Я должен тебя наказать и сделаю это! Прошу тебя еще сегодня покинуть Дом Сети!
Рамери побледнел, а Амени продолжал свою речь:
– Я не изгоняю тебя с позором из нашей среды, – тут голос его смягчился, – а благосклонно прощаюсь с тобой. Через несколько недель ты и без того покинул бы нашу школу – так велел фараон, да процветает его жизнь, благоденствие и мощь – и отправился бы в учебный лагерь для колесничих. И я не могу наложить на тебя иного наказания. Ну, а теперь дай мне твою руку; из тебя выйдет достойный человек, а быть может, и великий герой!
Пораженный и растерянный, стоял Рамери перед Амени, но протянутой руки не принял. Тогда верховный жрец подошел к нему вплотную:
– Ведь ты же сказал, что готов вынести все последствия своего безрассудства. А слово царского сына непреложно. Итак, перед заходом солнца мы проводим тебя из храма.
Круто повернувшись, верховный жрец покинул школьный двор. Рамери смотрел ему вслед. Восковая бледность покрывала его юное, свежее лицо, даже губы и те, казалось, были обескровлены.
Никто из товарищей не приближался к нему. Каждый понимал, что творится сейчас в душе этого юноши, и знал, что всякое вмешательство было бы неуместным. Никто не проронил ни слова. Все молча смотрели на Рамери. Он вскоре заметил это, попытался овладеть собой, протянул руку Анана и еще одному из своих друзей и мягко спросил:
– Неужели я так уж плох, что меня столь поспешно изгоняют из вашей среды и находят нужным причинить моему отцу такое огорчение?
– Ты отказался подать Амени руку! – воскликнул Анана. – Сейчас же иди, извинись, попроси его быть не таким строгим, и тогда он, может быть, оставит тебя в школе.
Рамени ответил ему одним лишь словом:
– Нет!
Но это «нет!» прозвучало так решительно, что все, кто знал юношу, сразу поняли-другого решения не будет.
Еще до захода солнца Рамери покинул школу. Амени благословил ученика, сказав при этом, что со временем, когда ему самому придется повелевать, он поймет строгость своего наставника, и разрешил друзьям . проводить его до берега Нила. У самых ворот с ним сердечно распростился Пентаур.
Когда Рамери остался наедине с придворным в каюте раззолоченной барки, он почувствовал, как на глаза у него навернулись слезы.
– Неужели царевич плачет? – спросил придворный.
– С чего это ты взял? – резко сказал сын фараона.
– Мне показалось, что я видел слезы на глазах царевича.
– Да, да, слезы! Это слезы радости, потому что я, наконец, вырвался из западни! – воскликнул Рамери, выскочил на берег и через несколько минут был уже во дворце, у своей сестры Бент-Анат.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Этот богатый событиями день принес много неожиданного не одним только обитателям Города Мертвых, но и жителям Фив, а вместе с ними – и героям нашей повести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
После того как шествие обошло вокруг храма и все покинули двор, управитель жертвенных боен отвесил Амени глубокий поклон, сказав при этом весьма холодно, почти враждебно:
– Мы, в храме Амона, сумеем с уважением отнестись к тому, что ты услыхал в святилище. Чудо свершилось, так пусть же и фараон узнает, как свершалось оно и какими словами было о нем возвещено.
– О нем было возвещено словами божества, – с достоинством отпарировал верховный жрец, поклонился управителю и повернулся к группе жрецов, оживленно толковавших о великом событии.
Амени спросил у них, как идут приготовления к завтрашнему празднеству, приказал позвать главного астролога и распорядился вывести мятежных воспитанников на школьный двор.
Старик, доложив Амени, что Пентаур уже вернулся, пошел вместе с верховным жрецом к освобожденным пленникам. А тем временем юноши, готовые к худшему и ожидавшие тяжкого наказания, теперь тряслись от смеха, потому что царевич Рамери предложил, если их заставят стоять голыми коленями на горохе, первым делом сварить этот горох.
– Нас угостят длинной спаржей, а не горохом, – сказал другой ученик, делая такой жест, словно он наносит удар палкой, и показывая при этом себе на спину.
Вновь раздался сдержанный смех, который сразу же оборвался, как только ученики заслышали хорошо знакомые шаги Амени.
Все были охвачены страхом, и когда перед ними предстал верховный жрец, то даже у Рамери пропала охота смеяться. Хотя в глазах Амени не было ни намека на гнев или угрозу, но вид его внушал всем такой трепет, что каждый смотрел на него, как на судью, против приговора которого бессильны все оправдания.
Однако ко всеобщему удивлению Амени заговорил с безрассудными юнцами ласково, похвалил чувство, толкнувшее их на этот поступок, – привязанность к своему одаренному наставнику. Затем он спокойно и сдержанно объяснил им, какими неразумными средствами стремились они достичь своей цели.
– Представь себе, – обратился он к сыну фараона, – что твой царственный отец перевел бы из Сирии в Эфиопию какого-нибудь военачальника, считая, что там он нужнее, а воины этого начальника перешли бы из-за этого на сторону врага. Как бы тебе это понравилось?
Так выговаривал он им несколько минут, после чего в ознаменование великого чуда обещал отнестись к ученикам снисходительно. Однако назидания ради, сказал он, нельзя оставить их проступок совсем безнаказанным; он спрашивает их самих: кто зачинщик? Кем бы он ни был, наказание понесет он один.
Едва успел он это произнести, как Рамери выступил вперед:
– Мы сознаем, святой отец, что совершили безрассудный поступок, – сказал он. – И я сожалею об этом вдвойне, ибо это я был зачинщиком и увлек других за собой. Я очень люблю Пентаура и считаю, что после тебя во всем Доме Сети нет ему равного.
Амени нахмурился и возразил с негодованием в голосе:
– Ученикам не дано право судить о своих наставниках. Не будь ты сыном фараона, который, подобно Ра, царствует над Египтом, я бы палкой наказал тебя за твой неосмотрительный поступок. Но тут руки у меня связаны, а они всегда должны быть свободны, чтобы я мог оградить от страданий сотни людей, порученных моему надзору.
– Накажи меня одного! – воскликнул Рамери. – Если я сделал глупость, то теперь я готов нести ее последствия.
Амени с удовлетворением взглянул на взволнованного юношу. Он охотно пожал бы ему руку, даже погладил бы его по курчавой голове, но наказание, придуманное им для Рамери, должно было послужить высоким целям, а поэтому он подавил шевельнувшееся было у него в душе чувство, чтобы оно не помешало ему в осуществлении задуманного плана. Голос его звучал строго и серьезно, когда он обратился к юноше:
– Я должен тебя наказать и сделаю это! Прошу тебя еще сегодня покинуть Дом Сети!
Рамери побледнел, а Амени продолжал свою речь:
– Я не изгоняю тебя с позором из нашей среды, – тут голос его смягчился, – а благосклонно прощаюсь с тобой. Через несколько недель ты и без того покинул бы нашу школу – так велел фараон, да процветает его жизнь, благоденствие и мощь – и отправился бы в учебный лагерь для колесничих. И я не могу наложить на тебя иного наказания. Ну, а теперь дай мне твою руку; из тебя выйдет достойный человек, а быть может, и великий герой!
Пораженный и растерянный, стоял Рамери перед Амени, но протянутой руки не принял. Тогда верховный жрец подошел к нему вплотную:
– Ведь ты же сказал, что готов вынести все последствия своего безрассудства. А слово царского сына непреложно. Итак, перед заходом солнца мы проводим тебя из храма.
Круто повернувшись, верховный жрец покинул школьный двор. Рамери смотрел ему вслед. Восковая бледность покрывала его юное, свежее лицо, даже губы и те, казалось, были обескровлены.
Никто из товарищей не приближался к нему. Каждый понимал, что творится сейчас в душе этого юноши, и знал, что всякое вмешательство было бы неуместным. Никто не проронил ни слова. Все молча смотрели на Рамери. Он вскоре заметил это, попытался овладеть собой, протянул руку Анана и еще одному из своих друзей и мягко спросил:
– Неужели я так уж плох, что меня столь поспешно изгоняют из вашей среды и находят нужным причинить моему отцу такое огорчение?
– Ты отказался подать Амени руку! – воскликнул Анана. – Сейчас же иди, извинись, попроси его быть не таким строгим, и тогда он, может быть, оставит тебя в школе.
Рамени ответил ему одним лишь словом:
– Нет!
Но это «нет!» прозвучало так решительно, что все, кто знал юношу, сразу поняли-другого решения не будет.
Еще до захода солнца Рамери покинул школу. Амени благословил ученика, сказав при этом, что со временем, когда ему самому придется повелевать, он поймет строгость своего наставника, и разрешил друзьям . проводить его до берега Нила. У самых ворот с ним сердечно распростился Пентаур.
Когда Рамери остался наедине с придворным в каюте раззолоченной барки, он почувствовал, как на глаза у него навернулись слезы.
– Неужели царевич плачет? – спросил придворный.
– С чего это ты взял? – резко сказал сын фараона.
– Мне показалось, что я видел слезы на глазах царевича.
– Да, да, слезы! Это слезы радости, потому что я, наконец, вырвался из западни! – воскликнул Рамери, выскочил на берег и через несколько минут был уже во дворце, у своей сестры Бент-Анат.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Этот богатый событиями день принес много неожиданного не одним только обитателям Города Мертвых, но и жителям Фив, а вместе с ними – и героям нашей повести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146