– Царь носов! – вскричал повар. – Ну нет! По мне уж лучше орел Рамсес. Кстати, что ты скажешь о носе твоей госпожи Неферт?
– Он нежен и изящен, всякая тонкая мысль приводит его в трепет, как дуновение ветра лепестки цветка; и сердце ее устроено так же.
– А Паакер? – спросил конюший.
– У него крепкий и тупой нос с круглыми широкими ноздрями. Когда Сетх вздымает песок и песчинка щекочет ему ноздрю, он впадает в бешенство. Итак, нос Паакера, и только он, – причина всех ваших синяков. У его матери Сетхем, сестры моей госпожи Катути, носик маленький, кругленький, мягкий…
– Послушай, малыш! – перебил домоправитель карлика. – Мы тебя накормили, дали тебе позлословить вволю, но, если ты вздумаешь задеть нашу хозяйку, я схвачу тебя за шиворот и швырну прямо в небо, так что звезды прилипнут к твоему горбу.
Карлик встал и, попятившись, смиренно сказал:
– А я аккуратно отлеплю их от спины и подарю тебе самую красивую планету в благодарность за сочный кусочек жаркого. Но вот показались колесницы! Прощайте, друзья! А уж если кривой нос коршуна погонит кого-нибудь из вас на войну в Сирию, тогда помянете слова маленького Нему. Он-то знает толк и в носах и в людях!
Колесница махора с грохотом проехала через высокие ворота и вкатилась во двор. На псарне поднялся радостный лай, конюший и домоправитель со всех ног бросились навстречу Паакеру и приняли у него из рук вожжи. А старший повар поспешил на кухню готовить еду своему господину.
Не успел Паакер дойти до ворот, которые вели в сад, как с пилонов огромного храма Амона донеслись удары медного гонга, а вслед за этим торжественное многоголосое пение. Махор остановился и, подняв лицо к небу, крикнул слугам: – Взошла священная звезда Соти!
Упав на колени, он молитвенно воздел руки к небу. Рабы и слуги последовали его примеру.
Жрецы, руководившие египетским народом, не пренебрегали ни одним явлением природы. Что бы ни происходило на земле или на небе, они все приветствовали как проявление божества. С утра и до поздней ночи, от начала разлива Нила и до самой засухи они заполняли жизнь нильской долины бесконечными гимнами и жертвоприношениями, шествиями и празднествами, прочно связывая тем самым человеческую личность с богами и их представителями на земле.
Несколько минут господин и его слуги молча стояли на коленях, устремив взоры на священную звезду и прислушиваясь к песнопениям жрецов. Но вот голоса умолкли, и Паакер встал. Все вокруг по-прежнему оставались на коленях, только возле жилища рабов, прислонившись к столбу, неподвижно стоял какой-то человек, ярко освещенный лунным светом. Махор подал знак, и слуги поднялись с земли, а сам он решительным шагом направился к тому, кто посмел пренебречь вечерней молитвой, тогда как сам он с неукоснительной строгостью соблюдал все обряды.
– Домоправитель! Сто палок по пяткам этому нечестивцу! – крикнул он.
Домоправитель поклонился и сказал:
– Господин, это плетельщик циновок, врач запретил ему двигаться, да к тому же он не в силах даже шевельнуть рукой. У него сильные боли – ведь ты перебил ему позавчера ключицу.
– И поделом ему, – произнес Паакер так громко, что несчастный слышал его слова. Затем он повернулся и пошел в сад. Здесь он крикнул погребщика и приказал ему:
– Выдай сегодня вечером рабам пива! Всем до одного, и не скупись!
А через несколько минут Паакер уже очутился перед своей матерью. Он нашел ее на крыше дома, где стояли кадки с растениями, в то самое время, когда она передавала на руки няньке свою двухлетнюю внучку-дочь младшего сына, – чтобы та уложила ее спать.
Паакер почтительно приветствовал мать. Это была старая женщина с добрым и приятным лицом. У ног ее вертелось несколько собачек.
Паакеру пришлось отбиваться от ее любимца, прыгавшего прямо на него. Старой женщине часто приходилось проводить долгие часы в одиночестве. Отогнав собачонку, Паакер повернулся к няньке, чтобы взять у нее из рук ребенка. Но девочка упиралась и так отчаянно кричала, что он в конце концов посадил ее на пол, сердито крикнув:
– Вот упрямая девчонка!
– Она весь вечер была тиха и послушна, – сказала его мать. – Не сердись, ведь она так редко тебя видит!
– Что же, – отозвался Паакер. – Я это уже слышал не раз. Собаки меня любят, но стоит мне прикоснуться к ребенку, как он подымает крик.
– У тебя такие жесткие руки…
– Унеси эту пискунью! – крикнул Паакер няньке. – Мать, мне надо поговорить с тобой.
Сетхем осыпала девочку поцелуями и, успокоив ее, отослала спать. Потом она подошла к сыну и, ласково потрепав его по щеке, сказала:
– Если бы эта малютка была твоя, она сама тянулась бы к тебе и ты бы понял, что ребенок – это самое большое счастье из всех благ, которые боги даровали людям.
Паакер усмехнулся.
– Я знаю, к чему ты клонишь, но оставим этот разговор, я должен сообщить тебе нечто очень важное.
– Что такое? – забеспокоилась Сетхем.
– Сегодня я в первый раз – с того времени, – ты знаешь, о чем я говорю, – встретился с Неферт. Пора забыть старое! Ты ведь скучаешь по своей сестре? Так вот, навещай ее – отныне я не против этого.
С нескрываемым удивлением взглянула Сетхем на сына, и слезы покатились по ее лицу.
– Верить ли мне своим ушам? – нерешительно спросила она. – Дитя мое, неужели ты…
– Я хочу, чтобы ты восстановила добрые отношения с твоими родными, – твердо сказал Паакер. – Размолвка и так уж длилась достаточно долго.
– О, да! Даже слишком долго! – подхватила Сетхем. Паакер промолчал, опустив глаза. Затем, уступая просьбе матери, сел возле нее.
– Я знала, что этот день принесет нам радость, – сказала она, взяв его за руку. – Я видела во сне твоего отца Осириса, а потом, по дороге в храм, мне сначала повстречалась белая корова, потом свадебное шествие. А священный баран Амона даже коснулся губами пшеничной лепешки, которую я ему протянула.
– Это добрые предзнаменования, – серьезно сказал Паакер.
– Да, сын мой. Так поспешим же с благодарностью принять то, что обещают нам боги! – радостно воскликнула Сетхем. – Завтра же я пойду к сестре и скажу ей, что мы снова будем жить в любви, снова будем делить радость и горе. В наших жилах течет одна кровь. Ведь подобно тому, как порядок и чистота оберегают дом от упадка и радуют взор гостя, единство сохраняет счастье в семье и внушает уважение соседям. Что было, то прошло, пусть же прошлое будет забыто! Ведь в Фивах много женщин и без Неферт. Сотни знатных женщин страны сочли бы за счастье иметь тебя зятем.
Паакер встал и начал задумчиво расхаживать взад и вперед, а мать его продолжала:
– Я знаю, что коснулась раны твоего сердца. Но она ведь уже зарубцевалась и заживет совсем, когда ты станешь счастливее возничего Мена и у тебя уже не будет причин его ненавидеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146