— О нет!
— Тогда, значит, у меня?
— Как ты догадался?
— Аллах, у меня появился кто-то, кто быстро исчез?
— Да.
— И я его видел?
— Конечно.
— Один из этих двоих бездельников?
— Ну, нет.
— А кто тогда?
— Омлет. Ты видел, как он вошел в меня, а потом исчез?
Хозяин поджал губы. Лицо его сначала приобрело обиженное выражение, потом налилось краской гнева, и он закричал:
— Хаджи, ты уверяешь, что был в Мекке, городе Пророка?
— Так оно и есть.
— А вот я так не думаю.
— Хочешь меня обидеть?
— Нет. Но продолжаю так считать.
— Спроси сиди, он точно знает, потому что он сам… Я бросил на него предупреждающий взгляд, так что он осекся на половине фразы. Хозяин — мусульманин, и ему совсем не обязательно знать, какое приключение мы пережили тогда в святилище ислама.
— Даже если эфенди десять раз подтвердит это, я все равно не поверю.
— Почему?
— Потому, что настоящий хаджи никогда не наставит нос правоверному. Я считал, что ты правильный, хороший человек, а ты так, пустышка…
— Ты, сын этой долины, ты знаешь, как меня зовут?!
— Слышал, как же.
— Ну, как?
— Халеф.
— Это имя, которым могут называть меня только близкие друзья. Для других я зовусь хаджи Халеф Омар бен хаджи Абулаббас ибн хаджи Дауд аль-Госсара. Заруби это себе на носу!
— Такое длинное имя никто не запомнит, а уж я и подавно.
— Это еще раз подтверждает, что мозги у тебя не очень развиты. Когда ты слышишь такое знаменитое имя, ты должен совсем иначе обо мне думать. Я — верный сын Пророка, но знаю, что жизнь состоит не только из громких зачитываний строк из Корана. Аллах любит, когда радуются его дети. А пошутить каждый может, это вовсе не грех. Когда же ты из-за такой ерунды называешь меня никчемным человеком, это оскорбление, которое положено смывать кровью. Но поскольку ты наш проводник и я благодарен тебе, мы прощаем твое прегрешение.
И он скорчил такую гримасу, что турок невольно рассмеялся. Умиротворение не заставило себя ждать.
— Ты считаешь мои представления смешными? — спросил меня Ибарек.
— О нет, человек вправе верить в то или иное — мне все равно. Для начала нужно увидеть старика, а потом высказывать мнение. Где он живет?
— На горе.
— Как, у самых развалин?
— Нет, не у них, а прямо в них!
— Вот это да! Как интересно! Зачем же он залез так высоко?
— Чтобы побороть злых духов.
— К сожалению, ему это не удалось.
— Отчего же!
— Но они ведь появляются и сворачивают людям шеи!
— Лишь некоторым. Эти духи всесильны. Никто, даже сам Мюбарек, не может заставить их разом исчезнуть, хотя есть одна-единственная ночь, когда их можно призвать к порядку.
— Какая же это ночь?
— Не знаю. Каждый раз в такую ночь старику удается обуздать одного духа, так что, значит, ежегодно — по одному.
— Итого, выходит, он справился с шестью?
— Да. Если захочешь их увидеть, тебе покажут их тела.
— А что, у духов есть тела?
— Конечно, а как же они явились бы тогда взору смертных? Обычно у них нет тела, но всякий раз, когда они хотят стать видимыми, приобретают телесность, и в этот момент их можно поймать или заткнуть все дырки, чтобы те не вылетели.
— Это что-то новенькое. Значит, я увижу тела этих двух духов?
— Я провожу тебя. Пойду с вами и на гору, и на развалины, но только днем, если позволишь. Ночью меня туда на аркане не затащишь.
— Никто не будет требовать от тебя такого геройства. Но я хочу спросить тебя другое: ты хоть раз был в Радовише?
— Был, и не раз, и даже дальше бывал.
— Ты знаешь такое место — Сбиганци?
— Пробыл там однажды больше часа. Оно лежит между двух рек.
— Я знаю эти речушки — это Брегалница и Злетовска. Ты там кого-нибудь знаешь?
— Мало кого.
— А мясника Чурака?
— Его нет.
— Жаль!
— А что, эфенди?
— Я хотел бы о нем расспросить.
— Так мы можем это сделать в Остромдже. Я быстро найду того, кто его знает.
— Это мне весьма помогло бы. Но расспрашивать надо осторожно. Никто не должен знать, что я им интересуюсь. Там, в Сбиганцах, должно быть местечко, которое называется Домик в Ущелье. Ты слышал о таком?
— Похоже, слышал, но не могу вспомнить где.
— И не надо. Считай, что я тебя не спрашивал.
— С этим связана какая-нибудь тайна?
— Да.
— Смотри-ка, у тебя тоже есть тайны! Но ты человек немногословный и совсем ничего об этом не рассказываешь. А меня, когда заговариваю о своих, поднимают на смех, как было, когда я рассказывал про старика Мюбарека.
— Но ты же говорил не о тайне, а о настоящем чуде.
— О, таких, как он, еще много встречается. Правда, высох необыкновенно — когда идет, гремит костями.
— Быть не может.
— Да это каждый слышал.
— И ты?
— И я. Своими ушами.
— Вот бы мне услышать!
— Услышишь.
— А как он одевается?
— У него одежда состоит из трех частей: старая шаль на голое тело, старый же широкий кафтан со множеством карманов и не менее старый платок на голове.
— А на ногах — сандалии или сапоги?
— Нет, даже зимой он обходится без обуви.
— Ишь ты, какой противник роскоши! Но что это? Тут кто-то есть!
Мы въехали в негустой кустарник. Мой вороной характерно заржал: рядом находился кто-то чужой.
Я остановился и осмотрелся. Никого. Остальные тоже стали.
— Поедем дальше, — сказал турок. — Нам-то что, если кто-то здесь прячется?
— Может, ничего, а может, кое-что. Я должен знать, кто окажется у меня за спиной.
— Ты будешь сам его искать?
— Нет, мой конь подскажет мне, где тот человек.
— Аллах! Ты что, его спросишь?
— Да.
— И он ответит?
— Четко и ясно.
— Прямо как Валаамова ослица! Это же чудо! А в мое чудо ты отказываешься верить!
— Никакого чуда тут нет. Конь отвечает мне на своем языке, как ты сейчас сам увидишь. Смотри.
Мы и в самом деле тихонько поговорили с ним. Я провел коня еще немного вперед, и он повиновался, не сопротивляясь. Налево он тоже пошел спокойно. Но когда я двинул его вправо, он снова заржал, заиграл ушами и закрутил хвостом.
— Вот видишь, — сказал я хозяину, — справа кто-то есть. Вороной мне сообщил. Пойду посмотрю.
Ожидая увидеть какого-нибудь бродягу, я двинул коня через кустарник. Сделав всего несколько шагов, я заметил человека. На нем были одежда и оружие хава-са. Он лежал в траве и держал во рту чубук. По его довольной мине было видно, что он находится в полном согласии с Богом, миром и самим собой. И неожиданное появление пятерых верховых заставило его выйти из этого блаженного состояния. Мы нарушили его глубокий кейф.
— Аллах да пребудет с тобой! — приветствовал я его.
— И с тобой тоже.
Он внимательно осмотрел нас.
— Кто ты, друг? — спросил я его.
— А ты сам не видишь?
— Хавас?
— Полицейский великого господина, которому подчинен весь мир. Аллах да охранит его.
— Воистину так. И пусть на тебя падет частица этой милости. Где ты служишь?
— В Остромдже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88