Мурад ждал меня в чистом поле и опасался, что мы встретим на дороге гонца и что я что-то заподозрю. Значит, хитрый пекарь отправил меня к нищему с коварным умыслом. Именно так!
А теперь он здесь, вместе с кузнецом-оружейником и хозяином кофейни Дезелимом из Измилана. Он ждал его не сегодня-завтра, и вот этот родственник Жута прибыл в нужную минуту, чтобы нейтрализовать меня и таким образом отвести грозящую опасность.
Как же мне выкрутиться? Один против восьмерых. К тому же связанный и беспомощный. Окно было слишком мало, человек туда не протиснется…
Впереди, в углу, лежало мое оружие. Его отобрали у меня и вместе с другими вещами свалили в кучу. На лежанке я валялся лишь в рубашке и штанах.
Я принялся осматривать мои путы. Это были ремни, причем крепкие. С ними ничего не сделаешь. Если напрячься, они только разрежут мне кожу. Что же делать? Одна надежда — да и то зыбкая — по-прежнему притворяться мертвым. В любом случае, они поволокут меня в лес, чтобы закопать. И у них хватит ума снять с меня ремни, ведь они денег стоят. И только тогда я смогу воспользоваться своими руками и ногами.
Если они захотят похоронить меня без одежды, то им точно придется развязывать ремни. И я покажу им, на что способен, хотя бы погибну достойно.
Оставалось терпеливо ждать развязки. Не вечно же они будут так молча сидеть! Любой разговор между ними мог бы оказаться для меня полезным.
Но вот тот человек, чей голос не был мне известен и кого я принял за кузнеца-оружейника из Измилана, отложил последний мосол. Он вытер нож о штаны и убрал его в сумку.
— Так. Поели, теперь можно и поговорить. Сколько с нас причитается? Кто платит?
— Никто, — ответил нищий, — я этого барана украл.
— Тем лучше. День начался с экономии. Я приехал, чтобы дать вам всем выгодную работу, а вы, гляжу, заварили тут другую кашу, как видно, еще более выгодную. Не могу понять, как это все произошло. Я приехал к Бошаку, и мы так быстро мчались сюда, что по дороге даже не успели переговорить.
— Аллах-иль-Аллах! Я в жизни так не скакал! — признался толстяк. — Я устал как собака, еле дышу.
— Ты-то дышишь, дружок. А вот он — нет. Кто этот чужак?
— Христианин из страны франков.
— Да пригвоздит Аллах его душу к раскаленной сковороде. Как он у тебя оказался?
— Он встретил мою жену по дороге и расспросил ее. Вызнал все наши домашние секреты и хотел наказать нас, если я не отдам свою дочь в жены Сахафу.
— Она же принадлежит Москлану, нашему собрату. Кто вообще посвятил чужеземца в наши тайны?
— Не знаю. Он говорил о Москлане, о Жуте, обо всем. Он знал о наших зарослях в овраге и шантажировал меня этим.
— И ты ему что-нибудь обещал?
— Верующему я еще что-то мог сказать, но он ведь христианин. Поезжайте в Стамбул и поговорите с неверующими — там много русских христиан, которые говорят, что не надо держать слово тому, кто во время разговора тихо сам себе скажет, что он нарушит слово. Почему бы нам так не сделать?
— А ведь ты прав!
— Я послал тайком слугу к Сабаху и здешним друзьям и велел ему рассказать, что у нас происходит. Сабах должен был притвориться больным, My рад — подождать чужеземца, чтобы проводить его сюда, а остальные спрятались за деревьями, чтобы потом ворваться в хижину. Вот что мне известно, пусть остальные доскажут.
— Ну, Сабах, что же было дальше? — спросил кузнец-оружейник.
— Все очень просто, — ответил нищий. — Чужеземец приехал с My радом, который сделал вид, будто едет дальше, и слез с лошади. Я наблюдал за ним через окно и сразу же улегся на кровать. Он вошел и стал рассказывать, что он привез от пекаря передачу.
— Что! Ты послал ему вино? — взвился измиланец.
— Да.
— Ты его обратно не получишь.
— Это почему же?
— Потому что мы его выпьем.
— Как это? Вы — верные сыны ислама. Пророк запретил вам пить вино!
— Нет, не запретил. Он сказал всего лишь: «Все, что опьяняет, да будет проклято!» А бутылка вина нас не опьянит.
— Это моя собственность!
Тон, которым это произнес толстяк, не оставлял сомнений, что он будет бороться за свою посудину до конца, и нищий со смехом заметил:
— Не спорьте о наказах Пророка. Вино выпить нельзя.
— Почему же? — изумленно спросил измиланец.
— Потому что оно уже выпито.
— Что ты себе позволяешь? Кто тебе дал право заявлять такое? — вскричал пекарь.
— Ты сам. Ты ведь его мне отправил. А я разделил его со своими спутниками. Если бы приехал с нами, то выпил бы с нами. Вон валяется пустая бутылка — возьми и понюхай, если твоя душа так стремится к ней.
— Ты, чертово отродье! Чтоб ты еще хоть раз что-то получил от меня!
— Прекратите препираться! — скомандовал кузнец. — Давай рассказывай, Сабах!
Тот, к кому это относилось, внял требованию. Он сказал:
— Чужак подумал, что я сплю. Он подошел ко мне, поздоровался, и я сделал вид, будто проснулся. Он удостоверился, Сабах ли я и знаю ли Бошака. Потом нагнулся надо мной, чтобы распаковать сверток. А я тем временем заметил тех, кто тихо входил в дверь. Я обхватил его руками, притянул к себе, и в этот момент он получил смертельный удар прикладом. Мы раздели его и поделили то, что при нем было.
— Что при нем было?
И было названо все до мелочей, даже иголки, пачка которых всегда имелась при мне. Здесь они были редкостью и потому представляли значительную ценность.
Сквозь полуприкрытые веки я наблюдал за тем, как кузнец из Измилана обследовал мое ружье.
— Это ружье не стоит и десяти пара, — заявил он. — Кому оно нужно? Оно тяжелее пяти турецких ружей, у нас к нему не подберешь патронов, этому ружью все двести лет!
Этот человек никогда не держал в руках «медвеже-боя». Еще больше его озадачила система штуцера «генри». Он вертел его и так и сяк, заходил и с той, и с другой стороны, а затем дал свое заключение:
— У этого чужеземца крысы в голове завелись. Это ружье — игрушка для детей, не более того. Его и зарядить-то нельзя как следует, не то что стрелять. Вот приклад, вот ствол, между ними какая-то железяка с дырками. Куда пулю-то загонять? А курок где? Если бы он был жив, я бы спросил у него, как с ним обращаться. Он бы ничего с ним не сделал. Вот стыд!
Я бы рассмеялся, если бы мне не было так плохо.
Измиланец уже поднялся, чтобы взглянуть на мою лошадь, как вдруг послышался стук копыт. Бандиты повскакали с мест.
— Кто там? — крикнул измиланец.
— Чужой, — последовал ответ. — Человечек, которого вы еще не видели.
И я услышал приветствие:
— Да будут вечны твои дни!
— И твои тоже. Кто ты?
— Путешественник издалека.
— Откуда едешь?
— Из Ассемната.
— А куда?
— В Гюмюрджину, если позволишь.
— Ты очень вежлив, ведь тебе не нужны мои позволения.
— Я вежлив, когда со мной вежливы. У меня просьба.
— Говори!
— Я устал и голоден. Не разрешишь ли ты мне отдохнуть в этом доме и разделить с вами трапезу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
А теперь он здесь, вместе с кузнецом-оружейником и хозяином кофейни Дезелимом из Измилана. Он ждал его не сегодня-завтра, и вот этот родственник Жута прибыл в нужную минуту, чтобы нейтрализовать меня и таким образом отвести грозящую опасность.
Как же мне выкрутиться? Один против восьмерых. К тому же связанный и беспомощный. Окно было слишком мало, человек туда не протиснется…
Впереди, в углу, лежало мое оружие. Его отобрали у меня и вместе с другими вещами свалили в кучу. На лежанке я валялся лишь в рубашке и штанах.
Я принялся осматривать мои путы. Это были ремни, причем крепкие. С ними ничего не сделаешь. Если напрячься, они только разрежут мне кожу. Что же делать? Одна надежда — да и то зыбкая — по-прежнему притворяться мертвым. В любом случае, они поволокут меня в лес, чтобы закопать. И у них хватит ума снять с меня ремни, ведь они денег стоят. И только тогда я смогу воспользоваться своими руками и ногами.
Если они захотят похоронить меня без одежды, то им точно придется развязывать ремни. И я покажу им, на что способен, хотя бы погибну достойно.
Оставалось терпеливо ждать развязки. Не вечно же они будут так молча сидеть! Любой разговор между ними мог бы оказаться для меня полезным.
Но вот тот человек, чей голос не был мне известен и кого я принял за кузнеца-оружейника из Измилана, отложил последний мосол. Он вытер нож о штаны и убрал его в сумку.
— Так. Поели, теперь можно и поговорить. Сколько с нас причитается? Кто платит?
— Никто, — ответил нищий, — я этого барана украл.
— Тем лучше. День начался с экономии. Я приехал, чтобы дать вам всем выгодную работу, а вы, гляжу, заварили тут другую кашу, как видно, еще более выгодную. Не могу понять, как это все произошло. Я приехал к Бошаку, и мы так быстро мчались сюда, что по дороге даже не успели переговорить.
— Аллах-иль-Аллах! Я в жизни так не скакал! — признался толстяк. — Я устал как собака, еле дышу.
— Ты-то дышишь, дружок. А вот он — нет. Кто этот чужак?
— Христианин из страны франков.
— Да пригвоздит Аллах его душу к раскаленной сковороде. Как он у тебя оказался?
— Он встретил мою жену по дороге и расспросил ее. Вызнал все наши домашние секреты и хотел наказать нас, если я не отдам свою дочь в жены Сахафу.
— Она же принадлежит Москлану, нашему собрату. Кто вообще посвятил чужеземца в наши тайны?
— Не знаю. Он говорил о Москлане, о Жуте, обо всем. Он знал о наших зарослях в овраге и шантажировал меня этим.
— И ты ему что-нибудь обещал?
— Верующему я еще что-то мог сказать, но он ведь христианин. Поезжайте в Стамбул и поговорите с неверующими — там много русских христиан, которые говорят, что не надо держать слово тому, кто во время разговора тихо сам себе скажет, что он нарушит слово. Почему бы нам так не сделать?
— А ведь ты прав!
— Я послал тайком слугу к Сабаху и здешним друзьям и велел ему рассказать, что у нас происходит. Сабах должен был притвориться больным, My рад — подождать чужеземца, чтобы проводить его сюда, а остальные спрятались за деревьями, чтобы потом ворваться в хижину. Вот что мне известно, пусть остальные доскажут.
— Ну, Сабах, что же было дальше? — спросил кузнец-оружейник.
— Все очень просто, — ответил нищий. — Чужеземец приехал с My радом, который сделал вид, будто едет дальше, и слез с лошади. Я наблюдал за ним через окно и сразу же улегся на кровать. Он вошел и стал рассказывать, что он привез от пекаря передачу.
— Что! Ты послал ему вино? — взвился измиланец.
— Да.
— Ты его обратно не получишь.
— Это почему же?
— Потому что мы его выпьем.
— Как это? Вы — верные сыны ислама. Пророк запретил вам пить вино!
— Нет, не запретил. Он сказал всего лишь: «Все, что опьяняет, да будет проклято!» А бутылка вина нас не опьянит.
— Это моя собственность!
Тон, которым это произнес толстяк, не оставлял сомнений, что он будет бороться за свою посудину до конца, и нищий со смехом заметил:
— Не спорьте о наказах Пророка. Вино выпить нельзя.
— Почему же? — изумленно спросил измиланец.
— Потому что оно уже выпито.
— Что ты себе позволяешь? Кто тебе дал право заявлять такое? — вскричал пекарь.
— Ты сам. Ты ведь его мне отправил. А я разделил его со своими спутниками. Если бы приехал с нами, то выпил бы с нами. Вон валяется пустая бутылка — возьми и понюхай, если твоя душа так стремится к ней.
— Ты, чертово отродье! Чтоб ты еще хоть раз что-то получил от меня!
— Прекратите препираться! — скомандовал кузнец. — Давай рассказывай, Сабах!
Тот, к кому это относилось, внял требованию. Он сказал:
— Чужак подумал, что я сплю. Он подошел ко мне, поздоровался, и я сделал вид, будто проснулся. Он удостоверился, Сабах ли я и знаю ли Бошака. Потом нагнулся надо мной, чтобы распаковать сверток. А я тем временем заметил тех, кто тихо входил в дверь. Я обхватил его руками, притянул к себе, и в этот момент он получил смертельный удар прикладом. Мы раздели его и поделили то, что при нем было.
— Что при нем было?
И было названо все до мелочей, даже иголки, пачка которых всегда имелась при мне. Здесь они были редкостью и потому представляли значительную ценность.
Сквозь полуприкрытые веки я наблюдал за тем, как кузнец из Измилана обследовал мое ружье.
— Это ружье не стоит и десяти пара, — заявил он. — Кому оно нужно? Оно тяжелее пяти турецких ружей, у нас к нему не подберешь патронов, этому ружью все двести лет!
Этот человек никогда не держал в руках «медвеже-боя». Еще больше его озадачила система штуцера «генри». Он вертел его и так и сяк, заходил и с той, и с другой стороны, а затем дал свое заключение:
— У этого чужеземца крысы в голове завелись. Это ружье — игрушка для детей, не более того. Его и зарядить-то нельзя как следует, не то что стрелять. Вот приклад, вот ствол, между ними какая-то железяка с дырками. Куда пулю-то загонять? А курок где? Если бы он был жив, я бы спросил у него, как с ним обращаться. Он бы ничего с ним не сделал. Вот стыд!
Я бы рассмеялся, если бы мне не было так плохо.
Измиланец уже поднялся, чтобы взглянуть на мою лошадь, как вдруг послышался стук копыт. Бандиты повскакали с мест.
— Кто там? — крикнул измиланец.
— Чужой, — последовал ответ. — Человечек, которого вы еще не видели.
И я услышал приветствие:
— Да будут вечны твои дни!
— И твои тоже. Кто ты?
— Путешественник издалека.
— Откуда едешь?
— Из Ассемната.
— А куда?
— В Гюмюрджину, если позволишь.
— Ты очень вежлив, ведь тебе не нужны мои позволения.
— Я вежлив, когда со мной вежливы. У меня просьба.
— Говори!
— Я устал и голоден. Не разрешишь ли ты мне отдохнуть в этом доме и разделить с вами трапезу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88