— Я слыхал о христианах, продавшихся ради выгоды, которые, забыв религию и любовь своей расы, заключали союз с дикарями, чтобы совершать грабежи в поселениях. В глазах этого негодяя хитрость француза из Канады.
— Прочь! Прочь! — закричала Фейс, проталкиваясь к говорившему, и, положив обе руки на бритую голову пленника, как бы укрыла его лицо в тени. — Прочь всю эту чушь насчет французов и злонамеренных союзов! Это не подлый заговорщик, а невинный больной человек! Уиттал, брат мой Уиттал, ты меня узнаешь?
Слезы катились по щекам своенравной женщины, когда она вглядывалась в лицо своего слабоумного родственника, глаза которого осветились одним из случайных проблесков разума и который разразился низким бессмысленным смехом, прежде чем ответить на ее серьезный вопрос.
— Кто-то говорит как люди по ту сторону океана, а кто-то говорит как люди из леса. Есть ли здесь что-нибудь вроде медвежьего мяса или горсти кукурузы в вигваме?
Если бы голос человека с того света прозвучал в ушах членов семейства, это вряд ли бы произвело более глубокое впечатление или заставило кровь пульсировать быстрее в их сердцах, чем это внезапное и в высшей степени неожиданное открытие личности их пленника. Удивление и страх заставили их онеметь на некоторое время, а затем все увидели, как Руфь встала перед оправившимся бродягой, ее руки молитвенно сложились, глаза умоляюще сузились, а вся фигура выразила напряжение и волнение, которые обострили ее долго дремавшие чувства до предела.
— Скажи мне, — произнес дрожащий голос, способный пробудить ум человека даже более тупого, чем тот, к кому обращались, — если есть жалость в твоем сердце, скажи мне, жива ли еще моя малютка?
— Она хорошая девочка, — ответил тот, а затем, снова разразившись своим пустым и бессмысленным смехом, с каким-то глупым удивлением обратил взгляд на Фейс, в чьем облике произошло гораздо меньше перемен, чем в отрешенных чертах той, что говорила, стоя прямо перед ним.
— Оставьте его, дорогая мадам, — вмешалась сестра. — Я знаю характер парня и смогу поладить с ним лучше любого другого.
Но эта просьба была бесполезной. Организм матери в ее нынешнем состоянии возбуждения не был готов к дальнейшим усилиям. Ее, упавшую в бдительные руки Контента, унесли прочь, и на минуту тревожный интерес служанок сосредоточился вокруг мужчин на веранде.
— Уиттал, мой старый приятель по играм, Уиттал Ринг, — обратился сын Контента, подходя с увлажненными глазами пожать руку пленнику. — Разве ты забыл, парень, товарища твоих прежних дней? Это молодой Марк Хиткоут говорит с тобой.
Тот поднял глаза на его лицо с ожившим на мгновение воспоминанием, но, покачав головой, отшатнулся с явным отвращением, пробормотав достаточно громко, чтобы его услышали:
— Что за отъявленный лжец этот бледнолицый! Вот изрядный мошенник, желающий сойти за слоняющегося парня!
Что еще произнес Уиттал, слушавшие его никогда не узнали, потому что мгновенно он перешел на какой-то диалект индейского племени.
— Разум несчастного юноши еще больше притупился от пребывания среди дикарей с их обычаями, чем от природы, — заметил Контент, коего, как и большинство остальных, интерес к допросу вернул к сцене, которую они на время покинули. — Пусть сестра заботливо займется парнем, и, когда небесам будет угодно, мы узнаем правду.
Глубокое отцовское чувство придало его словам властность. С готовностью группа расступилась, и почти торжественная обстановка официального расследования сменилась беспорядочными и торопливыми вопросами, разом обрушившимися на слабый ум вновь обретенного странника.
Домашние расселись вокруг кресла Пуританина, сбоку от него поместился Контент, тогда как Фейс заставила брата усесться на ступеньке веранды так, чтобы всем было слышно. Внимание самого брата от этих перемещений отвлекла еда, которую сунули ему в руки.
— А теперь, Уиттал, я хотела бы знать, — начала проворная женщина, когда глубокое молчание подтвердило внимание слушателей. — Я хотела бы знать, помнишь ли ты тот день, когда я одела тебя в готовую одежду из-за океана и как тебе нравилось красоваться среди коров в такой веселой расцветке?
Юноша взглянул ей в лицо так, словно звуки ее голоса доставляли ему удовольствие, но, вместо того чтобы отозваться, предпочел пережевывать хлеб, с помощью которого она старалась вернуть его назад, к их прежней близости.
— Ведь не мог же ты, парень, так быстро забыть подарок, что я купила на нелегкий заработок от прядильного колеса, которое крутила по ночам. Хвост вон того павлина не красивее, чем был тогда ты, но я сделаю тебе другой такой же наряд, чтобы ты мог пойти с ополченцами на их еженедельные смотры.
Юноша сбросил накидку из шкур, покрывавшую верхнюю часть его тела и, сделав решительный жест, с серьезностью индейца ответил:
— Уиттал воин на тропе; у него нет времени для разговоров с женщинами!
— Ну, брат, ты забыл, как я привыкла утолять твой голод, когда мороз кусал тебя в холодные утра и в тот час, когда скотина нуждалась в твоей заботе, иначе ты бы не назвал меня женщиной.
— А ты нападала на следы пикодов? А ты знаешь, как издать клич воинов?
— Что значит индейский вопль по сравнению с блеянием овец или мычанием коров в кустарнике! Ты помнишь, как звенят колокольчики поздним вечером?
Бывший пастух повернул голову и, казалось, внимательно вслушивался, как собака прислушивается к приближающимся шагам. Но проблеск воспоминания быстро пропал. В следующую минуту парень уступил более весомым и, вероятно, более насущным потребностям своего аппетита.
— Значит, ты потерял способность слышать, иначе не сказал бы, что забыл звуки колокольчиков.
— А ты слыхала когда-нибудь, как воют волки?! — воскликнул тот. — Вот это звук для охотника! Я видел, как великий вождь поразил полосатого кугуара, когда самый храбрый воин племени побелел, как трусливый бледнолицый, от его прыжков!
— Не говори мне о своих голодных зверях и великих вождях, а давай лучше вспомним дни, когда мы были молоды и когда ты радовался играм христианских детей. Разве ты забыл, Уиттал, как наша мать всегда разрешала нам проводить свободное время в играх на снегу?
— Мать Нипсета в своем вигваме, но он не спрашивает позволения пойти на охоту. Он мужчина. С первым снегом он станет воином.
— Глупый парень! Это дикари с помощью своего коварства опутали твою слабость узами хитрости. Твоя мать, Уиталл, была женщина христианской веры и принадлежала к белой расе. И она была доброй матерью, опечаленной твоим слабоумием! Разве ты не помнишь, неблагодарное твое сердце, как она ухаживала за тобой, когда ты болел подростком, и как она заботилась обо всех твоих телесных нуждах! Кто кормил тебя, когда ты проголодаешься, и кто потакал твоим выходкам, когда другие уставали от твоих никчемных поступков или не желали терпеть твое слабоумие?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
— Прочь! Прочь! — закричала Фейс, проталкиваясь к говорившему, и, положив обе руки на бритую голову пленника, как бы укрыла его лицо в тени. — Прочь всю эту чушь насчет французов и злонамеренных союзов! Это не подлый заговорщик, а невинный больной человек! Уиттал, брат мой Уиттал, ты меня узнаешь?
Слезы катились по щекам своенравной женщины, когда она вглядывалась в лицо своего слабоумного родственника, глаза которого осветились одним из случайных проблесков разума и который разразился низким бессмысленным смехом, прежде чем ответить на ее серьезный вопрос.
— Кто-то говорит как люди по ту сторону океана, а кто-то говорит как люди из леса. Есть ли здесь что-нибудь вроде медвежьего мяса или горсти кукурузы в вигваме?
Если бы голос человека с того света прозвучал в ушах членов семейства, это вряд ли бы произвело более глубокое впечатление или заставило кровь пульсировать быстрее в их сердцах, чем это внезапное и в высшей степени неожиданное открытие личности их пленника. Удивление и страх заставили их онеметь на некоторое время, а затем все увидели, как Руфь встала перед оправившимся бродягой, ее руки молитвенно сложились, глаза умоляюще сузились, а вся фигура выразила напряжение и волнение, которые обострили ее долго дремавшие чувства до предела.
— Скажи мне, — произнес дрожащий голос, способный пробудить ум человека даже более тупого, чем тот, к кому обращались, — если есть жалость в твоем сердце, скажи мне, жива ли еще моя малютка?
— Она хорошая девочка, — ответил тот, а затем, снова разразившись своим пустым и бессмысленным смехом, с каким-то глупым удивлением обратил взгляд на Фейс, в чьем облике произошло гораздо меньше перемен, чем в отрешенных чертах той, что говорила, стоя прямо перед ним.
— Оставьте его, дорогая мадам, — вмешалась сестра. — Я знаю характер парня и смогу поладить с ним лучше любого другого.
Но эта просьба была бесполезной. Организм матери в ее нынешнем состоянии возбуждения не был готов к дальнейшим усилиям. Ее, упавшую в бдительные руки Контента, унесли прочь, и на минуту тревожный интерес служанок сосредоточился вокруг мужчин на веранде.
— Уиттал, мой старый приятель по играм, Уиттал Ринг, — обратился сын Контента, подходя с увлажненными глазами пожать руку пленнику. — Разве ты забыл, парень, товарища твоих прежних дней? Это молодой Марк Хиткоут говорит с тобой.
Тот поднял глаза на его лицо с ожившим на мгновение воспоминанием, но, покачав головой, отшатнулся с явным отвращением, пробормотав достаточно громко, чтобы его услышали:
— Что за отъявленный лжец этот бледнолицый! Вот изрядный мошенник, желающий сойти за слоняющегося парня!
Что еще произнес Уиттал, слушавшие его никогда не узнали, потому что мгновенно он перешел на какой-то диалект индейского племени.
— Разум несчастного юноши еще больше притупился от пребывания среди дикарей с их обычаями, чем от природы, — заметил Контент, коего, как и большинство остальных, интерес к допросу вернул к сцене, которую они на время покинули. — Пусть сестра заботливо займется парнем, и, когда небесам будет угодно, мы узнаем правду.
Глубокое отцовское чувство придало его словам властность. С готовностью группа расступилась, и почти торжественная обстановка официального расследования сменилась беспорядочными и торопливыми вопросами, разом обрушившимися на слабый ум вновь обретенного странника.
Домашние расселись вокруг кресла Пуританина, сбоку от него поместился Контент, тогда как Фейс заставила брата усесться на ступеньке веранды так, чтобы всем было слышно. Внимание самого брата от этих перемещений отвлекла еда, которую сунули ему в руки.
— А теперь, Уиттал, я хотела бы знать, — начала проворная женщина, когда глубокое молчание подтвердило внимание слушателей. — Я хотела бы знать, помнишь ли ты тот день, когда я одела тебя в готовую одежду из-за океана и как тебе нравилось красоваться среди коров в такой веселой расцветке?
Юноша взглянул ей в лицо так, словно звуки ее голоса доставляли ему удовольствие, но, вместо того чтобы отозваться, предпочел пережевывать хлеб, с помощью которого она старалась вернуть его назад, к их прежней близости.
— Ведь не мог же ты, парень, так быстро забыть подарок, что я купила на нелегкий заработок от прядильного колеса, которое крутила по ночам. Хвост вон того павлина не красивее, чем был тогда ты, но я сделаю тебе другой такой же наряд, чтобы ты мог пойти с ополченцами на их еженедельные смотры.
Юноша сбросил накидку из шкур, покрывавшую верхнюю часть его тела и, сделав решительный жест, с серьезностью индейца ответил:
— Уиттал воин на тропе; у него нет времени для разговоров с женщинами!
— Ну, брат, ты забыл, как я привыкла утолять твой голод, когда мороз кусал тебя в холодные утра и в тот час, когда скотина нуждалась в твоей заботе, иначе ты бы не назвал меня женщиной.
— А ты нападала на следы пикодов? А ты знаешь, как издать клич воинов?
— Что значит индейский вопль по сравнению с блеянием овец или мычанием коров в кустарнике! Ты помнишь, как звенят колокольчики поздним вечером?
Бывший пастух повернул голову и, казалось, внимательно вслушивался, как собака прислушивается к приближающимся шагам. Но проблеск воспоминания быстро пропал. В следующую минуту парень уступил более весомым и, вероятно, более насущным потребностям своего аппетита.
— Значит, ты потерял способность слышать, иначе не сказал бы, что забыл звуки колокольчиков.
— А ты слыхала когда-нибудь, как воют волки?! — воскликнул тот. — Вот это звук для охотника! Я видел, как великий вождь поразил полосатого кугуара, когда самый храбрый воин племени побелел, как трусливый бледнолицый, от его прыжков!
— Не говори мне о своих голодных зверях и великих вождях, а давай лучше вспомним дни, когда мы были молоды и когда ты радовался играм христианских детей. Разве ты забыл, Уиттал, как наша мать всегда разрешала нам проводить свободное время в играх на снегу?
— Мать Нипсета в своем вигваме, но он не спрашивает позволения пойти на охоту. Он мужчина. С первым снегом он станет воином.
— Глупый парень! Это дикари с помощью своего коварства опутали твою слабость узами хитрости. Твоя мать, Уиталл, была женщина христианской веры и принадлежала к белой расе. И она была доброй матерью, опечаленной твоим слабоумием! Разве ты не помнишь, неблагодарное твое сердце, как она ухаживала за тобой, когда ты болел подростком, и как она заботилась обо всех твоих телесных нуждах! Кто кормил тебя, когда ты проголодаешься, и кто потакал твоим выходкам, когда другие уставали от твоих никчемных поступков или не желали терпеть твое слабоумие?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154