Двинувшись вперед, он был готов предложить Руфи такую защиту, какую позволял случай, как вдруг окно с внутренней стороны дома с треском рухнуло, возвещая, что враг ворвался внутрь и грозит неминуемая опасность, что путь к бегству будет перекрыт. Нельзя было терять времени, ибо теперь стало ясно, что только одна-единственная комната отделяет их от врага. В Руфи пробудилась ее благородная натура и, выхватив Марту из рук Уиттала Ринга, она отчаянным усилием, в котором преобладало скорее чувство, чем какой-то разумный мотив, попыталась прикрыть обеих девочек своей одеждой.
— Я с вами! — взволнованно шептала женщина. — Тише, дети, тише! Ваша мать здесь!
Незнакомец вел себя совсем иначе. В тот момент, когда послышался звон разбитого стекла, он бросился назад и тут же схватился с так часто упоминавшимся дикарем, который действовал как проводник дюжины жестоких и вопящих соплеменников.
— К блокгаузу! — крикнул не дрогнувший солдат, сильной рукой задерживая своего противника в тесноте узкого прохода и преградив телом врага путь шедшим вслед за ним. — Ради жизни и детей, женщина, к блокгаузу!
Пугающий призыв достиг ушей Руфи, но в этот момент крайней опасности она потеряла присутствие духа. Крик повторился, и лишь тогда обезумевшая мать оторвала свою дочь от пола. С глазами, все еще устремленными на сцену жестокой борьбы у себя за спиной, она прижала дитя к сердцу и пустилась бежать, приказав Уитталу Рингу следовать за собой. Парень повиновался, и, пока она пересекала половину двора, было видно, как незнакомец, по-прежнему удерживая дикаря как щит между собой и врагами, старается избрать то же направление. Вопли, дождь стрел и залпы мушкетов подтверждали, насколько велика опасность. Но страх придал сверхъестественную силу членам Руфи, и даже стрелы едва ли пронзали раскаленный воздух быстрее, чем она влетела в открытую дверь блокгауза. Уитталу Рингу повезло меньше. Пока он пересекал двор, неся ребенка, доверенного его заботе, стрела вонзилась ему в тело. Обожженный болью, незадачливый парень обернулся в ярости, осыпая бранью руку, которая нанесла рану.
— Вперед, глупый парень! — крикнул незнакомец, пробегая мимо него и все еще подставляя тело дикаря, извивавшегося у него в руках, как мишень для стрел. — Вперед, ради своей жизни и жизни ребенка!
Приказ прозвучал слишком поздно. Рука одного из индейцев уже схватила невинную жертву, и в следующее мгновение ребенок болтался в воздухе, в то время как острый топор, сопровождаемый отрывистым выкриком, взлетел над его голо-вой. Выстрел из бойницы уложил чудовище на месте. Девочку мгновенно подхватила другая рука, и когда индеец со своим трофеем невредимым влетел в дом, в блокгаузе все голоса повторяли: «Миантонимо!» Два других индейца воспользовались наступившим мигом ужаса, чтобы наложить руки на раненого Уиттала и втащить его в пылающее здание. В ту же минуту незнакомец отбросил не сопротивлявшегося более дикаря навстречу оружию его сотоварищей. Индеец принял на себя удары, целью которых была жизнь солдата, а когда зашатался и упал, его могучий победитель уже исчез в блокгаузе. Дверь маленькой цитадели была мгновенно заперта, и дикари, в ярости обрушившиеся на вход, услышали, как запоры обезопасили его от их атак. Раздался сигнал к отступлению, и в следующую минуту двор остался во власти мертвых.
ГЛАВА XV
Почему же небо
Не защитило их?..
Да почиют с миром!
«Макбет»
— Будем благодарны за эту милость Божию, — сказал Контент, помогая Руфи, находившейся в полуобморочном состоянии, подняться по лестнице и отдаваясь естественному чувству, вовсе не умалявшему его мужества. — Пусть мы потеряли одно дитя, которое любили, зато Господь уберег наше собственное!
Его жена без чувств бросилась в кресло и, укрыв сокровище у себя на груди, скорее прошептала, чем произнесла вслух:
— От всей души, Хиткоут, я благодарна!
— Ты заслоняешь от меня ребенка, — сказал отец, наклоняясь, чтобы скрыть слезу, скатившуюся по его загорелой щеке при попытке обнять дочку. Но, внезапно отпрянув, он встревоженно проговорил: «Руфь!»
Вздрогнув оттого, каким тоном муж произнес ее имя, мать отбросила складки своей одежды, скрывавшие девочку, и, отодвинув ее на длину вытянутой руки, увидела, что в суматохе ужасной сцены детей перепутали и что она спасла жизнь Марте!
Вопреки душевному благородству Руфи, она не смогла подавить разочарования, охватившего ее в момент осознания ошибки. Природа возобладала над всеми другими чувствами, и притом со страшной силой.
— Это не наше дитя! — вскрикнула мать, все еще держа ребенка на расстоянии вытянутых рук и пристально вглядываясь в его невинное и испуганное лицо с выражением, которого Марта никогда прежде не видела в ее глазах, обычно таких нежных и таких всепрощающих.
— Я твоя! Я твоя! — бормотала дрожащая малышка, напрасно стараясь добраться до груди, так долго лелеявшей ее детские годы. — Если я не твоя, то чья же?
Взгляд у Руфи все еще был диким, а мышцы лица истерично дергались.
— Мадам… Миссис Хиткоут… Матушка! — Слова робко и с перерывами слетали с губ сиротки. Наконец сердце Руфи оттаяло. Она прижала дочь подруги к своей груди, и природа нашла временное облегчение в одном из тех устрашающих проявлений муки, которое как будто готово порвать узы, связывающие душу с телом.
— Подойди, дочь Джона Хардинга! — сказал Контент, оглядываясь вокруг себя с напускным спокойствием наказанного человека, в то время как естественное горе тяжко сдавливало его сердце. — То было Господне соизволение. Подобает, чтобы мы целовали его отеческую руку. Будем же благодарны, — добавил он дрожащими губами, но с твердым взглядом, — что нам была оказана хотя бы эта милость. Наше дитя у индейцев, но наши упования недосягаемы для злобы дикарей. Мы не «сложили сокровищ там, где моль и ржа могут сгноить их, и там, куда воры могут проникнуть и украсть их». Может быть, утром представится случай для переговоров и, как знать, возможность выкупа.
Такое предположение сулило проблеск надежды. Эта идея, казалось, дала новое направление мыслям Руфи и позволила долголетней привычке к самоконтролю несколько восстановить свою прежнюю власть. Источники слез высохли, и после короткой и ужасной борьбы она вновь обрела собранность. Но ни на минуту, пока длилась эта страшная борьба, Руфь Хиткоут уже не являла собой тот необходимый образец деятельности и порядка, каким была в предшествующих событиях этой ночи.
Едва ли нужно напоминать читателю, что другие действующие лица этой сцены были слишком заняты своими заботами, чтобы заметить краткий взрыв родительской муки Контента и его жены, о котором мы только что рассказали. Судьба тех, кто находился в блокгаузе, слишком очевидно близилась к развязке, чтобы проявлять какой-то интерес к подобному эпизоду в огромной трагедии момента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
— Я с вами! — взволнованно шептала женщина. — Тише, дети, тише! Ваша мать здесь!
Незнакомец вел себя совсем иначе. В тот момент, когда послышался звон разбитого стекла, он бросился назад и тут же схватился с так часто упоминавшимся дикарем, который действовал как проводник дюжины жестоких и вопящих соплеменников.
— К блокгаузу! — крикнул не дрогнувший солдат, сильной рукой задерживая своего противника в тесноте узкого прохода и преградив телом врага путь шедшим вслед за ним. — Ради жизни и детей, женщина, к блокгаузу!
Пугающий призыв достиг ушей Руфи, но в этот момент крайней опасности она потеряла присутствие духа. Крик повторился, и лишь тогда обезумевшая мать оторвала свою дочь от пола. С глазами, все еще устремленными на сцену жестокой борьбы у себя за спиной, она прижала дитя к сердцу и пустилась бежать, приказав Уитталу Рингу следовать за собой. Парень повиновался, и, пока она пересекала половину двора, было видно, как незнакомец, по-прежнему удерживая дикаря как щит между собой и врагами, старается избрать то же направление. Вопли, дождь стрел и залпы мушкетов подтверждали, насколько велика опасность. Но страх придал сверхъестественную силу членам Руфи, и даже стрелы едва ли пронзали раскаленный воздух быстрее, чем она влетела в открытую дверь блокгауза. Уитталу Рингу повезло меньше. Пока он пересекал двор, неся ребенка, доверенного его заботе, стрела вонзилась ему в тело. Обожженный болью, незадачливый парень обернулся в ярости, осыпая бранью руку, которая нанесла рану.
— Вперед, глупый парень! — крикнул незнакомец, пробегая мимо него и все еще подставляя тело дикаря, извивавшегося у него в руках, как мишень для стрел. — Вперед, ради своей жизни и жизни ребенка!
Приказ прозвучал слишком поздно. Рука одного из индейцев уже схватила невинную жертву, и в следующее мгновение ребенок болтался в воздухе, в то время как острый топор, сопровождаемый отрывистым выкриком, взлетел над его голо-вой. Выстрел из бойницы уложил чудовище на месте. Девочку мгновенно подхватила другая рука, и когда индеец со своим трофеем невредимым влетел в дом, в блокгаузе все голоса повторяли: «Миантонимо!» Два других индейца воспользовались наступившим мигом ужаса, чтобы наложить руки на раненого Уиттала и втащить его в пылающее здание. В ту же минуту незнакомец отбросил не сопротивлявшегося более дикаря навстречу оружию его сотоварищей. Индеец принял на себя удары, целью которых была жизнь солдата, а когда зашатался и упал, его могучий победитель уже исчез в блокгаузе. Дверь маленькой цитадели была мгновенно заперта, и дикари, в ярости обрушившиеся на вход, услышали, как запоры обезопасили его от их атак. Раздался сигнал к отступлению, и в следующую минуту двор остался во власти мертвых.
ГЛАВА XV
Почему же небо
Не защитило их?..
Да почиют с миром!
«Макбет»
— Будем благодарны за эту милость Божию, — сказал Контент, помогая Руфи, находившейся в полуобморочном состоянии, подняться по лестнице и отдаваясь естественному чувству, вовсе не умалявшему его мужества. — Пусть мы потеряли одно дитя, которое любили, зато Господь уберег наше собственное!
Его жена без чувств бросилась в кресло и, укрыв сокровище у себя на груди, скорее прошептала, чем произнесла вслух:
— От всей души, Хиткоут, я благодарна!
— Ты заслоняешь от меня ребенка, — сказал отец, наклоняясь, чтобы скрыть слезу, скатившуюся по его загорелой щеке при попытке обнять дочку. Но, внезапно отпрянув, он встревоженно проговорил: «Руфь!»
Вздрогнув оттого, каким тоном муж произнес ее имя, мать отбросила складки своей одежды, скрывавшие девочку, и, отодвинув ее на длину вытянутой руки, увидела, что в суматохе ужасной сцены детей перепутали и что она спасла жизнь Марте!
Вопреки душевному благородству Руфи, она не смогла подавить разочарования, охватившего ее в момент осознания ошибки. Природа возобладала над всеми другими чувствами, и притом со страшной силой.
— Это не наше дитя! — вскрикнула мать, все еще держа ребенка на расстоянии вытянутых рук и пристально вглядываясь в его невинное и испуганное лицо с выражением, которого Марта никогда прежде не видела в ее глазах, обычно таких нежных и таких всепрощающих.
— Я твоя! Я твоя! — бормотала дрожащая малышка, напрасно стараясь добраться до груди, так долго лелеявшей ее детские годы. — Если я не твоя, то чья же?
Взгляд у Руфи все еще был диким, а мышцы лица истерично дергались.
— Мадам… Миссис Хиткоут… Матушка! — Слова робко и с перерывами слетали с губ сиротки. Наконец сердце Руфи оттаяло. Она прижала дочь подруги к своей груди, и природа нашла временное облегчение в одном из тех устрашающих проявлений муки, которое как будто готово порвать узы, связывающие душу с телом.
— Подойди, дочь Джона Хардинга! — сказал Контент, оглядываясь вокруг себя с напускным спокойствием наказанного человека, в то время как естественное горе тяжко сдавливало его сердце. — То было Господне соизволение. Подобает, чтобы мы целовали его отеческую руку. Будем же благодарны, — добавил он дрожащими губами, но с твердым взглядом, — что нам была оказана хотя бы эта милость. Наше дитя у индейцев, но наши упования недосягаемы для злобы дикарей. Мы не «сложили сокровищ там, где моль и ржа могут сгноить их, и там, куда воры могут проникнуть и украсть их». Может быть, утром представится случай для переговоров и, как знать, возможность выкупа.
Такое предположение сулило проблеск надежды. Эта идея, казалось, дала новое направление мыслям Руфи и позволила долголетней привычке к самоконтролю несколько восстановить свою прежнюю власть. Источники слез высохли, и после короткой и ужасной борьбы она вновь обрела собранность. Но ни на минуту, пока длилась эта страшная борьба, Руфь Хиткоут уже не являла собой тот необходимый образец деятельности и порядка, каким была в предшествующих событиях этой ночи.
Едва ли нужно напоминать читателю, что другие действующие лица этой сцены были слишком заняты своими заботами, чтобы заметить краткий взрыв родительской муки Контента и его жены, о котором мы только что рассказали. Судьба тех, кто находился в блокгаузе, слишком очевидно близилась к развязке, чтобы проявлять какой-то интерес к подобному эпизоду в огромной трагедии момента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154