— Нет, — возразил тот, кого впервые назвали Смиренным — прозвищем, подсказанным религиозным энтузиазмом тех времен и принятым им как признание готовности склониться перед неким особым Промыслом Провидения. — Это будет моим служением. Ты — муж и отец, и многие смотрят на твою безопасность как на свою скалу земной опоры и уверенности, тогда как у меня ни родни, ни… Но не будем говорить о вещах, далеких от нашей цели! Ты знаешь, Марк Хиткоут, что я знаком с опасностью. Нет нужды просить меня быть осторожным. Идем, смелый житель леса, взвали на плечо свой мушкет и будь готов довериться своему мужеству, если возникнет причина доказать его.
— А почему не Рейбен Ринг? — поспешил вмешаться женский голос, по которому все узнали сестру только что названного юноши. — Он остер на глаз и быстр на руку в подобных испытаниях. Разве не стоит подкрепить вашу вылазку таким помощником ?
— Спокойно, милая, — мягко заметила Руфь. — Этим делом распоряжается человек, привыкший приказывать. Здесь не нужен советчик с твоим куцым опытом.
Фейс отпрянула в смущении; румянец, покрывавший ее смуглые щеки, обратился в краску цвета крови.
Смиренный (мы пользуемся этим прозвищем за неимением какого-либо иного) на мгновение задержал изучающий взгляд на лице девушки, а затем, как бы продолжая свою мысль, холодно возразил:
— То, ради чего мы идем как разведчики и наблюдатели, может в будущем потребовать помощи и этого юноши, но многочисленность выдала бы нас, не была бы нам на пользу. Однако, — добавил он, задержавшись уже в дверях и серьезно и долго глядя на индейского мальчика, — возможно, там стоит тот, кто мог бы основательно просветить нас, пожелай он говорить!
При этом замечании все взоры обратились на пленника. Паренек стоял под этими испытующими взглядами с бесстрастным и невозмутимым хладнокровием своей расы. Но хотя его глаза смотрели на окружающих надменно и гордо, в них не мерцало того стойкого пренебрежения, которое так часто замечалось в его взгляде, когда, как он думал, его поведение или личность становились объектом наблюдения тех, с кем он имел дело. Напротив, выражение его смуглого лица было скорее дружелюбным, чем ненавидящим, а в какой-то момент во взгляде, брошенном им на Руфь и ее отпрысков, можно было уловить явное участие. Взгляд, исполненный такого значения, не мог ускользнуть от бдительной проницательности матери.
— Мальчик показал себя достойным доверия, — сказала она, — и во имя того, кто смотрит в самую суть и знает, что творится в сердце каждого, позвольте ему еще раз выйти наружу.
Ее губы сомкнулись, ибо раковина снова возвестила о видимом нетерпении тех, кого не хотели впускать. Громкие звуки раковины ударяли по нервам слушателей, словно возвещая приход некоего великого и страшного судилища.
Среди этих часто повторяющихся и таинственных звуков один Смиренный казался спокойным и неколебимым. Отведя взгляд от лица мальчика, чья голова упала на грудь, когда последние ноты раковины отзвучали между строений, он поспешно двинулся вслед за Дадли и покинул комнату.
По правде говоря, уединенное расположение долины, темное время суток и характер неоднократных помех извне легко могли пробудить глубокую тревогу в сердцах далее таких стойких мужчин, как те, что сейчас вышли на открытый воздух, дабы разрешить столь мучительные сомнения. Незнакомец, или Смиренный, как впредь нам не однажды представится случай называть его, молча направился к той точке возвышенности, где не было построек и откуда глаз мог охватить частоколы, ограждавшие боковые склоны, и видеть дальше всего того, что позволял обнаружить сумеречный и неверный свет.
Это была картина, которая требовала знакомства с жизнью на границе, чтобы постоянно смотреть на нее с равнодушием. Огромный, почти нескончаемый и на первый взгляд непроходимый лес стоял вокруг них, ограничивая обзор узкими пределами долины, словно некий тесный оазис среди океана дикой природы. На расчищенном участке местности предметы были различимы лучше, хотя даже самые близко расположенные и больше всего знакомые из них теперь виднелись только смутными и угрюмыми очертаниями.
Смиренный и его спутник долго и внимательно всматривались в эту тусклую перспективу.
— Нет ничего, кроме неподвижных пней и изгородей, облепленных снегом, — заключил первый, когда его глаза обежали по окружности весь вид с той стороны долины, где они стояли. — Нам нужно идти дальше, чтобы посмотреть ближе к полям.
— Задние ворота в той стороне, — подсказал Дадли, заметив, что тот избрал направление, противоположное тому, что вело к воротам. Но властный жест заставил его в следующее мгновение понизить голос и последовать туда, куда направился его спутник.
Незнакомец обогнул половину холма, прежде чем спуститься к частоколам в том месте, где лежали длинные и массивные бревна, собранные как топливо для семьи. Это было место, позволявшее обозревать наиболее крутой склон возвышенности, который сам по себе именно здесь был так труден для подъема, что делал присутствие пикетов гораздо менее необходимым, чем на более пологих склонах. Тем не менее даже в этой надежной точке укреплений были соблюдены все предосторожности, уместные в целях безопасности семьи. Бревна были уложены на таком расстоянии от пикетов, чтобы на них никак нельзя было взобраться, а с другой стороны, они образовывали платформы и брустверы, которые могли весьма усилить безопасность тех, кому пришлось бы защищать эту часть крепости. Шагая напрямик среди горизонтально уложенных бревен, незнакомец быстро прошел через весь этот завал, пока не достиг открытого пространства между ним и частоколом — места, осмотрительно оставленного достаточно широким, чтобы его мог перескочить человек.
— Прошло много дней с тех пор, как я побывал в этом месте, — заметил Ибен Дадли, нащупывая по тропе путь, который его спутник прокладывал без всякого видимого колебания. — Моя собственная рука укладывала эти наружные бревна несколько зим назад, и я уверен, что с того времени и по сей день человек их не касался. Однако похоже, что для человека, прибывшего из-за океана, тебе совсем нетрудно найти дорогу среди узких проходов!
— У кого есть глаза, тот разберется, где бревно, а где проход, — возразил тот, остановившись возле частокола, в месте, скрытом от любопытных глаз за тремя-четырьмя заграждениями из дерева. Порывшись в своем поясе, он вытащил что-то, в чем Дадли сразу признал ключ. В то время как Дадли при помощи слабого света, падавшего с неба, пытался хорошенько разглядеть, что происходит, Смиренный вставил ключ в замок, искусно вделанный в одно из бревен на высоте груди человека, и пару раз с силой провернул его, после чего кусок частокола длиной около полуфатома поддался на массивных нижних петлях и опустился, открыв пространство, достаточно широкое для прохода человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154