— Гром на стороне йенгизов! Наши молодые женщины отвернутся от нас и назовут пикодами, если на нашем шесте не будет ни одного скальпа.
На один миг выражение лица мальчика изменилось, и его решимость как будто поколебалась. Второй, жадно и нетерпеливо следивший за его взглядом, снова схватил свою жертву за волосы, когда Руфь вскрикнула с силой отчаяния:
— Мальчик! Мальчик! Если ты не с нами — значит, Господь оставил нас!
— Она моя! — жестоко сорвалось с губ юноши. — Слушай мои слова, Вомпависсет: кровь моего отца кипит во мне!
Тот промедлил, и удар еще раз был отведен. Горящие глаза дикаря впились в напрягшееся тело и упрямое лицо юного героя, чья поднятая ладонь явно угрожала немедленной карой, если он осмелится не внять заступничеству. Губы воина раскрылись, и слово «Миантонимо» прозвучало так слабо, словно оно пробудило чувство печали. Затем, когда над ревом пожара раздался взрыв воплей, злобный индеец обратился вспять и, оставив дрожавшего и почти бесчувственного ребенка, бросился вон, как охотничья собака, спущенная на свежий запах крови.
— Мальчик! Мальчик! — пробормотала мать. — Язычник ты или христианин, но здесь есть человек, который будет благословлять тебя…
Быстрый жест руки прервал бурное выражение ее благодарности. Указывая на фигуру удаляющегося дикаря, парень обвел пальцем вокруг собственной головы так, что в смысле этого жеста нельзя было ошибиться, и произнес твердо, но с глубокой выразительностью индейца:
— Молодой бледнолицый имеет скальп!
Руфь не стала слушать дальше. С быстротой инстинкта все чувства ее души обострились до предела, и она ринулась вниз, чтобы предостеречь Марка против замысла столь страшного врага. Еще с минуту ее шаги слышались в пустых комнатах, а затем индейский мальчик, только что так недвусмысленно проявивший упорство и властность ради детей, вновь с прежним спокойствием принял свою задумчивую позу, словно не проявлял никакого дальнейшего интереса к страшным событиям этой ночи.
Положение гарнизона было теперь в самом деле до крайней степени критическим. Поток огня перекинулся с отдаленного края наружных построек на те, что стояли ближе всего к укреплениям. И по мере того, как здание за зданием плавилось под его неистовым натиском, частокол нагревался почти до точки возгорания. Тревога, созданная этой неминуемой опасностью, уже поднялась, и когда Руфь вышла во двор, одна из женщин побежала вслед за ней явно с каким-то поручением крайней важности.
— Ты видела его? — спросила запыхавшаяся мать, останавливая быстро идущую девушку.
— Нет, с тех пор, как дикари провели свою последнюю атаку. Но я ручаюсь, что его можно найти возле западного угла, где он приводит в порядок укрепления против врага!
— Значит, он не самый первый в драке! О ком ты говоришь, Фейс? Я спрашиваю тебя про Марка. Как раз сейчас один дикарь рыщет среди пикетов в поисках жертвы.
— По правде, я подумала, что вы спрашиваете про… А мальчик — с отцом и неведомым солдатом, который совершает прямо-таки геройские дела ради нас. Я не видела никаких врагов внутри частокола, мадам Хиткоут, с тех пор как пропустили человека, благодаря темноте ускользнувшего от мушкета Дадли.
— Похоже, эта беда минует нас, — резюмировала Руфь, вздохнувшая с облегчением, узнав, что ее сын в безопасности. — Или Провидение в гневе закрыло лицо свое?
— Мы держимся, хотя дикари прижали молодежь до крайности. Ах! Сердце радуется, видя, какие храбрецы наши защитники — Рейбен Ринг и другие вместе с ним. Я себе думаю, мадам Хиткоут, что все-таки скандалист Дадли настоящий мужчина! Правда, парень показал чудеса выдержки и выносливости? Двадцать раз этой ночью я боялась увидеть его убитым.
— А кто это лежит там? — спросила полушепотом встревоженная Руфь, указывая на то место возле них, где в стороне от толпы тех, кто все еще метался в сумятице схватки, вытянувшись на земле, лежал человек. — Кто убит?
Щеки Фейс побелели почти как простыня, которую, несмотря на суматоху, какая-то дружеская рука нашла время набросить с печальным достоинством на тело.
— Он! — запинаясь выговорила девушка. — Мой брат Рейбен, хоть раненный и в крови, наверняка удерживает проход на западном углу, и у Уиттала достаточно здравого смысла, чтобы остерегаться опасности. Это не может быть и незнакомец, ибо под прикрытием бруствера у потайной двери он держит совет с молодым капитаном.
— Ты уверена, милая?
— Я видела их обоих минуту назад. Слава Богу, слышен голос шумливого Дадли, мадам Хиткоут. Его крик радует сердце в такой ужасный момент.
— Откинь покрывало, — сказала Руфь с торжественным спокойствием, — чтобы мы знали, кто из наших друзей призван на высший суд.
Фейс медлила, а когда, столько же под влиянием тайного любопытства, как и послушания, сделав усилие, повиновалась, — то была решимость отчаяния. Когда простыню откинули, глаза обеих женщин остановились на бледном лице человека, пронзенного стрелой с железным наконечником. Девушка опустила простыню и голосом, в котором прозвучал взрыв истерического чувства, воскликнула:
— Да ведь это тот юноша, что недавно пришел к нам! Мы избежали потери кого-нибудь из старых друзей.
— Это человек, умерший ради нашей безопасности. Я бы отдала не жалея удобства мира сего, чтобы этой беды не случилось или чтобы больше времени было отпущено, дабы быть готовыми к Страшному Суду. Но мы не можем терять ни минуты для скорби. Поспеши, милая, и предупреди всех, что один дикарь скрывается внутри наших стен, чтобы нанести удар исподтишка. Пусть будут начеку. Если по пути тебе попадется молодой Марк, скажи ему дважды об этой опасности: у мальчика своевольный норов, и он может не прислушаться к словам, сказанным на ходу.
С этим напутствием Руфь отпустила девушку. В то время как та отправилась выполнять поручение, первая искала место, где, как она только что узнала, надеялась найти мужа.
Контент и незнакомец действительно держали совет по поводу опасности, угрожавшей разрушением их самых главных средств обороны. Сами же дикари как будто понимали, что пламя работает на них, ибо их натиск заметно ослабел, и, уже потерпев значительный урон в своих попытках досадить гарнизону, они отступили в укрытия и ждали момента, когда их испытанная хитрость подскажет, что они могут с более благоприятными видами на успех снова ринуться в атаку. Краткое объяснение ознакомило Руфь с неминуемым риском положения осажденных. Под влиянием чувства более ужасной опасности она забыла о своем прежнем намерении и с хмурым и скорбным взглядом бессильно и беспомощно стояла, как и ее спутники, оцепеневшим зрителем процесса разрушения.
— Солдат не должен растрачивать слова в бесполезных сетованиях, — заметил незнакомец, сложив руки, как тот, кто сознает, что человек не в силах больше ничего сделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
На один миг выражение лица мальчика изменилось, и его решимость как будто поколебалась. Второй, жадно и нетерпеливо следивший за его взглядом, снова схватил свою жертву за волосы, когда Руфь вскрикнула с силой отчаяния:
— Мальчик! Мальчик! Если ты не с нами — значит, Господь оставил нас!
— Она моя! — жестоко сорвалось с губ юноши. — Слушай мои слова, Вомпависсет: кровь моего отца кипит во мне!
Тот промедлил, и удар еще раз был отведен. Горящие глаза дикаря впились в напрягшееся тело и упрямое лицо юного героя, чья поднятая ладонь явно угрожала немедленной карой, если он осмелится не внять заступничеству. Губы воина раскрылись, и слово «Миантонимо» прозвучало так слабо, словно оно пробудило чувство печали. Затем, когда над ревом пожара раздался взрыв воплей, злобный индеец обратился вспять и, оставив дрожавшего и почти бесчувственного ребенка, бросился вон, как охотничья собака, спущенная на свежий запах крови.
— Мальчик! Мальчик! — пробормотала мать. — Язычник ты или христианин, но здесь есть человек, который будет благословлять тебя…
Быстрый жест руки прервал бурное выражение ее благодарности. Указывая на фигуру удаляющегося дикаря, парень обвел пальцем вокруг собственной головы так, что в смысле этого жеста нельзя было ошибиться, и произнес твердо, но с глубокой выразительностью индейца:
— Молодой бледнолицый имеет скальп!
Руфь не стала слушать дальше. С быстротой инстинкта все чувства ее души обострились до предела, и она ринулась вниз, чтобы предостеречь Марка против замысла столь страшного врага. Еще с минуту ее шаги слышались в пустых комнатах, а затем индейский мальчик, только что так недвусмысленно проявивший упорство и властность ради детей, вновь с прежним спокойствием принял свою задумчивую позу, словно не проявлял никакого дальнейшего интереса к страшным событиям этой ночи.
Положение гарнизона было теперь в самом деле до крайней степени критическим. Поток огня перекинулся с отдаленного края наружных построек на те, что стояли ближе всего к укреплениям. И по мере того, как здание за зданием плавилось под его неистовым натиском, частокол нагревался почти до точки возгорания. Тревога, созданная этой неминуемой опасностью, уже поднялась, и когда Руфь вышла во двор, одна из женщин побежала вслед за ней явно с каким-то поручением крайней важности.
— Ты видела его? — спросила запыхавшаяся мать, останавливая быстро идущую девушку.
— Нет, с тех пор, как дикари провели свою последнюю атаку. Но я ручаюсь, что его можно найти возле западного угла, где он приводит в порядок укрепления против врага!
— Значит, он не самый первый в драке! О ком ты говоришь, Фейс? Я спрашиваю тебя про Марка. Как раз сейчас один дикарь рыщет среди пикетов в поисках жертвы.
— По правде, я подумала, что вы спрашиваете про… А мальчик — с отцом и неведомым солдатом, который совершает прямо-таки геройские дела ради нас. Я не видела никаких врагов внутри частокола, мадам Хиткоут, с тех пор как пропустили человека, благодаря темноте ускользнувшего от мушкета Дадли.
— Похоже, эта беда минует нас, — резюмировала Руфь, вздохнувшая с облегчением, узнав, что ее сын в безопасности. — Или Провидение в гневе закрыло лицо свое?
— Мы держимся, хотя дикари прижали молодежь до крайности. Ах! Сердце радуется, видя, какие храбрецы наши защитники — Рейбен Ринг и другие вместе с ним. Я себе думаю, мадам Хиткоут, что все-таки скандалист Дадли настоящий мужчина! Правда, парень показал чудеса выдержки и выносливости? Двадцать раз этой ночью я боялась увидеть его убитым.
— А кто это лежит там? — спросила полушепотом встревоженная Руфь, указывая на то место возле них, где в стороне от толпы тех, кто все еще метался в сумятице схватки, вытянувшись на земле, лежал человек. — Кто убит?
Щеки Фейс побелели почти как простыня, которую, несмотря на суматоху, какая-то дружеская рука нашла время набросить с печальным достоинством на тело.
— Он! — запинаясь выговорила девушка. — Мой брат Рейбен, хоть раненный и в крови, наверняка удерживает проход на западном углу, и у Уиттала достаточно здравого смысла, чтобы остерегаться опасности. Это не может быть и незнакомец, ибо под прикрытием бруствера у потайной двери он держит совет с молодым капитаном.
— Ты уверена, милая?
— Я видела их обоих минуту назад. Слава Богу, слышен голос шумливого Дадли, мадам Хиткоут. Его крик радует сердце в такой ужасный момент.
— Откинь покрывало, — сказала Руфь с торжественным спокойствием, — чтобы мы знали, кто из наших друзей призван на высший суд.
Фейс медлила, а когда, столько же под влиянием тайного любопытства, как и послушания, сделав усилие, повиновалась, — то была решимость отчаяния. Когда простыню откинули, глаза обеих женщин остановились на бледном лице человека, пронзенного стрелой с железным наконечником. Девушка опустила простыню и голосом, в котором прозвучал взрыв истерического чувства, воскликнула:
— Да ведь это тот юноша, что недавно пришел к нам! Мы избежали потери кого-нибудь из старых друзей.
— Это человек, умерший ради нашей безопасности. Я бы отдала не жалея удобства мира сего, чтобы этой беды не случилось или чтобы больше времени было отпущено, дабы быть готовыми к Страшному Суду. Но мы не можем терять ни минуты для скорби. Поспеши, милая, и предупреди всех, что один дикарь скрывается внутри наших стен, чтобы нанести удар исподтишка. Пусть будут начеку. Если по пути тебе попадется молодой Марк, скажи ему дважды об этой опасности: у мальчика своевольный норов, и он может не прислушаться к словам, сказанным на ходу.
С этим напутствием Руфь отпустила девушку. В то время как та отправилась выполнять поручение, первая искала место, где, как она только что узнала, надеялась найти мужа.
Контент и незнакомец действительно держали совет по поводу опасности, угрожавшей разрушением их самых главных средств обороны. Сами же дикари как будто понимали, что пламя работает на них, ибо их натиск заметно ослабел, и, уже потерпев значительный урон в своих попытках досадить гарнизону, они отступили в укрытия и ждали момента, когда их испытанная хитрость подскажет, что они могут с более благоприятными видами на успех снова ринуться в атаку. Краткое объяснение ознакомило Руфь с неминуемым риском положения осажденных. Под влиянием чувства более ужасной опасности она забыла о своем прежнем намерении и с хмурым и скорбным взглядом бессильно и беспомощно стояла, как и ее спутники, оцепеневшим зрителем процесса разрушения.
— Солдат не должен растрачивать слова в бесполезных сетованиях, — заметил незнакомец, сложив руки, как тот, кто сознает, что человек не в силах больше ничего сделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154