Свирепые существа, окружившие пылающие постройки, подались вперед, чтобы лучше слышать, ибо их острый слух уловил первые донесшиеся звуки. То был Марк Хиткоут, изливавший душу в молении.
Молитва была пылкой, но твердой, и хотя произносимые слова оставались непонятны находившимся снаружи, они достаточно знали обычаи колонистов, чтобы понять, что то был вождь бледнолицых, общавшийся со своим Богом. Отчасти в страхе, а отчасти в сомнении по поводу того, что могло стать следствием столь таинственного общения, смуглая толпа отошла на небольшое расстояние и молча следила за процессом разрушения. Они слыхали странные рассказы о могуществе Божества захватчиков и, поскольку их жертвы как будто неожиданно отказались от известных средств спасения, они, казалось, выжидали, а может, и на самом деле ждали какого-нибудь необычайного проявления силы Великого Духа пришельцев.
Однако какого-либо признака жалости или смягчения беспощадного варварства войны никто из нападавших не выказал. Если они вообще думали о бренной судьбе тех, кто еще мог быть жив внутри пылающих домов, то лишь с мимолетным сожалением, что упорство обороняющихся лишило их славы с триумфом принести в свои селения привычные кровавые символы победы. Но даже эти особые и глубоко укоренившиеся чувства были забыты, когда размах пожара сделал надежду на это удовольствие вовсе несбыточной.
Кровля блокгауза снова вспыхнула, и при свете, проникавшем сквозь бойницы, было отчетливо видно, что внутренние помещения охвачены огнем. Пару раз оттуда донеслись приглушенные звуки, словно женщины исторгали подавленные крики. Но они прекратились так внезапно, что слышавшие их остались в сомнении, не был ли это всего лишь плод их собственной возбужденной фантазии.
Дикари становились свидетелями многих подобных сцен человеческих страданий, но ни одной, когда бы смерть встречали с таким бестрепетным спокойствием. Просветленность, царившая в пылающем блокгаузе, внушила им чувство благоговейного страха. И когда здание превратилось в рухнувшую и почерневшую груду развалин, они старались обходить это место, подобно людям, боящимся мести Божества, знающего, как внедрить такое глубокое чувство смирения в сердца своих приверженцев.
Хотя крики победы снова были слышны в долине той ночью и хотя солнце взошло раньше, чем победители покинули холм, немногие из дикарей решились приблизиться к тлеющей груде, возле которой они стали очевидцами столь впечатляющего проявления христианской силы духа. И те немногие, кто осмелился подойти ближе, стояли вокруг этого места скорее с уважением, с каким индеец посещает могилы почитаемых людей, нежели с чувством жестокосердной радости, какой он, как известно, упивается в своей мести павшему врагу.
ГЛАВА XVI
Кто эти
Иссохшие и дикие созданья?
Нет на земле таких, хотя на ней
Они стоят.
«Макбет»
Непогода, о которой уже упоминалось на этих страницах, никогда не бывает долгой в месяце апреле. Охотники заметили перемену ветра даже прежде, чем вышли из зоны холмов, и хотя они были заняты слишком серьезным делом, чтобы обратить пристальное внимание на наступление оттепели, не один из молодых людей нашел случай заметить, что зиме по-настоящему пришел конец. Задолго до эпизода, когда предыдущая глава достигла кульминации, южные ветры смешались с жаром пожарища. Потоки теплого воздуха, сопровождавшие Гольфстрим, устремились на сушу и, проносясь над узким островом, который в этом месте образует выступающий кусок материка, всего за несколько коротких часов разрушили последние дышавшие холодом остатки владений зимы. Теплые, то ласковые, то стремительные потоки прихотливо пронизывали леса, заставляли таять снег в полях, и поскольку все одинаково ощущало благотворное влияние, оно, казалось, дарило обновленную жизнь и человеку, и зверю. Поэтому с наступлением утра долина Виш-Тон-Виш представляла собой картину, совсем не похожую на ту, что недавно предстала перед читателем. Зимы как не бывало, а когда начали набухать почки, согретые еще неустойчивым весенним теплом, человек, не осведомленный о событиях недавнего прошлого, не мог и предположить, что приход весны был прерван столь суровым образом. Но главная и самая печальная перемена произошла в рукотворных деталях пейзажа. Вместо тех простых и дышавших счастьем жилищ, которые венчали небольшую возвышенность, осталась лишь груда почерневших и обуглившихся развалин. Немногие грубо брошенные вещи домашней обстановки были разбросаны по склонам холма, и кое-где дюжина бревен частокола случайно уцелела от огня. Десяток массивных и мрачно смотревшихся печных труб торчал из дымящихся куч. В центре развалин стоял каменный цоколь блокгауза, на котором еще держалось несколько унылых рядов бревен, похожих на уголь. В середине голая и лишенная опор шахта колодца вздымала свой круглый ствол как угрюмый памятник прошлого.
Обширные развалины наружных построек чернели по одну сторону вырубки, а заборы, расходясь радиусом от общего центра разрушения, в разных местах гнали огонь на поля. Немногочисленный домашний скот пощипывал траву в отдалении, и даже домашняя птица все еще держалась вдали, словно предупрежденная инстинктом, что опасность таится вокруг места ее прежнего обитания. Во всех других отношениях вид был мирный и прелестный, как всегда. Солнце сияло в небе, на котором не было ни облачка. Мягкий ветер и яркое небо придавали оживленный вид даже лесам без листвы. И белесые испарения продолжали подниматься от дымящихся груд высоко над холмами, будто мирный дым сельских домов над крышами.
Безжалостная банда, явившаяся причиной этой внезапной перемены, находилась уже далеко на пути к своим селениям или, возможно, искала какую-либо другую кровавую арену. Опытный глаз мог бы проследить маршрут, избранный этими жестокими обитателями лесов, по поваленным заборам или по скелету какого-нибудь животного, павшего под смертельным ударом в угаре победы. Из всех этих диких существ осталось лишь одно, и оно, казалось, задержалось на этом месте, испытывая чувства, чуждые тем страстям, что так недавно будоражили сердца его сотоварищей.
Медленной бесшумной поступью одинокий, как бы праздный человек бродил по арене разрушения. Сперва можно было видеть, как он шагает с задумчивым видом среди развалин зданий, образовывавших четырехугольник, а затем, по-видимому, побуждаемый интересом к судьбе тех, кто погиб таким жалким образом, он подошел ближе к руинам в его центре. Самое чуткое и внимательное ухо не смогло бы уловить звука его шагов, когда индеец ступил внутрь мрачного круга обрушившейся стены, и даже дыхание ребенка не слышнее того, как дышал он, стоя на месте, так недавно освященном агонией и мученичеством христианской семьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
Молитва была пылкой, но твердой, и хотя произносимые слова оставались непонятны находившимся снаружи, они достаточно знали обычаи колонистов, чтобы понять, что то был вождь бледнолицых, общавшийся со своим Богом. Отчасти в страхе, а отчасти в сомнении по поводу того, что могло стать следствием столь таинственного общения, смуглая толпа отошла на небольшое расстояние и молча следила за процессом разрушения. Они слыхали странные рассказы о могуществе Божества захватчиков и, поскольку их жертвы как будто неожиданно отказались от известных средств спасения, они, казалось, выжидали, а может, и на самом деле ждали какого-нибудь необычайного проявления силы Великого Духа пришельцев.
Однако какого-либо признака жалости или смягчения беспощадного варварства войны никто из нападавших не выказал. Если они вообще думали о бренной судьбе тех, кто еще мог быть жив внутри пылающих домов, то лишь с мимолетным сожалением, что упорство обороняющихся лишило их славы с триумфом принести в свои селения привычные кровавые символы победы. Но даже эти особые и глубоко укоренившиеся чувства были забыты, когда размах пожара сделал надежду на это удовольствие вовсе несбыточной.
Кровля блокгауза снова вспыхнула, и при свете, проникавшем сквозь бойницы, было отчетливо видно, что внутренние помещения охвачены огнем. Пару раз оттуда донеслись приглушенные звуки, словно женщины исторгали подавленные крики. Но они прекратились так внезапно, что слышавшие их остались в сомнении, не был ли это всего лишь плод их собственной возбужденной фантазии.
Дикари становились свидетелями многих подобных сцен человеческих страданий, но ни одной, когда бы смерть встречали с таким бестрепетным спокойствием. Просветленность, царившая в пылающем блокгаузе, внушила им чувство благоговейного страха. И когда здание превратилось в рухнувшую и почерневшую груду развалин, они старались обходить это место, подобно людям, боящимся мести Божества, знающего, как внедрить такое глубокое чувство смирения в сердца своих приверженцев.
Хотя крики победы снова были слышны в долине той ночью и хотя солнце взошло раньше, чем победители покинули холм, немногие из дикарей решились приблизиться к тлеющей груде, возле которой они стали очевидцами столь впечатляющего проявления христианской силы духа. И те немногие, кто осмелился подойти ближе, стояли вокруг этого места скорее с уважением, с каким индеец посещает могилы почитаемых людей, нежели с чувством жестокосердной радости, какой он, как известно, упивается в своей мести павшему врагу.
ГЛАВА XVI
Кто эти
Иссохшие и дикие созданья?
Нет на земле таких, хотя на ней
Они стоят.
«Макбет»
Непогода, о которой уже упоминалось на этих страницах, никогда не бывает долгой в месяце апреле. Охотники заметили перемену ветра даже прежде, чем вышли из зоны холмов, и хотя они были заняты слишком серьезным делом, чтобы обратить пристальное внимание на наступление оттепели, не один из молодых людей нашел случай заметить, что зиме по-настоящему пришел конец. Задолго до эпизода, когда предыдущая глава достигла кульминации, южные ветры смешались с жаром пожарища. Потоки теплого воздуха, сопровождавшие Гольфстрим, устремились на сушу и, проносясь над узким островом, который в этом месте образует выступающий кусок материка, всего за несколько коротких часов разрушили последние дышавшие холодом остатки владений зимы. Теплые, то ласковые, то стремительные потоки прихотливо пронизывали леса, заставляли таять снег в полях, и поскольку все одинаково ощущало благотворное влияние, оно, казалось, дарило обновленную жизнь и человеку, и зверю. Поэтому с наступлением утра долина Виш-Тон-Виш представляла собой картину, совсем не похожую на ту, что недавно предстала перед читателем. Зимы как не бывало, а когда начали набухать почки, согретые еще неустойчивым весенним теплом, человек, не осведомленный о событиях недавнего прошлого, не мог и предположить, что приход весны был прерван столь суровым образом. Но главная и самая печальная перемена произошла в рукотворных деталях пейзажа. Вместо тех простых и дышавших счастьем жилищ, которые венчали небольшую возвышенность, осталась лишь груда почерневших и обуглившихся развалин. Немногие грубо брошенные вещи домашней обстановки были разбросаны по склонам холма, и кое-где дюжина бревен частокола случайно уцелела от огня. Десяток массивных и мрачно смотревшихся печных труб торчал из дымящихся куч. В центре развалин стоял каменный цоколь блокгауза, на котором еще держалось несколько унылых рядов бревен, похожих на уголь. В середине голая и лишенная опор шахта колодца вздымала свой круглый ствол как угрюмый памятник прошлого.
Обширные развалины наружных построек чернели по одну сторону вырубки, а заборы, расходясь радиусом от общего центра разрушения, в разных местах гнали огонь на поля. Немногочисленный домашний скот пощипывал траву в отдалении, и даже домашняя птица все еще держалась вдали, словно предупрежденная инстинктом, что опасность таится вокруг места ее прежнего обитания. Во всех других отношениях вид был мирный и прелестный, как всегда. Солнце сияло в небе, на котором не было ни облачка. Мягкий ветер и яркое небо придавали оживленный вид даже лесам без листвы. И белесые испарения продолжали подниматься от дымящихся груд высоко над холмами, будто мирный дым сельских домов над крышами.
Безжалостная банда, явившаяся причиной этой внезапной перемены, находилась уже далеко на пути к своим селениям или, возможно, искала какую-либо другую кровавую арену. Опытный глаз мог бы проследить маршрут, избранный этими жестокими обитателями лесов, по поваленным заборам или по скелету какого-нибудь животного, павшего под смертельным ударом в угаре победы. Из всех этих диких существ осталось лишь одно, и оно, казалось, задержалось на этом месте, испытывая чувства, чуждые тем страстям, что так недавно будоражили сердца его сотоварищей.
Медленной бесшумной поступью одинокий, как бы праздный человек бродил по арене разрушения. Сперва можно было видеть, как он шагает с задумчивым видом среди развалин зданий, образовывавших четырехугольник, а затем, по-видимому, побуждаемый интересом к судьбе тех, кто погиб таким жалким образом, он подошел ближе к руинам в его центре. Самое чуткое и внимательное ухо не смогло бы уловить звука его шагов, когда индеец ступил внутрь мрачного круга обрушившейся стены, и даже дыхание ребенка не слышнее того, как дышал он, стоя на месте, так недавно освященном агонией и мученичеством христианской семьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154