Но это несправедливо! Я действительно был два раза в том доме, — тихо сказал Кольцов и сделал выразительную паузу, показывая, как ему трудно даётся это признание. — Хозяин-археолог, а не лавочник. Время и разруха вынудили его торговать старинными монетами, распродавать свою коллекцию…
Щукин нетерпеливо слушал, чутьём опытного разведчика угадывая за словами этого любимчика командующего какой-то второй, настойчиво ускользающий от него, Щукина, смысл. И чтобы скрыть от Кольцова свою обескураженность и досаду, он внезапно поднялся из-за стола, неприязненно отодвинул от себя ставшие в этот миг ненужными бумаги и коротко, как команду, бросил:
— Я вас более не задерживаю!
— Не понимаю, но мне кажется, вы крайне несправедливы по отношению ко мне, — с нескрываемой горечью ещё раз повторил Кольцов и, тщательно закрыв за собой дверь, вышел от полковника с ощущением одержанной победы.
На скамейке, у самых дверей кабинета, все ещё сидел, комкая в руке выцветший от солнца и дождей картуз, старик сторож. Увидев Кольцова, он встрепенулся и снова стал внимательно к нему присматриваться и — никак не мог вспомнить, где и когда он уже встречался с этим человеком…
— Сидорин! — выкрикнули из щукинского кабинета.
Старик вытянулся по стойке «смирно» и одёрнул на себе косоворотку. Затем строевым шагом, но так, что его заносило кудато вбок, трепетно направился в кабинет.
— Явился по вашему приказанию! — зычно гаркнул он полковнику Щукину и стал глазами, как его когда-то учили, пожирать начальство.
— Проходите, Сидорин ваша фамилия? — бесцветным и оттого сильно действующим на неискушённых голосом произнёс полковник.
— Так точно-с, Сидорин! — радостно отозвался сторож.
— Давно работаете на железнодорожном складе? — таким же ровным, бездушным голосом спросил Щукин, даже ни разу не поглядев на сторожа.
Сидорин начал рассказывать обстоятельно и деловито. Он привык за долгую свою жизнь так говорить с начальством, зная, что за бестолковщину оно по головке не гладит.
— Приставлен я, значит, ваше высокоблагородие, к складу уже седьмой год. И при царе-батюшке, и при красных, и при ваших. Власти меняются, а без сторожей, стало быть, ни одна не обходится. Там, где ежели есть что охранять, нужен караул. Хочешь порядка — станови сторожа. А то разворуют, разнесут, крошки не оставят. Люди — воры, сами знаете…
Щукин сердито оборвал его:
— Сто пятый-бис при вас отправлялся?
— Так точно, при мне, ваше высокоблагородие. — Сидорин наконец понял, что от него требуют не обстоятельности, а чётких ответов.
— Паровоз с вагоном вам видно было?
— Как на ладони, ваше высокоблагородие.
— Ну и что вы видели?
— Да ничего такого. Сел в вагон офицер, охрана, и поехали они…
— А на паровоз кто сел?
— Окромясь трех паровозников, никто не садился.
Щукин заинтересованно поднял голову, снова спросил старика:
— Значит, вы хорошо видели, что на паровоз сели три человека?
— Вот как вас вижу… Это уж точно, ваше высокоблагородие, Глаз у меня, надо сказать, прицельный, артиллерийский.
— Вы знаете этих троих? — строгим голосим продолжал задавать вопросы Щукин.
— Только машиниста, Кособродова Митрий Митрича… — добросовестно признался Сидорин.
— А остальные как выглядели? — не отступал от своего полковник?
— Обыкновенно, ваше высокоблагородие. Молодой парень, человек такой,
— средних годков… неловкий… — опять перешёл на обстоятельную речь Сидорин, почувствовав заинтересованность Щукина.
— Неловкий? Почему? — невольно вскинулся полковник. Сторож потёр переносицу пальцами, переступил с ноги на ногу и с готовностью ответил:
— Да он когда на паровоз садился, то с подскоком. И чуть сундучок не выронил.
— Вспомните, как он выглядел, — попросил Щукин, теперь уже не без любопытства изучая этого цепкого на зрение человека. — Лицо, фигура?.. Самое приметное вспомните…
Сторож старательно насупил брови, наморщил лоб, всем своим видом показывая, что старается думать изо всех сил.
— Ничего больше не запомнил, — наконец вздохнул он. — Да и темновато было, ваше высокоблагородие.
— Ладно. И на том спасибо. Понадобитесь — вызовем. О нашем разговоре
— никому! — сухо сказал Щукин.
— Уж не сумлевайтесь, ваше высокоблагородие. Я — ни-никому! Я — за порядок! Должен же он когда-нибудь установиться твёрдо!
Сторож пошёл, старчески шаркая ногами. У дверей остановился, поклонился.
Щукин несколько мгновений сидел молча, что-то прикидывая, потом нажал кнопку звонка. И тут же незамедлительно на пороге появился молоденький поручик.
— Прикажите начальнику железнодорожной охраны доставить паровозную бригаду сто пятого-бис…
…Машиниста сто пятого-бис Дмитрия Дмитриевича Кособродова втолкнули в узкую тёмную комнату с облезлыми и исчёрканными стенами. Здесь стоял хромой дощатый стол и две табуретки, а в потолок ввинчена зарешеченная электрическая лампочка.
— Положив руки за спину, по комнате с неторопливой выжидательностью ходил ротмистр Волин, не показывая арестованному налитых ненавистью глаз.
— Дмитрий Дмитриевич, — елейным голосом участливо сказал он, — кто должен был вести в тот вечер паровоз?
— Я уже объяснял там, в депо, бригада Колпакова, — недоуменно пожимая плечами, пробубнил машинист. — А только загуляли они. У кочегара ихнего дочка замуж выходила. Ну и попросили меня. Чтоб я, значит, съездил…
— А может, наоборот: вы попросили его остаться дома? — прицелился взглядом в переносицу машиниста Волин, уже заметно выходя из себя.
— Ну зачем же это мне?.. — невозмутимо спросил Кособродов, невинно сложив руки на коленях.
— Рассказывайте, что было дальше! — все больше раздражаясь, наседал Волин.
— Дальше? — Кособродов помедлил, опять пожал недоуменно плечами и продолжил: — А что было дальше… сели да поехали…
— Втроём?
— Это я тоже уже говорил! — Кособродов поднял на Волина лукаво-невинные глаза. — Без помощника мы поехали. Заболел помощник.
— И паровоз вы, значит, вели вдвоём? — загадочно спросил ротмистр, радуясь заранее расставленной ловушке.
— Вдвоём, — как ни в чем не бывало повторил Кособродов.
— Не путаете?
В комнату стремительно вошёл Щукин. Сел на край стола, бросил вопросительный взгляд на Волина.
— Вдвоём, говорят, были, Николай Григорьевич.
— Вдвоём? — Щукин достал портсигар, закурил, затем резко обернулся к Кособродову и быстро спросил: — А третий кто был на паровозе? Пассажир?
— Никого больше не было. Я уже сказал! — твёрдо ответил Кособродов.
Щукин неприязненно оглядел арестованного и подал Волину какой-то знак глазами.
Волин открыл дверь, крикнул:
— Давайте!
В комнату втолкнули паренька — кочегара сто пятого-бис.
— Как зовут? — спросил Щукин.
— Меня-то?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Щукин нетерпеливо слушал, чутьём опытного разведчика угадывая за словами этого любимчика командующего какой-то второй, настойчиво ускользающий от него, Щукина, смысл. И чтобы скрыть от Кольцова свою обескураженность и досаду, он внезапно поднялся из-за стола, неприязненно отодвинул от себя ставшие в этот миг ненужными бумаги и коротко, как команду, бросил:
— Я вас более не задерживаю!
— Не понимаю, но мне кажется, вы крайне несправедливы по отношению ко мне, — с нескрываемой горечью ещё раз повторил Кольцов и, тщательно закрыв за собой дверь, вышел от полковника с ощущением одержанной победы.
На скамейке, у самых дверей кабинета, все ещё сидел, комкая в руке выцветший от солнца и дождей картуз, старик сторож. Увидев Кольцова, он встрепенулся и снова стал внимательно к нему присматриваться и — никак не мог вспомнить, где и когда он уже встречался с этим человеком…
— Сидорин! — выкрикнули из щукинского кабинета.
Старик вытянулся по стойке «смирно» и одёрнул на себе косоворотку. Затем строевым шагом, но так, что его заносило кудато вбок, трепетно направился в кабинет.
— Явился по вашему приказанию! — зычно гаркнул он полковнику Щукину и стал глазами, как его когда-то учили, пожирать начальство.
— Проходите, Сидорин ваша фамилия? — бесцветным и оттого сильно действующим на неискушённых голосом произнёс полковник.
— Так точно-с, Сидорин! — радостно отозвался сторож.
— Давно работаете на железнодорожном складе? — таким же ровным, бездушным голосом спросил Щукин, даже ни разу не поглядев на сторожа.
Сидорин начал рассказывать обстоятельно и деловито. Он привык за долгую свою жизнь так говорить с начальством, зная, что за бестолковщину оно по головке не гладит.
— Приставлен я, значит, ваше высокоблагородие, к складу уже седьмой год. И при царе-батюшке, и при красных, и при ваших. Власти меняются, а без сторожей, стало быть, ни одна не обходится. Там, где ежели есть что охранять, нужен караул. Хочешь порядка — станови сторожа. А то разворуют, разнесут, крошки не оставят. Люди — воры, сами знаете…
Щукин сердито оборвал его:
— Сто пятый-бис при вас отправлялся?
— Так точно, при мне, ваше высокоблагородие. — Сидорин наконец понял, что от него требуют не обстоятельности, а чётких ответов.
— Паровоз с вагоном вам видно было?
— Как на ладони, ваше высокоблагородие.
— Ну и что вы видели?
— Да ничего такого. Сел в вагон офицер, охрана, и поехали они…
— А на паровоз кто сел?
— Окромясь трех паровозников, никто не садился.
Щукин заинтересованно поднял голову, снова спросил старика:
— Значит, вы хорошо видели, что на паровоз сели три человека?
— Вот как вас вижу… Это уж точно, ваше высокоблагородие, Глаз у меня, надо сказать, прицельный, артиллерийский.
— Вы знаете этих троих? — строгим голосим продолжал задавать вопросы Щукин.
— Только машиниста, Кособродова Митрий Митрича… — добросовестно признался Сидорин.
— А остальные как выглядели? — не отступал от своего полковник?
— Обыкновенно, ваше высокоблагородие. Молодой парень, человек такой,
— средних годков… неловкий… — опять перешёл на обстоятельную речь Сидорин, почувствовав заинтересованность Щукина.
— Неловкий? Почему? — невольно вскинулся полковник. Сторож потёр переносицу пальцами, переступил с ноги на ногу и с готовностью ответил:
— Да он когда на паровоз садился, то с подскоком. И чуть сундучок не выронил.
— Вспомните, как он выглядел, — попросил Щукин, теперь уже не без любопытства изучая этого цепкого на зрение человека. — Лицо, фигура?.. Самое приметное вспомните…
Сторож старательно насупил брови, наморщил лоб, всем своим видом показывая, что старается думать изо всех сил.
— Ничего больше не запомнил, — наконец вздохнул он. — Да и темновато было, ваше высокоблагородие.
— Ладно. И на том спасибо. Понадобитесь — вызовем. О нашем разговоре
— никому! — сухо сказал Щукин.
— Уж не сумлевайтесь, ваше высокоблагородие. Я — ни-никому! Я — за порядок! Должен же он когда-нибудь установиться твёрдо!
Сторож пошёл, старчески шаркая ногами. У дверей остановился, поклонился.
Щукин несколько мгновений сидел молча, что-то прикидывая, потом нажал кнопку звонка. И тут же незамедлительно на пороге появился молоденький поручик.
— Прикажите начальнику железнодорожной охраны доставить паровозную бригаду сто пятого-бис…
…Машиниста сто пятого-бис Дмитрия Дмитриевича Кособродова втолкнули в узкую тёмную комнату с облезлыми и исчёрканными стенами. Здесь стоял хромой дощатый стол и две табуретки, а в потолок ввинчена зарешеченная электрическая лампочка.
— Положив руки за спину, по комнате с неторопливой выжидательностью ходил ротмистр Волин, не показывая арестованному налитых ненавистью глаз.
— Дмитрий Дмитриевич, — елейным голосом участливо сказал он, — кто должен был вести в тот вечер паровоз?
— Я уже объяснял там, в депо, бригада Колпакова, — недоуменно пожимая плечами, пробубнил машинист. — А только загуляли они. У кочегара ихнего дочка замуж выходила. Ну и попросили меня. Чтоб я, значит, съездил…
— А может, наоборот: вы попросили его остаться дома? — прицелился взглядом в переносицу машиниста Волин, уже заметно выходя из себя.
— Ну зачем же это мне?.. — невозмутимо спросил Кособродов, невинно сложив руки на коленях.
— Рассказывайте, что было дальше! — все больше раздражаясь, наседал Волин.
— Дальше? — Кособродов помедлил, опять пожал недоуменно плечами и продолжил: — А что было дальше… сели да поехали…
— Втроём?
— Это я тоже уже говорил! — Кособродов поднял на Волина лукаво-невинные глаза. — Без помощника мы поехали. Заболел помощник.
— И паровоз вы, значит, вели вдвоём? — загадочно спросил ротмистр, радуясь заранее расставленной ловушке.
— Вдвоём, — как ни в чем не бывало повторил Кособродов.
— Не путаете?
В комнату стремительно вошёл Щукин. Сел на край стола, бросил вопросительный взгляд на Волина.
— Вдвоём, говорят, были, Николай Григорьевич.
— Вдвоём? — Щукин достал портсигар, закурил, затем резко обернулся к Кособродову и быстро спросил: — А третий кто был на паровозе? Пассажир?
— Никого больше не было. Я уже сказал! — твёрдо ответил Кособродов.
Щукин неприязненно оглядел арестованного и подал Волину какой-то знак глазами.
Волин открыл дверь, крикнул:
— Давайте!
В комнату втолкнули паренька — кочегара сто пятого-бис.
— Как зовут? — спросил Щукин.
— Меня-то?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131