«Вжился в роль! — с одобрением подумал Фролов, но тут же опять мысленно вернулся к случаю с Коленом. — Даже если сейчас он и промолчит, то едва окажется в безопасности — не упустит случая написать об этом сенсационном открытии… Значит, время пребывания Павла здесь, в штабе, все равно исчисляется днями… Значит, пусть не сегодня, пусть через неделю, но Павлу надо уходить».
Поздно ночью — по укоренившейся привычке все самые важные допросы проводились после полуночи — Щукин велел доставить к нему ротмистра Волина. Даже приезд союзников никак не повлиял на распорядок работы Щукина.
Волин шёл, вернее, уныло волочил ноги по коридору, держа руки сзади, чуть ли не натыкаясь на штыки конвойных. Впереди него тяжело вышагивал заменивший в контрразведке Осипова штабс-капитан Гордеев.
Волин понимал, что причиной его ареста явился не оговор, а роковая случайность, одна из тех, что порой решает судьба! и великих людей. «Лучше бы я проштрафился, — обречённо думал он. — Лучше бы оступился — меня бы поняли и простили. А теперь… Нет, и сейчас должны понять. Я ведь делом доказал свою преданность…»
Ротмистр Волин был неузнаваем. Китель с оторванными рукавами болтался на нем без пуговиц, через прорехи кителя проглядывала грязно-серого цвета нижняя рубашка. Брюки были без ремня, они то и дело спадали. Лицо в ссадинах и кровоподтёках, волосы на голове слиплись от запёкшейся крови. Но главное, что отличало его от прежнего Волина, — в глазах исчез прежний фанатичный блеск, делавший его страшным и грозным властелином человеческих судеб. Теперь ротмистр был весь потухшим, покорным, раздавленным.
Перед тяжёлой дверью кабинета Щукина конвоиры остановились» тупо, тяжело прогремев прикладами винтовок. И Волин тоже сразу остановился, не в силах понять внезапно прихлынувшего к сердцу страха и напряжённо ожидая дальнейших распоряжений.
Сопровождающий его штабс-капитан Гордеев с таинственной поспешностью скрылся за дверью кабинета.
Ждать пришлось долго. Конвоиры успели покурить, пока из приоткрывшейся двери не послышалась команда:
— Введите!
Конвоиры отчуждённо посторонились, пропуская Волина. И он, одёрнув зачем-то свалявшийся, покрытый грязными пятнами китель и глотнув воздуху, вошёл в щукинский кабинет.
Щукин стоял сбоку стола, опираясь одной рукой о его край, и курил.
— Волин остановился в нерешительности посреди кабинета, но Щукин указал ему на кресло, пытливо вглядываясь в ротмистра, словно не видел его никогда.
— Проходите, садитесь. — И, не дожидаясь, когда Волин сядет, продолжил с лёгкой насмешливостью: — Вы вызвали во мне определённое восхищение…
— Господин полковник!.. Николай Григорьевич!.. — Волин прижал руки к груди. Губы у него задрожали, как у плачущего.
Но Щукин жестом остановил его:
— Зачем вы пытаетесь вести эту недостойную игру? Я могу расценить это или как неуважение к противнику — ко мне то есть… или…
— Или… — машинально повторил Волин.
— Или как элементарную трусость. А я хотел бы восхищаться вами, Волин. Как солдат солдату скажу, мне импонирует ваше великолепное самообладание. И вызвал я вас вовсе не для того, чтобы допрашивать. У меня есть к вам одно предложение. Но прежде чем согласиться на него или отвергнуть, хорошенько подумайте… взвесьте все…
Волин поднял на Щукина страдальчески-усталые глаза и преданно воззрился на него.
— Но скажите же наконец, в чем меня обвиняют?
Щукин укоризненно посмотрел на Волина и ещё раз удивился его выдержке.
— Только в одном… да-да, только в одном: вы работали хорошо, но — не ювелирно… Я затребовал из казанского жандармского управления ваше досье… Вы ведь работали в Казани?
— Недолго. С января по октябрь семнадцатого года.
— Вот ответ: «Ротмистр Волин был убит в июне пятнадцатого года при усмирении студенческих волнений…»
— Простите… — не сразу понял Волин, а затем его лицо расплылось в блаженной улыбке, он облегчённо опустил голову на руки и начал тихо смеяться, затем расхохотался неестественно, радостно-истерично.
— Господи… господи… Так вот в чем дело!.. Так точно, господин полковник, ротмистр Волин был убит в июне пятнадцатого года… точнее, одиннадцатого июня… при усмирении студенческих волнений… так точно… — самозабвенно продолжал ротмистр, прямо на глазах превращаясь в прежнего, самоуверенного Волина. — Это был… это был мой брат, господин полковник. Брат мой — Леонид. А я в ту пору ещё и ротмистром не был… Поручиком… Господи!.. Вы запросите Казань… это брата моего убили. Брата! — И он снова опустил голову на руки и, раскачиваясь, продолжал смеяться.
— Оставим это, Волин!
— Как то есть?.. — Волин поднял голову и капризно переспросил: — Как то есть оставим? Как можно?.. — Волину показалось, Что полковнику Щукину нужно его обязательно обвинить.
— Выясним, — холодно пообещал Щукин.
— Да-да… Но поверьте… — Волин опять приложил руки к груди. — Поверьте, Николай Григорьевич…
— Скажите, Волин, а чем объяснить такую вашу необыкновенную любовь к красным? — с внезапной ехидцей спросил Щукин, и лицо у него при этом стало лукавым и компанейским.
— Что-о?.. Я их ненавижу… всех вместе… и каждого в отдельности! И неоднократно это доказывал на деле, ваше высокоблагородие!.. — уже не оправдывался, гневался Волин.
— И вероятно, только ненависть руководила вами, когда вы после побега от Ангела отпустили двух красных командиров? — задал вопрос Щукин.
— Ах, вот вы о чем!.. Но… господин полковник… Мы все оказались в особых условиях… Наконец, элементарное благородство… Право, вас ввели в заблуждение… Вот и полковник Львов, он тоже меня поддержал… Нет-нет, поверьте, в той ситуации вы поступили бы примерно так же…
— Возможно, — холодно сказал Щукин.
— Я понимаю, ту ситуацию трудно себе представить. Но честное слово…
— Волин снова приложил руки к груди, уменьшаясь прямо на плазах полковника Щукина.
— Так вернёмся к моему предложению! — оборвал Волина Щукин. И тот захлебнулся на полуслове, замер в ожидании. — Небольшая сделка! Вы кончите эту проигранную вами игру и откровенно ответите на все мои вопросы. Я же в свою очередь обещаю не применять к вам никаких крайних мер. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Ну же! Вы все ещё продолжаете мне не верить?! — воскликнул Волин.
— У меня есть для этого основания. Их много. А самое веское — я о нем уже могу сказать! — ваше последнее донесение красным о динамите, взрывах, о Прорезной, восемь, и господине Тихомирове. Припоминаете? Так вот, вас провели, Волин. Как мальчишку.
— Какое донесение? Какой господин Тихомиров?.. — с отчаянием вопрошал Волин и озирался вокруг, словно искал свидетелей своей невиновности.
— Словом, кончайте эту недостойную разведчика игру, Волин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Поздно ночью — по укоренившейся привычке все самые важные допросы проводились после полуночи — Щукин велел доставить к нему ротмистра Волина. Даже приезд союзников никак не повлиял на распорядок работы Щукина.
Волин шёл, вернее, уныло волочил ноги по коридору, держа руки сзади, чуть ли не натыкаясь на штыки конвойных. Впереди него тяжело вышагивал заменивший в контрразведке Осипова штабс-капитан Гордеев.
Волин понимал, что причиной его ареста явился не оговор, а роковая случайность, одна из тех, что порой решает судьба! и великих людей. «Лучше бы я проштрафился, — обречённо думал он. — Лучше бы оступился — меня бы поняли и простили. А теперь… Нет, и сейчас должны понять. Я ведь делом доказал свою преданность…»
Ротмистр Волин был неузнаваем. Китель с оторванными рукавами болтался на нем без пуговиц, через прорехи кителя проглядывала грязно-серого цвета нижняя рубашка. Брюки были без ремня, они то и дело спадали. Лицо в ссадинах и кровоподтёках, волосы на голове слиплись от запёкшейся крови. Но главное, что отличало его от прежнего Волина, — в глазах исчез прежний фанатичный блеск, делавший его страшным и грозным властелином человеческих судеб. Теперь ротмистр был весь потухшим, покорным, раздавленным.
Перед тяжёлой дверью кабинета Щукина конвоиры остановились» тупо, тяжело прогремев прикладами винтовок. И Волин тоже сразу остановился, не в силах понять внезапно прихлынувшего к сердцу страха и напряжённо ожидая дальнейших распоряжений.
Сопровождающий его штабс-капитан Гордеев с таинственной поспешностью скрылся за дверью кабинета.
Ждать пришлось долго. Конвоиры успели покурить, пока из приоткрывшейся двери не послышалась команда:
— Введите!
Конвоиры отчуждённо посторонились, пропуская Волина. И он, одёрнув зачем-то свалявшийся, покрытый грязными пятнами китель и глотнув воздуху, вошёл в щукинский кабинет.
Щукин стоял сбоку стола, опираясь одной рукой о его край, и курил.
— Волин остановился в нерешительности посреди кабинета, но Щукин указал ему на кресло, пытливо вглядываясь в ротмистра, словно не видел его никогда.
— Проходите, садитесь. — И, не дожидаясь, когда Волин сядет, продолжил с лёгкой насмешливостью: — Вы вызвали во мне определённое восхищение…
— Господин полковник!.. Николай Григорьевич!.. — Волин прижал руки к груди. Губы у него задрожали, как у плачущего.
Но Щукин жестом остановил его:
— Зачем вы пытаетесь вести эту недостойную игру? Я могу расценить это или как неуважение к противнику — ко мне то есть… или…
— Или… — машинально повторил Волин.
— Или как элементарную трусость. А я хотел бы восхищаться вами, Волин. Как солдат солдату скажу, мне импонирует ваше великолепное самообладание. И вызвал я вас вовсе не для того, чтобы допрашивать. У меня есть к вам одно предложение. Но прежде чем согласиться на него или отвергнуть, хорошенько подумайте… взвесьте все…
Волин поднял на Щукина страдальчески-усталые глаза и преданно воззрился на него.
— Но скажите же наконец, в чем меня обвиняют?
Щукин укоризненно посмотрел на Волина и ещё раз удивился его выдержке.
— Только в одном… да-да, только в одном: вы работали хорошо, но — не ювелирно… Я затребовал из казанского жандармского управления ваше досье… Вы ведь работали в Казани?
— Недолго. С января по октябрь семнадцатого года.
— Вот ответ: «Ротмистр Волин был убит в июне пятнадцатого года при усмирении студенческих волнений…»
— Простите… — не сразу понял Волин, а затем его лицо расплылось в блаженной улыбке, он облегчённо опустил голову на руки и начал тихо смеяться, затем расхохотался неестественно, радостно-истерично.
— Господи… господи… Так вот в чем дело!.. Так точно, господин полковник, ротмистр Волин был убит в июне пятнадцатого года… точнее, одиннадцатого июня… при усмирении студенческих волнений… так точно… — самозабвенно продолжал ротмистр, прямо на глазах превращаясь в прежнего, самоуверенного Волина. — Это был… это был мой брат, господин полковник. Брат мой — Леонид. А я в ту пору ещё и ротмистром не был… Поручиком… Господи!.. Вы запросите Казань… это брата моего убили. Брата! — И он снова опустил голову на руки и, раскачиваясь, продолжал смеяться.
— Оставим это, Волин!
— Как то есть?.. — Волин поднял голову и капризно переспросил: — Как то есть оставим? Как можно?.. — Волину показалось, Что полковнику Щукину нужно его обязательно обвинить.
— Выясним, — холодно пообещал Щукин.
— Да-да… Но поверьте… — Волин опять приложил руки к груди. — Поверьте, Николай Григорьевич…
— Скажите, Волин, а чем объяснить такую вашу необыкновенную любовь к красным? — с внезапной ехидцей спросил Щукин, и лицо у него при этом стало лукавым и компанейским.
— Что-о?.. Я их ненавижу… всех вместе… и каждого в отдельности! И неоднократно это доказывал на деле, ваше высокоблагородие!.. — уже не оправдывался, гневался Волин.
— И вероятно, только ненависть руководила вами, когда вы после побега от Ангела отпустили двух красных командиров? — задал вопрос Щукин.
— Ах, вот вы о чем!.. Но… господин полковник… Мы все оказались в особых условиях… Наконец, элементарное благородство… Право, вас ввели в заблуждение… Вот и полковник Львов, он тоже меня поддержал… Нет-нет, поверьте, в той ситуации вы поступили бы примерно так же…
— Возможно, — холодно сказал Щукин.
— Я понимаю, ту ситуацию трудно себе представить. Но честное слово…
— Волин снова приложил руки к груди, уменьшаясь прямо на плазах полковника Щукина.
— Так вернёмся к моему предложению! — оборвал Волина Щукин. И тот захлебнулся на полуслове, замер в ожидании. — Небольшая сделка! Вы кончите эту проигранную вами игру и откровенно ответите на все мои вопросы. Я же в свою очередь обещаю не применять к вам никаких крайних мер. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Ну же! Вы все ещё продолжаете мне не верить?! — воскликнул Волин.
— У меня есть для этого основания. Их много. А самое веское — я о нем уже могу сказать! — ваше последнее донесение красным о динамите, взрывах, о Прорезной, восемь, и господине Тихомирове. Припоминаете? Так вот, вас провели, Волин. Как мальчишку.
— Какое донесение? Какой господин Тихомиров?.. — с отчаянием вопрошал Волин и озирался вокруг, словно искал свидетелей своей невиновности.
— Словом, кончайте эту недостойную разведчика игру, Волин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131