Обязательно улыбнуться! — приказал он себе и тут же улыбнулся, но улыбка получилась жалкой, вымученной.
— Нет! — покачал головой Басов. — Я этого человека никогда не встречал.
Басов, облегчённо вздохнув, откинулся на спинку стула и встал с пренебрежительным любопытством рассматривать хромого сапожника. Простовато-недоуменное лицо. И взгляд! Какой сердитый взгляд! Держится молодцом! Значит, так и ему надо держаться…
Лацис тоже краем глаза следил за Пискаревым и Басовым и увидел, что они настроены запираться до конца.
— А вы? — резко повернулся Лацис к сапожнику. — Может быть, вы узнаете Владимира Петровича Басова? Работает там же, где и вы, у полковника Щукина…
«Неужели Лацис допустил непростительную в его деле оплошность? — напряжённо прикидывал в уме Басов. — Очная ставка двух запирающихся людей. Пожалуй, это промах! Только держаться так до конца!» И Басов возбуждённо подался вперёд, хотел возмутиться.
Но Лацис непреклонно закончил:
— Кличка — Николай Николаевич… Все ещё не узнаете?
Сапожник зло громыхнул протезом и, успокоенный ловким запирательством Басова, резко тряхнул головой.
— Нет, — сказал он, без любопытства оглядывая сидящего возле стола Басова. — Представьте себе, в первый, раз вижу.
— Правда? — не скрывая иронии, спросил у него Лацис. — А мне показалось…
Лацис достал из ящика стола фотографию. Это был групповой портрет высших чинов царской армии. В центре стоял великий князь Михаил Александрович. По правую руку от него вытянулся блестящий немолодой уже офицер, в котором без большого труда можно было узнать сапожника. Рядом с Пискаревым в тугом и строгом мундире с погонами полковника генерального штаба и при орденах стоял и сам Басов.
— …показалось, что вы давно знакомы, — закончил с нарочитым недоумением Лацис и снова поднял глаза на Басова: — Кстати, фотографию эту мы нашли у вас… Да-да, какой просчёт при таком-то опыте! Но не судите себя строго, и без этой фотографии улик против вас набралось достаточно… Николай Николаевич.
Басов обречённо понял, что запираться дальше бесполезно, и с бессмысленным выражением лица уронил голову…
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Новороссийск встретил Красильникова и его товарищей — Кособродова и Николая холодной, сквозняковой погодой.
Город стоял на бою ветров: они дули либо с гор, либо с моря. И лишь в короткие промежутки, когда один ветер приходил на смену другому, здесь устанавливалась непривычно тихая погода. Случалось это редко.
Кораблей в эту пору в Новороссийске оказалось много. Жестокие, ножевые ветры рвали на мачтах английские, американские и французские флаги, тоскливо свистели в крепко натянутых снастях. Тяжёлые волны яростно бились о камни и об упругие железные корпуса.
Во мгле смутно вырисовывались высокие транспортные суда, похожие на исполинские каменные валуны. К бетонным пирсам прижимали туго натянутые швартовы. Было темно и уныло. Лишь на шканцах самого большого транспорта ярко светил корабельный прожектор. В его лучах безостановочно двигались люди в светлых холщовых робах и высоких бескозырках. Это были английские моряки. Иногда кто-нибудь из них останавливался и, размахивая руками, как сигнальными флажками, исступлённо кричал, быть может отдавал приказания.
Вот прожектор чуть переместился, выведя из грохочущей темноты две стреловидные лебёдки. Они, тяжело поскрипывая, подняли над палубой огромную горбатую глыбу. Раскачиваясь, на несколько мгновений эта глыба зависла над палубой и медленно поплыла в сторону.
Прожектор снова отклонился, и теперь в его лучах оказался небольшой маневровый паровоз. Ветер срывал с трубы паровоза клочки пара и с силой швырял их в темноту. Пыхтя и отфыркиваясь, паровоз подал к железному борту судна платформу. И на неё тотчас плавно, слегка продавливая её, опустился огромный горбатый танк.
А неподалёку от выхода на пирс, на фоне судовых огней, чётко вырисовывались часовые в чёрных шинелях. Матово блестели примкнутые штыки винтовок.
Часовыми были офицеры. Охрану пирса, и приём танков у англичан вела офицерская рота дроздовцев.
Один из часовых поднял голову и стал насторожённо вгляваться в черноту ночи. Затем громко спросил:
— Кто идёт?
— Свои! Капитан Мезенцев!
На мгновение вспыхнул свет карманного фонарика и осветил лицо человека с большим шрамом на щеке. Капитан Мезенцев подошёл к часовым.
— Ну как тут?
— Все спокойно, господин капитан, — тихо отрапортовал часовой и затем спросил; — Графика движения ещё нет?
— Пока нет, господа! Обещали завтра сообщить! — не уклонился от разговора с часовым капитан.
Мезенцев щёлкнул портсигаром, закурил я долгим, внимательным взглядом посмотрел туда, где шла погрузка. В лучах прожектора тяжело покачивалась на тросах ещё одна мрачная громадина.
Издали порт угадывался по резким мерцающим и слегка покачивающимся огонькам стоящих возле причалов кораблей и по тревожно мечущемуся лучу прожектора.
Время от времени прожектор освещал низко надвинувшиеся на землю рваные облака или медленно полз по бугру, выхватывая из темноты сухую траву и низкорослый кустарник.
Двое стояли возле вросшего в землю по самые оконца домика и, дымя цигарками, смотрели на порт. Одним из них был Кособродов, второй-сутулый, впалогрудый — старик Данилыч, прежде он работал в карьере, где добывали камень для клинкера. Его-то и разыскал в первую очередь Кособродов, рассчитывая на непременную помощь этого верного старика.
Семья у Данилыча была большая и шумная, и поговорить о деле вышли во двор. Они стояли на краю крутого откоса, и слабый луч прожектора время от времени быстро скользил по их фигурам.
— Вторую ночь грузят, — тяжело вздохнул Данилыч. — Наши, которые в порту, эти самые танки видели, говорят, что красным может каюк выйти. Так понимают, что супротив такой страшилы не устоять. Пуля её не берет, бомба её тоже, говорят, не берет. Броневик свободно может в землю затоптать…
— Каюк, говоришь? — задумчиво переспросил Кособродов, угрюмо проводив взглядом сноп света, на мгновение лизнувший сухую траву у их ног. — Это уж, Данилыч, с какой стороны посмотреть — если черт не выдаст, то и свинья не съест… Взрывчатка мне во как нужна, хоть пару пудов!
Данилыч поднял на Кособродова застоявшиеся старческие глаза и долго молча смотрел на него.
— А-а, так вот ты зачем… — протянул он удивлённо. — А я думал, ты уже старое-то бросил, седой черт. Внуки небось есть…
— Горбатого могила исправит, — скупо улыбнулся Кособродов.
— Ты этого добра днём с огнём у нас не найдёшь. Нету!
— А на складе?
— На складе его никогда и не бывало. Каждую порцию для взрывов из города под большой охраной везли. И то, — Данилыч обернулся по сторонам, — наши хлопцы, я знаю, половинили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
— Нет! — покачал головой Басов. — Я этого человека никогда не встречал.
Басов, облегчённо вздохнув, откинулся на спинку стула и встал с пренебрежительным любопытством рассматривать хромого сапожника. Простовато-недоуменное лицо. И взгляд! Какой сердитый взгляд! Держится молодцом! Значит, так и ему надо держаться…
Лацис тоже краем глаза следил за Пискаревым и Басовым и увидел, что они настроены запираться до конца.
— А вы? — резко повернулся Лацис к сапожнику. — Может быть, вы узнаете Владимира Петровича Басова? Работает там же, где и вы, у полковника Щукина…
«Неужели Лацис допустил непростительную в его деле оплошность? — напряжённо прикидывал в уме Басов. — Очная ставка двух запирающихся людей. Пожалуй, это промах! Только держаться так до конца!» И Басов возбуждённо подался вперёд, хотел возмутиться.
Но Лацис непреклонно закончил:
— Кличка — Николай Николаевич… Все ещё не узнаете?
Сапожник зло громыхнул протезом и, успокоенный ловким запирательством Басова, резко тряхнул головой.
— Нет, — сказал он, без любопытства оглядывая сидящего возле стола Басова. — Представьте себе, в первый, раз вижу.
— Правда? — не скрывая иронии, спросил у него Лацис. — А мне показалось…
Лацис достал из ящика стола фотографию. Это был групповой портрет высших чинов царской армии. В центре стоял великий князь Михаил Александрович. По правую руку от него вытянулся блестящий немолодой уже офицер, в котором без большого труда можно было узнать сапожника. Рядом с Пискаревым в тугом и строгом мундире с погонами полковника генерального штаба и при орденах стоял и сам Басов.
— …показалось, что вы давно знакомы, — закончил с нарочитым недоумением Лацис и снова поднял глаза на Басова: — Кстати, фотографию эту мы нашли у вас… Да-да, какой просчёт при таком-то опыте! Но не судите себя строго, и без этой фотографии улик против вас набралось достаточно… Николай Николаевич.
Басов обречённо понял, что запираться дальше бесполезно, и с бессмысленным выражением лица уронил голову…
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Новороссийск встретил Красильникова и его товарищей — Кособродова и Николая холодной, сквозняковой погодой.
Город стоял на бою ветров: они дули либо с гор, либо с моря. И лишь в короткие промежутки, когда один ветер приходил на смену другому, здесь устанавливалась непривычно тихая погода. Случалось это редко.
Кораблей в эту пору в Новороссийске оказалось много. Жестокие, ножевые ветры рвали на мачтах английские, американские и французские флаги, тоскливо свистели в крепко натянутых снастях. Тяжёлые волны яростно бились о камни и об упругие железные корпуса.
Во мгле смутно вырисовывались высокие транспортные суда, похожие на исполинские каменные валуны. К бетонным пирсам прижимали туго натянутые швартовы. Было темно и уныло. Лишь на шканцах самого большого транспорта ярко светил корабельный прожектор. В его лучах безостановочно двигались люди в светлых холщовых робах и высоких бескозырках. Это были английские моряки. Иногда кто-нибудь из них останавливался и, размахивая руками, как сигнальными флажками, исступлённо кричал, быть может отдавал приказания.
Вот прожектор чуть переместился, выведя из грохочущей темноты две стреловидные лебёдки. Они, тяжело поскрипывая, подняли над палубой огромную горбатую глыбу. Раскачиваясь, на несколько мгновений эта глыба зависла над палубой и медленно поплыла в сторону.
Прожектор снова отклонился, и теперь в его лучах оказался небольшой маневровый паровоз. Ветер срывал с трубы паровоза клочки пара и с силой швырял их в темноту. Пыхтя и отфыркиваясь, паровоз подал к железному борту судна платформу. И на неё тотчас плавно, слегка продавливая её, опустился огромный горбатый танк.
А неподалёку от выхода на пирс, на фоне судовых огней, чётко вырисовывались часовые в чёрных шинелях. Матово блестели примкнутые штыки винтовок.
Часовыми были офицеры. Охрану пирса, и приём танков у англичан вела офицерская рота дроздовцев.
Один из часовых поднял голову и стал насторожённо вгляваться в черноту ночи. Затем громко спросил:
— Кто идёт?
— Свои! Капитан Мезенцев!
На мгновение вспыхнул свет карманного фонарика и осветил лицо человека с большим шрамом на щеке. Капитан Мезенцев подошёл к часовым.
— Ну как тут?
— Все спокойно, господин капитан, — тихо отрапортовал часовой и затем спросил; — Графика движения ещё нет?
— Пока нет, господа! Обещали завтра сообщить! — не уклонился от разговора с часовым капитан.
Мезенцев щёлкнул портсигаром, закурил я долгим, внимательным взглядом посмотрел туда, где шла погрузка. В лучах прожектора тяжело покачивалась на тросах ещё одна мрачная громадина.
Издали порт угадывался по резким мерцающим и слегка покачивающимся огонькам стоящих возле причалов кораблей и по тревожно мечущемуся лучу прожектора.
Время от времени прожектор освещал низко надвинувшиеся на землю рваные облака или медленно полз по бугру, выхватывая из темноты сухую траву и низкорослый кустарник.
Двое стояли возле вросшего в землю по самые оконца домика и, дымя цигарками, смотрели на порт. Одним из них был Кособродов, второй-сутулый, впалогрудый — старик Данилыч, прежде он работал в карьере, где добывали камень для клинкера. Его-то и разыскал в первую очередь Кособродов, рассчитывая на непременную помощь этого верного старика.
Семья у Данилыча была большая и шумная, и поговорить о деле вышли во двор. Они стояли на краю крутого откоса, и слабый луч прожектора время от времени быстро скользил по их фигурам.
— Вторую ночь грузят, — тяжело вздохнул Данилыч. — Наши, которые в порту, эти самые танки видели, говорят, что красным может каюк выйти. Так понимают, что супротив такой страшилы не устоять. Пуля её не берет, бомба её тоже, говорят, не берет. Броневик свободно может в землю затоптать…
— Каюк, говоришь? — задумчиво переспросил Кособродов, угрюмо проводив взглядом сноп света, на мгновение лизнувший сухую траву у их ног. — Это уж, Данилыч, с какой стороны посмотреть — если черт не выдаст, то и свинья не съест… Взрывчатка мне во как нужна, хоть пару пудов!
Данилыч поднял на Кособродова застоявшиеся старческие глаза и долго молча смотрел на него.
— А-а, так вот ты зачем… — протянул он удивлённо. — А я думал, ты уже старое-то бросил, седой черт. Внуки небось есть…
— Горбатого могила исправит, — скупо улыбнулся Кособродов.
— Ты этого добра днём с огнём у нас не найдёшь. Нету!
— А на складе?
— На складе его никогда и не бывало. Каждую порцию для взрывов из города под большой охраной везли. И то, — Данилыч обернулся по сторонам, — наши хлопцы, я знаю, половинили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131