— Ну что там?
После паузы, которая Кольцову показалась бесконечной, Микки ответил:
— С Верхне-Баканской сообщений ещё не поступало, Павел Андреевич.
В четверть первого Кольцов не выдержал и сам заспешил в аппаратную. Пошёл для того, чтобы самому услышать, что о литерном никаких сообщений не поступало.
В аппаратной все так же бесстрастно стучали буквопечатающие аппараты, ползли ленты с новостями…
Увидев Кольцова, телеграфист привстал из-за стола, обеспокоено пожал плечами.
— Все ещё никаких сообщений, господин капитан!
— Странно!
— Очень странно, ваше благородие! — громко вздохнул телеграфист.
Час дня… два часа… Казалось, время утяжелилось… Несколько раз в аппаратную ходил Кольцов. Ходил Микки. Но все было по-прежнему неопределённо, неясно.
— Не могло что-либо случиться, Павел Андреевич? — с рассеянной и беспомощной тревогой в голосе спросил Микки.
— Ну что вы, Микки! — Во взгляде Кольцова искрой промелькнула ирония и тут же исчезла за маской глубокой обеспокоенности. — Что вы такое говорите?! Там же кругом охрана! Не арбузы ведь везут!..
— Но почему же в таком случае… — заикнулся Микки, обычно ни о чем серьёзно не беспокоившийся.
— Вероятно, где-то на линии повреждена связь, — с серьёзнейшим видом высказал предположение Кольцов.
— Вы так думаете?
— Уверен.
Но и в три часа дня сообщений о литерном все ещё не было. Кольцов, которому полагалось встревожиться, доложил об этом Ковалевскому.
Командующий, как всегда, когда нервничал, снял и опять надел пенсне.
— Что же могло случиться? — нервно вслух размышлял он.
И, явно расстроенный неизвестностью, горестно взглянул на Кольцова. Кольцов стоял у стола командующего, всем своим видом говоря, что готов выполнить любое его приказание, но ответить на этот вопрос он не в силах.
Ковалевский слабо пожевал губами и, уже по-настоящему тревожась, попросил:
— Прикажите начальнику связи немедленно связаться со всеми станциями перегона, по которым должен следовать литерный. Пусть, черт их дери, узнают наконец, в чем там дело?..
Кольцов хотел уйти, но дверь распахнулась и в кабинет вошёл Щукин. Не взглянув на Кольцова, доложил:
— Ваше превосходительство, на перегоне Тоннельная — Верхне-Баканская была произведена попытка взорвать литерный. Один из покушавшихся убит…
Кольцова шатнуло. Если бы Ковалевский или же Щукин в это время посмотрели на него, они бы заметили, какое отчаяние на мгновение овладело им. «Была произведена попытка…» Значит, литерный не взорван… «Один из покушавшихся убит…» Кто? Красильников? Кособродов? Николай?
— Личность убитого пока не установлена, — глухо, как из-за стены, доносились до Кольцова размеренные слова Щукина.
— Что с поездом? — почти выкрикнул Ковалевский.
— Все в порядке, ваше превосходительство. Проследовал Екатеринодар. Движется на Ростов.
Кольцов тихо вышел из кабинета, сел за свой стол.
— Вы слышали, Павел Андреевич? — спросил Микки.
— Да-да… Я очень рад, Микки!
— Я тоже, Павел Андреевич!..
День тянулся бесконечно долго. Все, что делал потом Кольцов, он делал, как во сне. Отвечал на какие-то телефонные звонки. Приносил и уносил какие-то телеграммы. С кем-то разговаривал. Кажется, улыбался. И думал, думал…
Ах, почему он кому-то передоверил такое важное дело?! теперь? Теперь
— все! Теперь уже никакая сила не остановит этот чёртов эшелон, эшелон смерти…
— Капитан!.. Павел Андреевич! Командующий просит вас, — тихо сказал Микки.
Ковалевский сидел в кресле. Голова его была взъерошена. Перед глазами залегли глубокие синие тени. Был уже вечер, но он, всей видимости, не собирался покидать кабинет. Разложив перед собой бумаги, он быстро и размашисто писал.
— Изволили звать, ваше превосходительство? — спросил Кольцов, устало переступая порог кабинета командующего.
— Павел Андреевич! — сказал Ковалевский» бодрым голосом протянул ему несколько срочных бумаг. — Отдайте зашифровать и отправить!.. Вот эту депешу генералу Кутепову, его корпус продвигается на Курск, Орёл…
— Выходит, ещё неделя-другая, и Орёл будет наш, Владимир Юнонович? — начал издали Кольцов.
— Ну, у Орла когти крепкие, так с ходу их не обрубишь!
…— Ковалевский помедлил немного и затем с лёгкой тревогой спросил:
— Как с литерным?
— Проследовал Батайск, Владимир Зенонович.
— Отлично, значит, к утру будет у нас, — щёлкнул пальцами Ковалевский.
Кольцов потускнел — нервы! Он устал скрывать свои чувства. Это не ускользнуло от внимания командующего.
— Что, капитан, устали? — сочувственно спросил он и затем ободряюще добавил: — Потерпите немного, скоро отдохнём в первопрестольной…
Так было заведено в штабе: адъютант уходил отдыхать после того, как командующий покидал кабинет и отправлялся в свои покои. Не по возрасту неугомонный Ковалевский в этот вечер, судя по всему, не собирался ложиться спать.
Согласно директиве Деникина 12 сентября началось новое наступление на Москву. В директиве оно называлось решительным и последним. Войска Добровольческой армии двигались по направлению к Курску, встречая отчаянное сопротивление красных. Ковалевский ожидал сопротивления, у красных было время для организации обороны. Но он не предполагал, что сопротивление их будет столь упорным. Задача перед Ковалевским была поставлена трудная: сломить сопротивление противника, сделать все для того, чтобы так тщательно подготовленное наступление с первых дней не захлебнулось. В эти первые дни во многом решался исход всей операции. Понимая это, Ковалевский неустанно следил за продвижением войск, однако стараясь не отвлекать штабы лишней своей опекой. И все же, едва где-то происходила заминка, он спешил скорее перебросить туда подкрепления — сейчас он уже не придерживал резервов.
Полученные от союзников танки генерал Ковалевский считал Своим главным, способным решить все резервом, который он собирался пустить в действие в самый ответственный момент — когда выдохшимся и уставшим войскам понадобится допинг, когда они выйдут к Туле и перед ними встанет последняя твердыня этой битвы — Москва…
Кольцов отпустил до утра Микки и теперь, неторопливо, но нервно вышагивая по приёмной, мысленно снова и снова возвращался к литерному. Он понимал, что литерный вышел уже на ту прямую, где, казалось, никакая сила не сможет его остановить. В пять утра, согласно графику, литерный будет в Харькове. И тогда не останется ни одного шанса как-нибудь повлиять на дальнейшие события.
«Голова дадена для чего? Чтобы думать», — внезапно, с — какой-то тоскливой отрадой вспомнил он слова Кособродова. Кто же из них погиб? Как это произошло? Все, что с ними произошло, — все имеет для него огромное значение.
«Голова дадена…» К сожалению, в этом положении уже и много умных голов ничего не придумают… А впрочем, ещё можно попытаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131