Бинский рванулся к узкой боковой двери, резко захлопнул её за собой. А Лысый, прикрываясь Юрой, несколько раз выстрелил в чекистов.
Фролов внезапно покачнулся, схватившись за левое плечо. А Лысый, воспользовавшись этим, с силой оттолкнул Юру и бросился вверх по лестнице, ведущей на второй этаж.
Вслед ему прогремело почти одновременно два выстрела. Лысый остановился на лестнице, руки у него обвисли, и он обронил пистолет. Несколько мгновений постоял, точно к чему-то прислушиваясь, затем тело его подломилось, и, рухнув на лестницу, он — покатился по ней вниз.
Фролов, морщась от боли, спрятал в кобуру наган. На защитной его гимнастёрке медленно расплывалось тёмное пятно.
— Ну… как? Сильно они тебя… помяли? — нашёл он силы спросить Юру и тяжело опустился на стул.
Семён Алексеевич выхватил нож, до плеча располосовал рукав рубахи Фролова. Стал его перевязывать.
Юра, пошатываясь и держась за стены, вышел из дома, спустился с крыльца.
Мимо него взад и вперёд пробегали чекисты. Никто возле него не останавливался, никому не было до него дела. Лишь один раз кто-то запыхавшийся, пробегая мимо него, спросил:
— Слышь, малый, не видал, куда он побег?
Ответить Юра не успел, так как чекист, пригибаясь, вдруг побежал через двор к огородам. Там разгорелась перестрелка, тонко запели пули…
А потом внезапно все смолкло, и Юра увидел, как двое ещё не остывших от боя чекистов провели через двор пожелтевшего от страха Бинского, подтолкнули его наганом на крыльцо и ввели в дом.
Юру мутило. Он присел на крыльцо и долго сидел так, подперев рукой голову. В дом идти ему не хотелось, ещё не прошёл страх перед Бинским, хотя он и понимал, что Бинский для него уже не опасен.
Потом чекисты сели в машину, усадили в неё Бинского. О Юре в этой суматохе забыли, и он, постояв немного на улице, пешком отправился в город…
А минут двадцать спустя Красильннков вернулся, озабоченно осмотрел двор, спросил одного из чекистов, оставшихся охранять дом:
— Мальчонка здесь был. Не видали, куда делся?
— Ага, был. Совсем недавно на крыльце сидел, — закивал чекист. — Поди, во дворе где-нибудь…
Красильников ещё раз внимательно осмотрел все дворовые закоулки, но Юры нигде не было.
Он тем временем перешёл через Цепной мост, поднялся на Владимирскую горку и направился в гостиницу «Франсуа». До вечера ждал Фролова в гостиничном коридоре, возле номера, но зашёл какой-то незнакомый Юре человек и сказал, что Фролова сегодня не будет и завтра тоже, потому что его увезли в больницу.
Допрашивал Викентия Павловича Сперанского сам Лацис, Тут же, в кабинете, находился и Семён Алексеевич.
Викентий Павлович, небрежно развалясь в кресле, спокойно курил папиросу. Лацис сидел напротив него, за письменным столом, напружиненный, непримиримый, с воспалённым от бессонницы взглядом.
— Ну так, может, кончим дурака валять, Сперанский? — жёстко спросил его Лацис.
Сперанский выпустил на лицо улыбку. Она дрожала на его лице, скользкая, как улитка. После некоторого молчания он посвойски отмахнулся:
— Ах, честное слово, мне, право, неловко. Вы уделяете моей скромной персоне так много внимания. А мне нечего вам рассказать. Вот и при обыске — ничего. Видимо, ваши сотрудники перестарались. Но… как говорится… лес рубят — щепки летят… Я понимаю.
Лацис терпеливо выслушал эту длинную тираду, внимательно глядя на Сперанского, не принимая его льстивой улыбки. Он знал: такие улыбки — от желания спрятать страх.
— Странно, — все так же холодно проговорил Лацис. — У вас ведь было время подумать, собраться с мыслями…
Сперанский аккуратно погасил окурок, равнодушно согнал с лица приветливую улыбку и — на её место выпустил недоумение.
— Вы, вероятно, ждёте от меня какого-то заявления, но я даже приблизительно не могу представить, о чем бы вы хотели от меня услышать!.. — уклончиво ответил Сперанский и притворно вздохнул.
— О чем? — Лацис обернулся к Красильникову, тихо, но так, чтобы слышал Сперанский, сказал: — Прикажите ввести арестованного.
Сперанский медленно перевёл взгляд с дверей, за которыми скрылся Красильников, на Лациса. Лацис увидел, как на мгновение губы Сперанского, до этого опущенные в обиженном выражении, дрогнули, в глазах вспыхнула тревога. Было видно, как Сперанский озаботился и теперь тщетно силился угадать, что его ожидает. Они какое-то время пристально смотрели друг на Друга: один — тупо, излучая ненависть, другой — спокойно — два врага, разделённые столом, хорошо сознающие, что борьба ещё не окончена. И оба готовились к этому последнему поединку. Под пристальным взглядом Лациса Сперанский попытался овладеть собой и даже снова вернуть улыбку. Но она получилась странной, потерянной, вымученной.
Два красноармейца ввели в кабинет Бинского. Он расслабленно встал посреди кабинета и устремил взгляд куда-то в сторону, в окно.
На лице Викентия Павловича отразилось вначале смятение, а затем растерянность и неподдельный испуг. Он приложил немало усилий, чтобы вновь взять себя в руки.
— Скажите, Сперанский; вы знаете этого человека? — спросил Лацис. Голос у него сейчас был ровный, без всяких оттенков.
Викентий Павлович долго, гипнотизирующе смотрел на Бинского, но взгляда его так и не поймал. Пауза явно затянулась, и, сознавая это, Сперанский досадливо поморщился и бросил:
— Не имею чести… Первый раз вижу.
— А вы? — Лацис повернулся к Бинскому. — Вы знакомы с этим человеком?
— Да. Это Викентий Павлович Сперанский, — сдавленным голосом неохотно выдавил из себя Бинский, он по-прежнему упорно старался смотреть в окно.
— Я его хорошо знаю.
— Откуда? — спросил Лацис, исподволь наблюдая за реакцией Сперанского.
— Я уже дал показания. Викентий Павлович являлся одним из руководителей Киевского центра, некоторые задания я получал непосредственно от него, — чётко, словно зачитывая по бумажке, отбубнил Бинский.
— Какие же это задания?
Сперанский не выдержал, нервно передёрнулся и зло посмотрел на Бинского: уж от кого, от кого, но от Бинского он не ожидал такого позорного малодушия.
— Шкуру спасаете, Бинский? Боюсь, что это вам не поможет! — сквозь зубы процедил Викентий Павлович и обернулся к Лацису: — Прикажите увести эту дрянь. Я все сам расскажу.
Обессилев от того, что все рухнуло и что теперь нужно самому подороже продать сведения, Сперанский проводил Бинского тяжёлым взглядом решившегося на все человека, но ещё долго сидел, низко опустив голову, боясь заговорить и услышать звук своего голоса. Но вот он выпрямился на стуле и бросил:
— Пишите!..
Молоденький чекист, сидевший незаметно в углу, приготовился стенографировать.
— Да-да, пишите! — медленно повторил Сперанский. Он, видимо, никак не мог примириться с мыслью, что все проиграно, все кончилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131