Она не справилась бы с ними - не сумела бы справиться. Ей и своих
хватало с лихвой. До сих пор они никогда не выводили Энджелу из строя, не
уводили за ту грань, куда не было доступа разумным доводам.
Но теперь дело приняло совершенно иной оборот.
Когда прошлой ночью Шон попытался разумно поговорить с женой, она
даже не услышала его. Но с другой стороны, как можно разумно говорить о
чем-то столь абсурдном? Однако смысл был более чем ясен. Существовали две
возможности, обе не слишком утешительные. Возможно, Энджела стала жертвой
какой-то шутки; не исключено, что кто-то из соседей видел, как она бросила
камень в водохранилище и впоследствии выудил его. Такая вот возможность.
Очень отдаленная.
Существовала и другая, более похожая на правду и более тревожная:
виновна сама Энджела. В конце концов, сам Шон не видел, чтобы Энджела
бросила камень в воду, как потом заявила. Но по реакции жены было
совершенно ясно, что она не ведет некую сложную игру. Во всяком случае,
сознательно.
И Шон понял, что самое время протянуть руку помощи.
Когда Энджела уехала, он позвонил Маккею. Потом забрал камень с
полки, где Энджела оставила его перед уходом.
- Мистер Киттредж? - Холлэндер протягивал Шону шариковую ручку. - Вот
здесь требуется ваша подпись. Прошу.
Шон нацарапал в указанном месте свою добросовестно неразборчивую
подпись. Тогда директор протянул ему квитанцию с тем же текстом, что и на
напечатанной им этикетке.
- Видите ли, это лишь условное описание. Просто для регистрации.
Экспонат может оказаться намного древнее, - извинился Холлэндер прежним
холодным тоном.
Шон закивал, внимательно прочитывая бумажку. Он сложил ее и сунул в
самое маленькое отделение бумажника.
Холлэндер с Маккеем молча наблюдали за ним в ожидании ответного шага.
Шон подошел к желтому дубовому столу и вынул из открытого дипломата
каменную голову. Он задумчиво и печально взвесил ее на руке, а его мысли
были очень далеко. Потом он спохватился, что и Маккей, и Холлэндер
испытующе смотрят на него: в темных глазах Маккея читалось недоумение,
директор же - терпеливый, худой, похожий на птицу - вежливо смотрел из-за
очков в широкой оправе. Небольшой рот, выдававший человека разборчивого,
кривила полуулыбка.
Шон медленно положил камень в протянутую ладонь директора.
- Владейте. - Он с застенчивой усмешкой обернулся к Маккею. Старик
легко улыбнулся в ответ.
Холлэндер проворно подошел к своему столу и извлек из ящика связку
крохотных блестящих ключиков. Он взял камень, карточку, которую напечатал,
и быстро покинул кабинет, словно боялся, что Шон заберет свой дар обратно.
Шон с Маккеем молча последовали за ним. Молодой человек все еще был
глубоко погружен в мысли об Энджеле. Он знал, что любит ее так сильно, как
вообще способен любить. Ни разу, даже в мыслях, Шон не усомнился в этом.
Он обладал ее небольшим, стройным, подвижным телом - тугим, чувственным,
откликавшимся на каждое прикосновение страстным желанием подарить ответную
радость. Он наслаждался им. Ему нравилось, какая она, как одевается, как
двигается, что думает. Шон восхищался восприимчивостью жены и завидовал ее
повседневному, очень реальному знакомству с потаенным миром утонченных,
изысканных и (пока Энджела не привлекала к ним его внимание) неприметных
оттенков, красок, степеней значительности и значимости и в их жизни, и в
мире вообще. Энджела во многих отношениях была для Шона поводырем и даже
наставницей. Частенько она давала толчок его мыслям, планам, указывала
путь, вдохновляла на действие. Духовная сущность Энджелы, ее личный мир
образов и фантазий (из которого произрастали и ее страхи) был жизненно
необходимым источником вдохновения - не просто уходом от грубой, суровой
внешней действительности, а фонтаном новизны, творческого духа, силы,
которой, знал Шон, недоставало ему самому. Шон очень ценил Энджелу. Они
дополняли друг друга. Она идеально соответствовала его потребностям, а он
- ее. Во всяком случае, Шон надеялся на это.
Директор бесшумно отодвинул стеклянную дверку витрины и поставил
камень на небольшую пластиковую опору, которую извлек из кармана. Рядом он
поместил маленькую карточку с машинописью. Шон осмотрел другие экспонаты,
выставленные в витрине. Большой, разомкнутый витой круг из золота.
Какие-то маленькие, не поддающиеся определению бронзовые зверюшки. Не то
медведи, не то собаки - Шон не разобрал. Он взглянул на квадратик бумаги
рядом с кругом и поднял брови. Золотое ожерелье. Он обернулся к
Холлэндеру.
- Настоящее золото?
- Двадцать четыре карата.
Шон присвистнул.
- Заманчиво.
Холлэндер натянуто улыбнулся.
- У нас звуковая сигнализация. - Он уже снова запирал витрину.
Шон пристально всмотрелся в каменное лицо, причинившее столько
неприятностей, потом его взгляд скользнул к лежавшей рядом карточке.
Пожертвование мистера и миссис Шон Киттредж.
Холлэндер протягивал ему тонкую руку.
- Мы глубоко признательны вам за вашу щедрость, мистер Киттредж.
Завершение сделки, подумал Шон. Жест в духе Джека Вейнтрауба.
Дружеский, и тем не менее не позволяющий выйти за определенные рамки. Он
крепко пожал предложенную ему руку.
- Ну что вы. Мне было чрезвычайно приятно, - сказал он. Подразумевая
именно то, что сказал.
Когда они вышли, Маккей предложил Шону оставить машину на
институтском дворе, чтобы хоть день не платить за стоянку. Шон с радостью
принял предложение. Увы - пеший переход через городской парк к новому
зданию "Джона Хэнкока", где разместила свои конторы сеть вещания, оказался
коротким. Обед с Вейнтраубом у Копли был назначен только на половину
первого. У Шона оставалась масса времени. Спешить было некуда.
К его удивлению, Маккей поинтересовался, нельзя ли составить ему
компанию. Профессору тоже взбрело в голову прогуляться через парк. Моцион
пошел бы ему на пользу.
Они прошли по Каштановой улице, пересекли Бикон и спустились по
ведущим к парку ступеням, выдыхая в холодный воздух облачка пара. В
низинах еще держался туман; сквозь молочно-белые облака, не в силах
рассеять их, проглядывало бледное, по-зимнему холодное и неприветливое
солнце, похожее на яичный желток. Под ногами сухо шуршали осыпавшиеся с
высоких вязов листья.
Они заговорили о недавней вспышке насилия в Северной Ирландии. Маккей
был опечален и встревожен. Он считал, что это - древняя ссора, корни
которой следует искать не во вражде католиков и протестантов, а гораздо
глубже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
хватало с лихвой. До сих пор они никогда не выводили Энджелу из строя, не
уводили за ту грань, куда не было доступа разумным доводам.
Но теперь дело приняло совершенно иной оборот.
Когда прошлой ночью Шон попытался разумно поговорить с женой, она
даже не услышала его. Но с другой стороны, как можно разумно говорить о
чем-то столь абсурдном? Однако смысл был более чем ясен. Существовали две
возможности, обе не слишком утешительные. Возможно, Энджела стала жертвой
какой-то шутки; не исключено, что кто-то из соседей видел, как она бросила
камень в водохранилище и впоследствии выудил его. Такая вот возможность.
Очень отдаленная.
Существовала и другая, более похожая на правду и более тревожная:
виновна сама Энджела. В конце концов, сам Шон не видел, чтобы Энджела
бросила камень в воду, как потом заявила. Но по реакции жены было
совершенно ясно, что она не ведет некую сложную игру. Во всяком случае,
сознательно.
И Шон понял, что самое время протянуть руку помощи.
Когда Энджела уехала, он позвонил Маккею. Потом забрал камень с
полки, где Энджела оставила его перед уходом.
- Мистер Киттредж? - Холлэндер протягивал Шону шариковую ручку. - Вот
здесь требуется ваша подпись. Прошу.
Шон нацарапал в указанном месте свою добросовестно неразборчивую
подпись. Тогда директор протянул ему квитанцию с тем же текстом, что и на
напечатанной им этикетке.
- Видите ли, это лишь условное описание. Просто для регистрации.
Экспонат может оказаться намного древнее, - извинился Холлэндер прежним
холодным тоном.
Шон закивал, внимательно прочитывая бумажку. Он сложил ее и сунул в
самое маленькое отделение бумажника.
Холлэндер с Маккеем молча наблюдали за ним в ожидании ответного шага.
Шон подошел к желтому дубовому столу и вынул из открытого дипломата
каменную голову. Он задумчиво и печально взвесил ее на руке, а его мысли
были очень далеко. Потом он спохватился, что и Маккей, и Холлэндер
испытующе смотрят на него: в темных глазах Маккея читалось недоумение,
директор же - терпеливый, худой, похожий на птицу - вежливо смотрел из-за
очков в широкой оправе. Небольшой рот, выдававший человека разборчивого,
кривила полуулыбка.
Шон медленно положил камень в протянутую ладонь директора.
- Владейте. - Он с застенчивой усмешкой обернулся к Маккею. Старик
легко улыбнулся в ответ.
Холлэндер проворно подошел к своему столу и извлек из ящика связку
крохотных блестящих ключиков. Он взял камень, карточку, которую напечатал,
и быстро покинул кабинет, словно боялся, что Шон заберет свой дар обратно.
Шон с Маккеем молча последовали за ним. Молодой человек все еще был
глубоко погружен в мысли об Энджеле. Он знал, что любит ее так сильно, как
вообще способен любить. Ни разу, даже в мыслях, Шон не усомнился в этом.
Он обладал ее небольшим, стройным, подвижным телом - тугим, чувственным,
откликавшимся на каждое прикосновение страстным желанием подарить ответную
радость. Он наслаждался им. Ему нравилось, какая она, как одевается, как
двигается, что думает. Шон восхищался восприимчивостью жены и завидовал ее
повседневному, очень реальному знакомству с потаенным миром утонченных,
изысканных и (пока Энджела не привлекала к ним его внимание) неприметных
оттенков, красок, степеней значительности и значимости и в их жизни, и в
мире вообще. Энджела во многих отношениях была для Шона поводырем и даже
наставницей. Частенько она давала толчок его мыслям, планам, указывала
путь, вдохновляла на действие. Духовная сущность Энджелы, ее личный мир
образов и фантазий (из которого произрастали и ее страхи) был жизненно
необходимым источником вдохновения - не просто уходом от грубой, суровой
внешней действительности, а фонтаном новизны, творческого духа, силы,
которой, знал Шон, недоставало ему самому. Шон очень ценил Энджелу. Они
дополняли друг друга. Она идеально соответствовала его потребностям, а он
- ее. Во всяком случае, Шон надеялся на это.
Директор бесшумно отодвинул стеклянную дверку витрины и поставил
камень на небольшую пластиковую опору, которую извлек из кармана. Рядом он
поместил маленькую карточку с машинописью. Шон осмотрел другие экспонаты,
выставленные в витрине. Большой, разомкнутый витой круг из золота.
Какие-то маленькие, не поддающиеся определению бронзовые зверюшки. Не то
медведи, не то собаки - Шон не разобрал. Он взглянул на квадратик бумаги
рядом с кругом и поднял брови. Золотое ожерелье. Он обернулся к
Холлэндеру.
- Настоящее золото?
- Двадцать четыре карата.
Шон присвистнул.
- Заманчиво.
Холлэндер натянуто улыбнулся.
- У нас звуковая сигнализация. - Он уже снова запирал витрину.
Шон пристально всмотрелся в каменное лицо, причинившее столько
неприятностей, потом его взгляд скользнул к лежавшей рядом карточке.
Пожертвование мистера и миссис Шон Киттредж.
Холлэндер протягивал ему тонкую руку.
- Мы глубоко признательны вам за вашу щедрость, мистер Киттредж.
Завершение сделки, подумал Шон. Жест в духе Джека Вейнтрауба.
Дружеский, и тем не менее не позволяющий выйти за определенные рамки. Он
крепко пожал предложенную ему руку.
- Ну что вы. Мне было чрезвычайно приятно, - сказал он. Подразумевая
именно то, что сказал.
Когда они вышли, Маккей предложил Шону оставить машину на
институтском дворе, чтобы хоть день не платить за стоянку. Шон с радостью
принял предложение. Увы - пеший переход через городской парк к новому
зданию "Джона Хэнкока", где разместила свои конторы сеть вещания, оказался
коротким. Обед с Вейнтраубом у Копли был назначен только на половину
первого. У Шона оставалась масса времени. Спешить было некуда.
К его удивлению, Маккей поинтересовался, нельзя ли составить ему
компанию. Профессору тоже взбрело в голову прогуляться через парк. Моцион
пошел бы ему на пользу.
Они прошли по Каштановой улице, пересекли Бикон и спустились по
ведущим к парку ступеням, выдыхая в холодный воздух облачка пара. В
низинах еще держался туман; сквозь молочно-белые облака, не в силах
рассеять их, проглядывало бледное, по-зимнему холодное и неприветливое
солнце, похожее на яичный желток. Под ногами сухо шуршали осыпавшиеся с
высоких вязов листья.
Они заговорили о недавней вспышке насилия в Северной Ирландии. Маккей
был опечален и встревожен. Он считал, что это - древняя ссора, корни
которой следует искать не во вражде католиков и протестантов, а гораздо
глубже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75