Однако он не сделал в ту сторону ни малейшего
движения. Он уже побывал там, раньше. И чувствовал, что они до сих пор
наверху. Она бы не стала их трогать. Они лежали там в соломе. В красной,
намокшей соломе. Маленькая Бриджет, и Фергюс, и крошка Эймонн, который так
и не научился ходить как следует. Они лежали маленькими холмиками, как
разрубленные тушки ягнят на ярмарке в Льюисе, вглядываясь остекленевшими
глазами в темноту, уже не сулившую им никаких ужасов.
Мужчину затрясло от убийственной ярости, и эта ярость дала ему
необходимую силу.
Он прополз в угол, где - он знал это - должен был найти ее, и
отшвырнул солому. Как он и ожидал, женщина была готова к его приходу.
Дерзкая до последнего мига, она припала к полу. В темных растрепанных
волосах торчали соломинки, как у безумной; бледно-голубые глаза пылали
ненавистью. Она судорожно, так, что побелели пальцы, стиснула перед собой
тощие костлявые руки, чтобы спрятать и защитить.
Мгновение мужчина стоял, вспоминая прошлое: что они чувствовали друг
к другу, что делили, как эта женщина была когда-то для него драгоценнее
самой жизни. На их свадьбе были цветы. Синие васильки под цвет ее глаз. Но
теперь все это осталось в прошлом. После того, что она сделала, после
того, что сделали они оба, возврата не было. Она ненавидела мужчину так
же, как он ненавидел Его, навлекшего на них беду.
Не проронив ни слова, он со стремительностью нападающей змеи кинулся
на женщину, раздирая стиснутые руки, заставляя выпустить то, что они так
крепко сжимали. Пронзительно вскрикнув подобно хищной птице, женщина
обломанными ногтями вцепилась ему в лицо, и они повалились на солому, а с
ними упал и Он. Женщина попыталась перевернуться и прикрыть Его своим
телом, но мужчина оказался проворнее и успел стащить Его с того места, где
Он лежал - бледный, ухмыляющийся, похожий в вечных сумерках их дома на
череп. Женщина попыталась вонзить зубы мужчине в руку, но он отшвырнул ее.
С воплем отчаяния она бросилась на его удаляющуюся спину, но мужчина
свирепо стряхнул ее и, спотыкаясь, вывалился со своим трофеем на дневной
свет.
Всхлипывая - до того он был измучен, - мужчина побежал по безлюдной
ухабистой дороге на север. В одной руке он сжимал ржавую мотыгу. Другой,
покалеченной, пренебрегая опасностью Его соприкосновения с раной, прижимал
сквозь рубаху к груди то, что отнял у жены. ОН получил уже довольно крови
мужчины, чтобы тревожиться из-за нескольких лишних капель.
Добравшись до крепкого каменного дома протестантского епископа,
мужчина замедлил шаг - отчасти, чтобы отдышаться, отчасти, чтобы меньше
привлекать к себе внимание. И вспомнил плети, каленое железо, виселицы.
Старая римская вера, прекрасный ирландский язык - их вырывали с корнем,
искореняли огнем мушкетов, острием штыка, пеньковой веревкой. Быть
пойманным с распятием на шее могло дорого стоить. Но разве могли мушкетный
огонь и веревка палача внушить ужас, сравнимый с тем, что мужчина держал в
руке?
Между синевато-серыми крышами мужчина мельком заметил красное,
клонившееся к западу солнце, и это заставило его с новой решимостью опять
пуститься бегом.
Он бежал, пока дорога не пошла в гору. Только тогда он остановился,
чтобы в благоговейном страхе взглянуть на возвышавшийся перед ним крутой,
поросший травой холм. Кашельская Скала, где проповедовал Патрик и некогда
короновались короли; разрушенная твердыня Бриан Бору, главной каменной
крепости Юга, воздвигнутой Сатаной, перешедшей к друидам, но очищенной и
освященной Патриком. На ее вершине, очерченные на фоне краснеющего неба,
вздымались темные пустые арки собора Патрика. Там все еще обитала
нетронутая, не оскверненная ни временем, ни непогодой, ни протестантами
сила. Но, чтобы добраться туда засветло, следовало поторопиться.
Задыхаясь, сбиваясь с шага на бег, мужчина взобрался на холм. Кровь
стучала в ушах, туманила взор. Ему казалось, что каждый следующий шаг
станет для него последним. Но остановиться он не смел. Не смел, пока нес в
руке Его. Если бы тьма застала мужчину, его не защитило бы даже свисавшее
с шеи распятие. Оставалось лишь гнать себя вперед, все дальше и дальше.
Спотыкаясь о поросшие травой холмики давно забытых могил, оступаясь в
ямы, мужчина добрался до вершины, обогнул разрушенную часовню и сам собор
и начал пробираться к видневшемуся на западе высокому каменному кресту.
Тяжело дыша, он остановился в его тени. И почувствовал себя
счастливым: над ним нависла высокая каменная колонна, украшенная резными
изображениями. Михаил, Иосиф и Гавриил. Святая Дева с Младенцем, которому
поклонились и вол, и осел, и простой пастух. Мужчина с горечью подумал,
что и сам когда-то собирался стать таким вот простым пастухом, каким был и
его отец, и отец его отца. Пристальный взгляд мужчины скользнул к
венчавшему колонну заключенному в круг распятию. В душе зазвучал шепот
слепого священника. Здесь. Не в Лох Дерг и не в Скеллиг Михаэль. Здесь, в
Кашеле. Под заключенным в круг крестом, который Патрик освятил трижды,
наделив добродетелью и благодатью до Страшного Суда. В нем твоя
единственная надежда.
Глаза мужчины лихорадочно, отчаянно прощупывали подножие креста,
отыскивая подходящее местечко. Вот! Треснувшая мраморная плита - возможно,
она некогда покрывала алтарь.
Он яростно взмахнул мотыгой. Лезвие вгрызлось в крошащийся
известковый раствор. Во все стороны, запорошив мужчине глаза, полетели
куски кремня, известка, пыль.
Всадив ржавую мотыгу в щель, которую выкопал под плитой, он налег на
черенок. Мотыга не шелохнулась. Мужчина навалился всем телом. Плита
медленно-медленно, со скрежетом приподнялась, открыв темное пространство.
В глазах мужчины снова вспыхнула надежда. Все было, как он и надеялся.
Древняя гробница-алтарь. Сражаясь с мотыгой, он сумел подпереть плиту.
Он коротко взглянул на предмет, беспомощно лежавший у него на ладони.
Предмет напоминал камень. Безобидный камешек. Детскую забаву. Глядя на
Него, мужчина начал смеяться, потом всхлипывать. Вой попавшего в беду
зверя, горестный плач древнего кельта - вот что рвалось с потрескавшихся,
распухших губ. Потом с жалобным хныканьем, которое наполовину было
молитвой, мужчина втолкнул Его в Его новое жилище. Дар Святому. Патрик
Могущественный мог удержать Его - у Патрика была сила, была власть.
Мужчина молил Святую Деву, чтобы прежняя сила не покинула святого.
Он убрал мотыгу, и мрамор с глухим стуком вернулся на прежнее место,
где покоился сотни лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
движения. Он уже побывал там, раньше. И чувствовал, что они до сих пор
наверху. Она бы не стала их трогать. Они лежали там в соломе. В красной,
намокшей соломе. Маленькая Бриджет, и Фергюс, и крошка Эймонн, который так
и не научился ходить как следует. Они лежали маленькими холмиками, как
разрубленные тушки ягнят на ярмарке в Льюисе, вглядываясь остекленевшими
глазами в темноту, уже не сулившую им никаких ужасов.
Мужчину затрясло от убийственной ярости, и эта ярость дала ему
необходимую силу.
Он прополз в угол, где - он знал это - должен был найти ее, и
отшвырнул солому. Как он и ожидал, женщина была готова к его приходу.
Дерзкая до последнего мига, она припала к полу. В темных растрепанных
волосах торчали соломинки, как у безумной; бледно-голубые глаза пылали
ненавистью. Она судорожно, так, что побелели пальцы, стиснула перед собой
тощие костлявые руки, чтобы спрятать и защитить.
Мгновение мужчина стоял, вспоминая прошлое: что они чувствовали друг
к другу, что делили, как эта женщина была когда-то для него драгоценнее
самой жизни. На их свадьбе были цветы. Синие васильки под цвет ее глаз. Но
теперь все это осталось в прошлом. После того, что она сделала, после
того, что сделали они оба, возврата не было. Она ненавидела мужчину так
же, как он ненавидел Его, навлекшего на них беду.
Не проронив ни слова, он со стремительностью нападающей змеи кинулся
на женщину, раздирая стиснутые руки, заставляя выпустить то, что они так
крепко сжимали. Пронзительно вскрикнув подобно хищной птице, женщина
обломанными ногтями вцепилась ему в лицо, и они повалились на солому, а с
ними упал и Он. Женщина попыталась перевернуться и прикрыть Его своим
телом, но мужчина оказался проворнее и успел стащить Его с того места, где
Он лежал - бледный, ухмыляющийся, похожий в вечных сумерках их дома на
череп. Женщина попыталась вонзить зубы мужчине в руку, но он отшвырнул ее.
С воплем отчаяния она бросилась на его удаляющуюся спину, но мужчина
свирепо стряхнул ее и, спотыкаясь, вывалился со своим трофеем на дневной
свет.
Всхлипывая - до того он был измучен, - мужчина побежал по безлюдной
ухабистой дороге на север. В одной руке он сжимал ржавую мотыгу. Другой,
покалеченной, пренебрегая опасностью Его соприкосновения с раной, прижимал
сквозь рубаху к груди то, что отнял у жены. ОН получил уже довольно крови
мужчины, чтобы тревожиться из-за нескольких лишних капель.
Добравшись до крепкого каменного дома протестантского епископа,
мужчина замедлил шаг - отчасти, чтобы отдышаться, отчасти, чтобы меньше
привлекать к себе внимание. И вспомнил плети, каленое железо, виселицы.
Старая римская вера, прекрасный ирландский язык - их вырывали с корнем,
искореняли огнем мушкетов, острием штыка, пеньковой веревкой. Быть
пойманным с распятием на шее могло дорого стоить. Но разве могли мушкетный
огонь и веревка палача внушить ужас, сравнимый с тем, что мужчина держал в
руке?
Между синевато-серыми крышами мужчина мельком заметил красное,
клонившееся к западу солнце, и это заставило его с новой решимостью опять
пуститься бегом.
Он бежал, пока дорога не пошла в гору. Только тогда он остановился,
чтобы в благоговейном страхе взглянуть на возвышавшийся перед ним крутой,
поросший травой холм. Кашельская Скала, где проповедовал Патрик и некогда
короновались короли; разрушенная твердыня Бриан Бору, главной каменной
крепости Юга, воздвигнутой Сатаной, перешедшей к друидам, но очищенной и
освященной Патриком. На ее вершине, очерченные на фоне краснеющего неба,
вздымались темные пустые арки собора Патрика. Там все еще обитала
нетронутая, не оскверненная ни временем, ни непогодой, ни протестантами
сила. Но, чтобы добраться туда засветло, следовало поторопиться.
Задыхаясь, сбиваясь с шага на бег, мужчина взобрался на холм. Кровь
стучала в ушах, туманила взор. Ему казалось, что каждый следующий шаг
станет для него последним. Но остановиться он не смел. Не смел, пока нес в
руке Его. Если бы тьма застала мужчину, его не защитило бы даже свисавшее
с шеи распятие. Оставалось лишь гнать себя вперед, все дальше и дальше.
Спотыкаясь о поросшие травой холмики давно забытых могил, оступаясь в
ямы, мужчина добрался до вершины, обогнул разрушенную часовню и сам собор
и начал пробираться к видневшемуся на западе высокому каменному кресту.
Тяжело дыша, он остановился в его тени. И почувствовал себя
счастливым: над ним нависла высокая каменная колонна, украшенная резными
изображениями. Михаил, Иосиф и Гавриил. Святая Дева с Младенцем, которому
поклонились и вол, и осел, и простой пастух. Мужчина с горечью подумал,
что и сам когда-то собирался стать таким вот простым пастухом, каким был и
его отец, и отец его отца. Пристальный взгляд мужчины скользнул к
венчавшему колонну заключенному в круг распятию. В душе зазвучал шепот
слепого священника. Здесь. Не в Лох Дерг и не в Скеллиг Михаэль. Здесь, в
Кашеле. Под заключенным в круг крестом, который Патрик освятил трижды,
наделив добродетелью и благодатью до Страшного Суда. В нем твоя
единственная надежда.
Глаза мужчины лихорадочно, отчаянно прощупывали подножие креста,
отыскивая подходящее местечко. Вот! Треснувшая мраморная плита - возможно,
она некогда покрывала алтарь.
Он яростно взмахнул мотыгой. Лезвие вгрызлось в крошащийся
известковый раствор. Во все стороны, запорошив мужчине глаза, полетели
куски кремня, известка, пыль.
Всадив ржавую мотыгу в щель, которую выкопал под плитой, он налег на
черенок. Мотыга не шелохнулась. Мужчина навалился всем телом. Плита
медленно-медленно, со скрежетом приподнялась, открыв темное пространство.
В глазах мужчины снова вспыхнула надежда. Все было, как он и надеялся.
Древняя гробница-алтарь. Сражаясь с мотыгой, он сумел подпереть плиту.
Он коротко взглянул на предмет, беспомощно лежавший у него на ладони.
Предмет напоминал камень. Безобидный камешек. Детскую забаву. Глядя на
Него, мужчина начал смеяться, потом всхлипывать. Вой попавшего в беду
зверя, горестный плач древнего кельта - вот что рвалось с потрескавшихся,
распухших губ. Потом с жалобным хныканьем, которое наполовину было
молитвой, мужчина втолкнул Его в Его новое жилище. Дар Святому. Патрик
Могущественный мог удержать Его - у Патрика была сила, была власть.
Мужчина молил Святую Деву, чтобы прежняя сила не покинула святого.
Он убрал мотыгу, и мрамор с глухим стуком вернулся на прежнее место,
где покоился сотни лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75