Когда вы пускаетесь в такие рассуждения, то я сам словно блуждаю во мраке.
Молодой человек опять медлит с ответом, потом наконец говорит:
– Вообразите такой изрядно не правдоподобный случай. Вот вы только что пожелали, чтобы ваше завтра было расписано заранее. Представьте же, что к вам – к вам одному – приходит некто, утверждающий, будто он проницает тайны грядущего. Не грядущего царствия небесного, но будущего нашего земного мира. И этот некто сумел вас убедить, что он не ярмарочный шарлатан, но воистину имеет способность исполнить сказанное, употребив свои познания в тайных науках, математике, астрологии, да мало ли в чем еще. И он открывает вам будущее, рассказывает, что случится назавтра, через месяц, через год, через сотню, тысячу лет. Описывает все наперед, как события пьесы. Разгласите ли вы то, что узнали, по всему свету или станете держать язык за зубами?
– Сперва удостоверюсь, что я в своем уме.
– А если он положит конец вашим сомнениям неоспоримыми доказательствами?
– Тогда предупрежу друзей и близких. Чтобы они нашли средства оборониться от напастей.
– Хорошо. Предположим далее, что в грядущем, как уверяет пророк, мир ожидают чума, пожары, смуты, неисчислимые бедствия. Что тогда? Вы и тогда изберете тот же образ действий?
– В толк не возьму, сэр, как такое возможно. Какие могут тому быть доказательства?
– Не принимайте мои слова за чистую монету. Я всего лишь дал волю воображению. Но положим, такие доказательства нашлись.
– Уж больно это мудреные материи для моего ума, мистер Бартоломью. Если по звездам выйдет, что в мой дом ударит молния, воля ваша, я этому воспрепятствовать не в силах. Но раз звездам было угодно, чтобы я о том проведал загодя, так я непременно съеду со двора от греха подальше.
– Но если молния все равно вас поразит – беги не беги, хоронись не хоронись? Много вам будет проку от бегства! Лучше и с места не трогаться.
Вдобавок, может статься, провидец не сумеет указать каждому в отдельности срок, когда его ждет беда, но знает лишь, что рано или поздно она постигнет большую часть человечества. Ответьте же, Лейси: если таковой прорицатель пожелает с вами говорить, но прежде, дабы вы успели поразмыслить и перебороть природное любопытство, известит вас, о каких предметах намерен толковать, то не благоразумнее ли вовсе уклониться от этого разговора?
– Пожалуй, что так. В этом я с вами соглашусь.
– А если прорицатель окажется добрым христианином и истинным человеколюбцем и если даже его пророческая наука покажет обратное – что этот растленный и жестокий свет рано или поздно сподобится вечного мира и изобилия, – то не поступит ли прорицатель разумнее, удержав свое открытие в тайне? Ибо кто станет радеть о достоинстве и добродетели, когда уверится, что райская жизнь и без того наступит?
– Я уразумел общий смысл ваших рассуждений, сэр. Но вот чего я никак не уразумею, почему вы заговорили об этом именно сейчас.
– Так вот, Лейси. Представьте, что вы и есть тот человек, который способен предвидеть грядущие бедствия. Не посчитаете ли вы за лучшее стать их единственной жертвой? Не утихнет ли праведный гнев Господень на дерзнувшего поднять завесу будущего, если вы согласитесь заплатить за это святотатство своим молчанием – и даже больше, собственной жизнью?
– Не знаю, что и ответить. Вы касаетесь до таких предметов... Не нам домогаться власти, которая дана лишь Создателю.
Молодой человек, не отрываясь от огня, сдержанно кивает.
– Я просто рассуждаю. У меня и в мыслях не было богохульствовать.
Он умолкает, словно раскаивается, что вообще затеял этот разговор. Но актер, видимо, не собирается ставить на этом точку. Он медленно подходит к окну, заложив руки за спину. С минуту он разглядывает закрытые ставни, потом вдруг, еще крепче сжав руки, оборачивается и обращается к бритому затылку, силуэт которого темнеет посреди комнаты в отблесках камина:
– Поскольку завтра нам предстоит расстаться, должен я поговорить с вами начистоту. Ремесло мое учит угадывать человека по наружности. По сложению, походке, чертам лица. Я взял смелость составить о вас собственное мнение.
Мнение, сэр, в высшей степени доброе. Если забыть об уловке, которую мы нынче вынуждены употребить, я почитаю вас за джентльмена честного и добропорядочного. Думаю, вы тоже успели меня узнать и согласитесь, что я нипочем бы не стал вашим соумышленником, не будь я уверен, что правда на вашей стороне.
Молодой человек не поворачивает головы. В голосе его появляется желчная нотка.
– Но?
– Что вы утаили от меня некоторые побочности нашего дела – за это я на вас сердца не держу. Видно, были у вас на то свои причины, осмотрительность того требовала. Но что, прикрываясь этими причинами, вы слукавили относительно самой сути дела, уж этого я никак не могу простить.
Так вы себе и знайте. Можете сколько угодно попрекать меня мнительностью, но мне сдается...
Молодой человек стремительно, словно бы в бешенстве, вскакивает с места. Но вместо вспышки гнева он всего лишь смотрит на актера все тем же пристальным взглядом.
– Слово чести, Лейси. Да, я непокорный сын; да, я не открыл вам всего.
Если это грехи, то каюсь: грешен. Но честью вам клянусь, в моей затее нет ровно ничего беззаконного. – Он подходит к актеру и протягивает ему руку:
– Верьте мне.
Поколебавшись, актер берет его руку. Молодой человек глядит ему прямо в глаза.
– Видит Бог, Лейси, я именно таков, каким вы меня сейчас изобразили. И что бы ни случилось дальше, помните об этом.
Он опускает глаза и снова отворачивается к огню, но тотчас оглядывается на стоящего возле стула актера.
– Я порядком вас обморочил. Но, поверьте, поступил так и для вашего же блага. Так вас посчитают не более как слепым орудием. Буде придется держать ответ.
Актер по-прежнему смотрит исподлобья.
– Так-то оно так, но, стало быть, предприятие ваше состоит не в том, о чем вы сказывали?
Молодой человек переводит взгляд на огонь.
– Я ищу встречи кое с кем. В этом я не солгал.
– Такого ли рода встреча, как вы мне представили?
Мистер Бартоломью отмалчивается.
– Дело чести?
Мистер Бартоломью чуть заметно улыбается.
– Для этой оказии я бы взял в спутники близкого друга. И какой мне расчет отправляться в этакую даль за делом, которое можно сладить в окрестностях Лондона?
Актер хочет еще что-то спросить, но в это время на лестнице раздаются шаги и в дверь стучат. Молодой человек приглашает войти. Появившийся в дверях хозяин постоялого двора Пуддикумб обращается к мнимому дяде:
– Извините, что побеспокоил. Там, мистер Браун, один джентльмен желает засвидетельствовать вам свое почтение.
Актер бросает внимательный взгляд на молодого человека у камина. По лицу «племянника» понятно, что это не та встреча, которую он ждет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Молодой человек опять медлит с ответом, потом наконец говорит:
– Вообразите такой изрядно не правдоподобный случай. Вот вы только что пожелали, чтобы ваше завтра было расписано заранее. Представьте же, что к вам – к вам одному – приходит некто, утверждающий, будто он проницает тайны грядущего. Не грядущего царствия небесного, но будущего нашего земного мира. И этот некто сумел вас убедить, что он не ярмарочный шарлатан, но воистину имеет способность исполнить сказанное, употребив свои познания в тайных науках, математике, астрологии, да мало ли в чем еще. И он открывает вам будущее, рассказывает, что случится назавтра, через месяц, через год, через сотню, тысячу лет. Описывает все наперед, как события пьесы. Разгласите ли вы то, что узнали, по всему свету или станете держать язык за зубами?
– Сперва удостоверюсь, что я в своем уме.
– А если он положит конец вашим сомнениям неоспоримыми доказательствами?
– Тогда предупрежу друзей и близких. Чтобы они нашли средства оборониться от напастей.
– Хорошо. Предположим далее, что в грядущем, как уверяет пророк, мир ожидают чума, пожары, смуты, неисчислимые бедствия. Что тогда? Вы и тогда изберете тот же образ действий?
– В толк не возьму, сэр, как такое возможно. Какие могут тому быть доказательства?
– Не принимайте мои слова за чистую монету. Я всего лишь дал волю воображению. Но положим, такие доказательства нашлись.
– Уж больно это мудреные материи для моего ума, мистер Бартоломью. Если по звездам выйдет, что в мой дом ударит молния, воля ваша, я этому воспрепятствовать не в силах. Но раз звездам было угодно, чтобы я о том проведал загодя, так я непременно съеду со двора от греха подальше.
– Но если молния все равно вас поразит – беги не беги, хоронись не хоронись? Много вам будет проку от бегства! Лучше и с места не трогаться.
Вдобавок, может статься, провидец не сумеет указать каждому в отдельности срок, когда его ждет беда, но знает лишь, что рано или поздно она постигнет большую часть человечества. Ответьте же, Лейси: если таковой прорицатель пожелает с вами говорить, но прежде, дабы вы успели поразмыслить и перебороть природное любопытство, известит вас, о каких предметах намерен толковать, то не благоразумнее ли вовсе уклониться от этого разговора?
– Пожалуй, что так. В этом я с вами соглашусь.
– А если прорицатель окажется добрым христианином и истинным человеколюбцем и если даже его пророческая наука покажет обратное – что этот растленный и жестокий свет рано или поздно сподобится вечного мира и изобилия, – то не поступит ли прорицатель разумнее, удержав свое открытие в тайне? Ибо кто станет радеть о достоинстве и добродетели, когда уверится, что райская жизнь и без того наступит?
– Я уразумел общий смысл ваших рассуждений, сэр. Но вот чего я никак не уразумею, почему вы заговорили об этом именно сейчас.
– Так вот, Лейси. Представьте, что вы и есть тот человек, который способен предвидеть грядущие бедствия. Не посчитаете ли вы за лучшее стать их единственной жертвой? Не утихнет ли праведный гнев Господень на дерзнувшего поднять завесу будущего, если вы согласитесь заплатить за это святотатство своим молчанием – и даже больше, собственной жизнью?
– Не знаю, что и ответить. Вы касаетесь до таких предметов... Не нам домогаться власти, которая дана лишь Создателю.
Молодой человек, не отрываясь от огня, сдержанно кивает.
– Я просто рассуждаю. У меня и в мыслях не было богохульствовать.
Он умолкает, словно раскаивается, что вообще затеял этот разговор. Но актер, видимо, не собирается ставить на этом точку. Он медленно подходит к окну, заложив руки за спину. С минуту он разглядывает закрытые ставни, потом вдруг, еще крепче сжав руки, оборачивается и обращается к бритому затылку, силуэт которого темнеет посреди комнаты в отблесках камина:
– Поскольку завтра нам предстоит расстаться, должен я поговорить с вами начистоту. Ремесло мое учит угадывать человека по наружности. По сложению, походке, чертам лица. Я взял смелость составить о вас собственное мнение.
Мнение, сэр, в высшей степени доброе. Если забыть об уловке, которую мы нынче вынуждены употребить, я почитаю вас за джентльмена честного и добропорядочного. Думаю, вы тоже успели меня узнать и согласитесь, что я нипочем бы не стал вашим соумышленником, не будь я уверен, что правда на вашей стороне.
Молодой человек не поворачивает головы. В голосе его появляется желчная нотка.
– Но?
– Что вы утаили от меня некоторые побочности нашего дела – за это я на вас сердца не держу. Видно, были у вас на то свои причины, осмотрительность того требовала. Но что, прикрываясь этими причинами, вы слукавили относительно самой сути дела, уж этого я никак не могу простить.
Так вы себе и знайте. Можете сколько угодно попрекать меня мнительностью, но мне сдается...
Молодой человек стремительно, словно бы в бешенстве, вскакивает с места. Но вместо вспышки гнева он всего лишь смотрит на актера все тем же пристальным взглядом.
– Слово чести, Лейси. Да, я непокорный сын; да, я не открыл вам всего.
Если это грехи, то каюсь: грешен. Но честью вам клянусь, в моей затее нет ровно ничего беззаконного. – Он подходит к актеру и протягивает ему руку:
– Верьте мне.
Поколебавшись, актер берет его руку. Молодой человек глядит ему прямо в глаза.
– Видит Бог, Лейси, я именно таков, каким вы меня сейчас изобразили. И что бы ни случилось дальше, помните об этом.
Он опускает глаза и снова отворачивается к огню, но тотчас оглядывается на стоящего возле стула актера.
– Я порядком вас обморочил. Но, поверьте, поступил так и для вашего же блага. Так вас посчитают не более как слепым орудием. Буде придется держать ответ.
Актер по-прежнему смотрит исподлобья.
– Так-то оно так, но, стало быть, предприятие ваше состоит не в том, о чем вы сказывали?
Молодой человек переводит взгляд на огонь.
– Я ищу встречи кое с кем. В этом я не солгал.
– Такого ли рода встреча, как вы мне представили?
Мистер Бартоломью отмалчивается.
– Дело чести?
Мистер Бартоломью чуть заметно улыбается.
– Для этой оказии я бы взял в спутники близкого друга. И какой мне расчет отправляться в этакую даль за делом, которое можно сладить в окрестностях Лондона?
Актер хочет еще что-то спросить, но в это время на лестнице раздаются шаги и в дверь стучат. Молодой человек приглашает войти. Появившийся в дверях хозяин постоялого двора Пуддикумб обращается к мнимому дяде:
– Извините, что побеспокоил. Там, мистер Браун, один джентльмен желает засвидетельствовать вам свое почтение.
Актер бросает внимательный взгляд на молодого человека у камина. По лицу «племянника» понятно, что это не та встреча, которую он ждет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119