Немного погодя веки у нее задрожали, и она тихо так застонала, вроде как от боли.
Зову ее по имени, объясняю: «Так, мол, и так, хочу, мол, тебе пособить». И тут она как бы сквозь забытье бормочет: «Червь, червь». Дважды произнесла.
В: Что еще за червь?
О: Вот и я ее спрашиваю: «Что за червь? О чем ты?» То ли мой голос ее опамятовал, то ли еще что, только она вмиг открыла глаза и наконец меня узнала. «Фартинг? – говорит. – Как вы здесь очутились?» – «Как очутился, – говорю, – это дело десятое. А вот я сегодня такого навидался – не знаю, что и думать». Она и спрашивает: «Что же вы такое видели?» А я: «Да все, что приключилось наверху». Она в ответ – ни слова. Я наседаю: «Что стряслось с мистером Бартоломью?» А она говорит: «Его там уже нет». – «Как это нет? – говорю. – Я весь день с пещеры глаз не спускал. Дика видел, тебя видел, а больше никто оттуда не выходил». Она знай свое: «Его там нет». – «Быть того не может!» Она и в третий раз: «Его там нет». Тут она приподнялась – до этой минуты я ее поддерживал – и говорит: «Фартинг, нам грозит беда. Надо поскорее отсюда убираться». – «Что за беда?» – спрашиваю. «Чародейство». – «Какое чародейство?» – «Этого, – отвечает, – я тебе открыть не могу, а только если мы отсюда не выберемся до наступления ночи, мы окажемся в их власти». И с этими словами встает она на ноги и снова пускается в путь еще прытче прежнего – видно я ее совсем в разум привел и теперь она только и думает, как бы убраться от греха подальше. Но не прошла она и нескольких шагов, как опять захромала и говорит: «Фартинг, сделай милость, снеси меня вниз». Так я и поступил, сэр. Взял ее на руки и донес до самого берега. А по траве-то уж она сама пошла. Вы, сэр, верно недовольны, что я по первому ее слову так расстарался. Но что мне оставалось: места глухие, опасные, вокруг ни души, одни тени, а тут еще ночь надвигается. Опять же этот полоумный Дик неизвестно где бродит.
В: А что такое она вначале сказала? Про червя.
О: Об этом – потом, сэр. Это разъяснилось после.
В: Все три коня и поклажа были внизу?
О: Точно так, сэр. И она тут же бросилась к своему узлу. Забыл рассказать: я уже в прошлый раз, как проходил мимо, так заметил, что рама с поклажей лежит на земле. Достала она свое обычное платье, взяла туфли с пряжками, в которых все время хаживала, и велела мне отвернуться, а сама принялась одеваться. Она одевается, а я знай расспрашиваю. Но она, покуда не оделась, ни на один вопрос не ответила. А одевшись, накинула опять епанчу, взяла свой узел, подходит ко мне и говорит: «Конь у тебя есть?» – «Как же, – говорю, – тут неподалеку дожидается. Если его какой-нибудь чародей не счародеил». – «Тогда, – говорит, – поехали отсюда». Я уперся.
Взял ее за руку и объявил, что никуда не поеду, пока она не растолкует, куда подевался Его Милость и что там стряслось с Диком.
В: Так и сказали – «Его Милость»?
О: Виноват, сэр. Я сказал «мистер Бартоломью», как мы его обыкновенно называли. «Он, – говорит, – отошел к нечистому. И меня ввел в великий грех против всякого моего хотения. В недобрый час повстречала я этого человека и его слугу!» Тут-то, сэр, я и измыслил, как мне объяснить свое появление и вместе с тем выпытать у нее побольше. «Постой, – говорю, – Луиза, не спеши. Да будет тебе известно, я ехал сюда с тайным наказом отца мистера Бартоломью, а наказ такой, чтобы я за его сыном следил и доносил о всяком его шаге. Батюшка у него ох какой большой вельможа, да и сам мистер Бартоломью много знатнее, чем хочет представить». Взглянула она на меня искоса и потупилась, будто не знает, что ответить. А на лице написано: «Эк удивил: мне это давно известно». Я продолжаю: «А потому должна ты мне открыть все его дела, а то как бы потом не пожалеть». А она: «Когда так, передай Его Сиятельству, что сын его пристрастился к таким занятиям, за какие простых людей посылают на виселицу». Слово в слово так и сказала, сэр. Только вместо «Его Сиятельство» произнесла полное имя. «Ага, – говорю, – стало быть, ты знаешь, что я не вру». – «Я еще и такое знаю, – отвечает, – что твоему господину чести не делает. И лучше уж об этом речи не заводить». – «Лихо припечатала, – говорю. – Вот сама бы ему в лицо и высказала, а то ведь повторять-то придется мне. А где у меня доказательства? Так что выкладывай уж все начистоту». Встревожилась она и говорит: «Ладно, но сперва уедем отсюда». Я не отступаю: «А как же твоя хозяйка, юная леди?» И снова она глаза опустила и отвечает: «Нету здесь никакой хозяйки». – «Ну нет, – говорю, – шалишь. Я ее утром видал своими глазами». А она: «То была не хозяйка». Помолчала и прибавила: «А жаль».
Джонс опять приступает: «Раз нет никакой леди, так, стало думать, не было и горничной?» Помрачнела она. Молчит и головой качает: дескать, твоя правда, не было и горничной. Тогда я ей напрямик: «То-то мне втемяшилось, что я тебя уже прежде встречал, я только дознаваться не стал. Ты часом не овечка ли из стада мамаши Клейборн?» Отвела она взгляд и что-то пробормотала – «Боже мой», кажется. Я не отстаю. Тогда она и говорит: «Да, я великая грешница. И вот до чего довело меня беспутство. Зачем только оставила я родительский дом!» – «Что же тут такое затевалось, если не увоз?» – «Скверное дело, безумное дело. Ах, Фартинг, имей же ты сколько-нибудь великодушия: давай поскорее уедем. Я тебе все-все-все открою, только не здесь». – «Хорошо, – говорю. – Ответь только, скоро ли воротится Его Милость». – «Нынче уже не воротится. Пусть бы век не возвращался – не заплачу». – «Да отвечай ты путем», – говорю. «Он, – говорит, – остался наверху и спускаться не собирается». И вдруг прибавляет: «Отвяжи коней. Они все равно далеко не разбредутся». Ну уж на это, ваша честь, я никак не согласился. Тогда она устремила на меня такой взгляд, точно убеждала отложить всякие сомнения, и произнесла: «Знаю, Фартинг, я держалась с тобой нелюбезно, а для видимости отвергала и тебя и твою дружбу – но, право же, не без причины. Может, я и не имела к тебе добрых чувств, зато и зла тебе не желала. Верь мне, очень тебя прошу.
Отпусти ты коней. Не хочу я, чтобы и они, бедняжки, были на моей совести».
Но я, сэр, заупрямился и вновь пристаю к ней с расспросами. Тогда она подошла к вьючной лошади и сама стала отвязывать. «Ладно, – говорю. – Но чур уговор: ты меня подбила – с тебя и спрос, а я к этому делу непричастен». А она: «Будь по-твоему». Отвязал я двух других коней, распряг, а сбрую оставили возле рамы с поклажей.
В: Себе ничего не взяли?
О: Ей-богу, не взял, сэр. И натерпелся же я тогда страху: время позднее, смеркается, да еще Дик этот у меня из головы не выходит. Ну как он затаился поблизости и наблюдает. Что тут будешь делать? Да, вот еще.
Когда она возле рамы с поклажей одевалась, из узла вывалилась всякая всячина: тонкая розовая сорочка, юбка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Зову ее по имени, объясняю: «Так, мол, и так, хочу, мол, тебе пособить». И тут она как бы сквозь забытье бормочет: «Червь, червь». Дважды произнесла.
В: Что еще за червь?
О: Вот и я ее спрашиваю: «Что за червь? О чем ты?» То ли мой голос ее опамятовал, то ли еще что, только она вмиг открыла глаза и наконец меня узнала. «Фартинг? – говорит. – Как вы здесь очутились?» – «Как очутился, – говорю, – это дело десятое. А вот я сегодня такого навидался – не знаю, что и думать». Она и спрашивает: «Что же вы такое видели?» А я: «Да все, что приключилось наверху». Она в ответ – ни слова. Я наседаю: «Что стряслось с мистером Бартоломью?» А она говорит: «Его там уже нет». – «Как это нет? – говорю. – Я весь день с пещеры глаз не спускал. Дика видел, тебя видел, а больше никто оттуда не выходил». Она знай свое: «Его там нет». – «Быть того не может!» Она и в третий раз: «Его там нет». Тут она приподнялась – до этой минуты я ее поддерживал – и говорит: «Фартинг, нам грозит беда. Надо поскорее отсюда убираться». – «Что за беда?» – спрашиваю. «Чародейство». – «Какое чародейство?» – «Этого, – отвечает, – я тебе открыть не могу, а только если мы отсюда не выберемся до наступления ночи, мы окажемся в их власти». И с этими словами встает она на ноги и снова пускается в путь еще прытче прежнего – видно я ее совсем в разум привел и теперь она только и думает, как бы убраться от греха подальше. Но не прошла она и нескольких шагов, как опять захромала и говорит: «Фартинг, сделай милость, снеси меня вниз». Так я и поступил, сэр. Взял ее на руки и донес до самого берега. А по траве-то уж она сама пошла. Вы, сэр, верно недовольны, что я по первому ее слову так расстарался. Но что мне оставалось: места глухие, опасные, вокруг ни души, одни тени, а тут еще ночь надвигается. Опять же этот полоумный Дик неизвестно где бродит.
В: А что такое она вначале сказала? Про червя.
О: Об этом – потом, сэр. Это разъяснилось после.
В: Все три коня и поклажа были внизу?
О: Точно так, сэр. И она тут же бросилась к своему узлу. Забыл рассказать: я уже в прошлый раз, как проходил мимо, так заметил, что рама с поклажей лежит на земле. Достала она свое обычное платье, взяла туфли с пряжками, в которых все время хаживала, и велела мне отвернуться, а сама принялась одеваться. Она одевается, а я знай расспрашиваю. Но она, покуда не оделась, ни на один вопрос не ответила. А одевшись, накинула опять епанчу, взяла свой узел, подходит ко мне и говорит: «Конь у тебя есть?» – «Как же, – говорю, – тут неподалеку дожидается. Если его какой-нибудь чародей не счародеил». – «Тогда, – говорит, – поехали отсюда». Я уперся.
Взял ее за руку и объявил, что никуда не поеду, пока она не растолкует, куда подевался Его Милость и что там стряслось с Диком.
В: Так и сказали – «Его Милость»?
О: Виноват, сэр. Я сказал «мистер Бартоломью», как мы его обыкновенно называли. «Он, – говорит, – отошел к нечистому. И меня ввел в великий грех против всякого моего хотения. В недобрый час повстречала я этого человека и его слугу!» Тут-то, сэр, я и измыслил, как мне объяснить свое появление и вместе с тем выпытать у нее побольше. «Постой, – говорю, – Луиза, не спеши. Да будет тебе известно, я ехал сюда с тайным наказом отца мистера Бартоломью, а наказ такой, чтобы я за его сыном следил и доносил о всяком его шаге. Батюшка у него ох какой большой вельможа, да и сам мистер Бартоломью много знатнее, чем хочет представить». Взглянула она на меня искоса и потупилась, будто не знает, что ответить. А на лице написано: «Эк удивил: мне это давно известно». Я продолжаю: «А потому должна ты мне открыть все его дела, а то как бы потом не пожалеть». А она: «Когда так, передай Его Сиятельству, что сын его пристрастился к таким занятиям, за какие простых людей посылают на виселицу». Слово в слово так и сказала, сэр. Только вместо «Его Сиятельство» произнесла полное имя. «Ага, – говорю, – стало быть, ты знаешь, что я не вру». – «Я еще и такое знаю, – отвечает, – что твоему господину чести не делает. И лучше уж об этом речи не заводить». – «Лихо припечатала, – говорю. – Вот сама бы ему в лицо и высказала, а то ведь повторять-то придется мне. А где у меня доказательства? Так что выкладывай уж все начистоту». Встревожилась она и говорит: «Ладно, но сперва уедем отсюда». Я не отступаю: «А как же твоя хозяйка, юная леди?» И снова она глаза опустила и отвечает: «Нету здесь никакой хозяйки». – «Ну нет, – говорю, – шалишь. Я ее утром видал своими глазами». А она: «То была не хозяйка». Помолчала и прибавила: «А жаль».
Джонс опять приступает: «Раз нет никакой леди, так, стало думать, не было и горничной?» Помрачнела она. Молчит и головой качает: дескать, твоя правда, не было и горничной. Тогда я ей напрямик: «То-то мне втемяшилось, что я тебя уже прежде встречал, я только дознаваться не стал. Ты часом не овечка ли из стада мамаши Клейборн?» Отвела она взгляд и что-то пробормотала – «Боже мой», кажется. Я не отстаю. Тогда она и говорит: «Да, я великая грешница. И вот до чего довело меня беспутство. Зачем только оставила я родительский дом!» – «Что же тут такое затевалось, если не увоз?» – «Скверное дело, безумное дело. Ах, Фартинг, имей же ты сколько-нибудь великодушия: давай поскорее уедем. Я тебе все-все-все открою, только не здесь». – «Хорошо, – говорю. – Ответь только, скоро ли воротится Его Милость». – «Нынче уже не воротится. Пусть бы век не возвращался – не заплачу». – «Да отвечай ты путем», – говорю. «Он, – говорит, – остался наверху и спускаться не собирается». И вдруг прибавляет: «Отвяжи коней. Они все равно далеко не разбредутся». Ну уж на это, ваша честь, я никак не согласился. Тогда она устремила на меня такой взгляд, точно убеждала отложить всякие сомнения, и произнесла: «Знаю, Фартинг, я держалась с тобой нелюбезно, а для видимости отвергала и тебя и твою дружбу – но, право же, не без причины. Может, я и не имела к тебе добрых чувств, зато и зла тебе не желала. Верь мне, очень тебя прошу.
Отпусти ты коней. Не хочу я, чтобы и они, бедняжки, были на моей совести».
Но я, сэр, заупрямился и вновь пристаю к ней с расспросами. Тогда она подошла к вьючной лошади и сама стала отвязывать. «Ладно, – говорю. – Но чур уговор: ты меня подбила – с тебя и спрос, а я к этому делу непричастен». А она: «Будь по-твоему». Отвязал я двух других коней, распряг, а сбрую оставили возле рамы с поклажей.
В: Себе ничего не взяли?
О: Ей-богу, не взял, сэр. И натерпелся же я тогда страху: время позднее, смеркается, да еще Дик этот у меня из головы не выходит. Ну как он затаился поблизости и наблюдает. Что тут будешь делать? Да, вот еще.
Когда она возле рамы с поклажей одевалась, из узла вывалилась всякая всячина: тонкая розовая сорочка, юбка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119