Но эту запись я просто не
вынесу! Я, конечно, не психиатр, но не думаю, чтобы какая-либо особь
смогла адаптироваться к постоянно повторяющейся смертельной агонии.
На Митболе, - мрачно говорил он, - нельзя сделать вид, что ты мертв,
спишь или неподвижен и, значит, ты мертв. Сородичи Саррешана начинают
вращаться еще в утробе матери, во время беременности и так до самой...
- Вы нас убедили, доктор, - прервал его О'Мара, снова приближаясь к
Конвею. На ладони он держал три таблетки. - Я не стану делать вам укол,
потому что остановка вашего тела, очевидно, вызовет нервный шок. Вместо
этого я дам вам сильнейшее снотворное. Действие его будет мгновенным и вы
проспите по меньшей мере сорок восемь часов. За это время я сотру
мнемограмму Саррешана, и когда вы проснетесь, у вас будут лишь остаточные
воспоминания и впечатления, но состояние паники уже исчезнет.
А теперь откройте рот, доктор, и закройте глаза...
Конвей проснулся в крохотной каютке; суровая окраска стен
свидетельствовала о том, что он на борту крейсера.
И действительно, к стене была прикреплена табличка:
"Исследовательский корабль для культурных контактов "Декарт". Заполняя
почти все пространство каюты, на единственном привинченном к полу стуле
сидел офицер с нашивками майора и изучал материалы по Митболу. Он поднял
глаза.
- Эдвардс, корабельный врач, - вежливо представился он. - Рад вас
видеть на борту, доктор. Вы проснулись?
Конвей сладко зевнул.
- Наполовину, - ответил он.
- В таком случае, - сообщил Эдвардс, выходя в коридор, чтобы Конвей
смог одеться, - нас хотел бы видеть капитан.
"Декарт" был большим кораблем, и его рубка была достаточно
просторной, чтобы, не мешая дежурным офицерам, там мог находиться аппарат
для жизнеобеспечения Саррешана. Капитан Уильямсон предложил ему проводить
здесь большую часть времени - честь, которая польстила бы самолюбию
представителя любой расы, - а для пассажира, который не знает, что такое
"спать", это оборачивалось преимуществом быть всегда на людях. Некоторым
образом он мог с ними даже общаться.
По сравнению с электронным монстром, заведовавшим переводом в
Госпитале, корабельный компьютер был крошечным, да и то для перевода
выделялась лишь часть объекта его памяти, так как он еще и управлял
кораблем. В результате попытки капитана обсудить с Саррешаном сложные
психологические и политические вопросы не увенчались успехом.
Офицер, стоявший позади капитана, обернулся, и Конвей узнал
Харрисона. Он кивнул ему и поинтересовался:
- Как нога, лейтенант?
- Спасибо, хорошо, - ответил тот и добавил с серьезным видом: -
Немного беспокоит во время дождя, благо здесь они идут редко...
- Харрисон, если вам необходимо побеседовать, - сказал капитан с
плохо сдерживаемым раздражением, - будьте все же благоразумнее. Доктор, -
оживленно обратился он к Конвею, - их социальная система выше моего
понимания. Она ближе всего к полувоенной анархии. Однако мы должны
связаться с их руководителями либо, если это не удастся, с друзьями
Саррешана или ближайшими родственниками. Беда в том, что Саррешан не знает
даже такого понятия, как родительская любовь, а сексуальные отношения у
них, похоже, необычайно сложные...
- Это на самом деле так, - с чувством сказал Конвей.
- Понятно, что в этих вопросах вы разбираетесь лучше нас, - с
облегчением заметил капитан. - Мне сказали, что помимо того, что вы в
течение нескольких минут разделяли с ним разум, он был еще и вашим
пациентом?
Конвей кивнул.
- Он не был пациентом в прямом смысле этого слова, сэр, потому что не
был болен, но сотрудничал с нами во время многочисленных психологических и
физиологических тестов. Ему по-прежнему не терпится вернуться домой и
почти так же не терпится помочь нам вступить в дружеский контакт с его
народом. В чем загвоздка, капитан?
В основном проблема для капитана заключалась в том, что, отличаясь
подозрительностью, он, хотя и отдавал должное жителям Митбола, но ожидал и
от них того же. Пока они имели дело лишь с Саррешаном - первым
представителем этой расы, побывавшим в космосе. Он был "заглочен" грузовым
люком "Декарта" и, в представлении сородичей, увезен неизвестно куда.
- Они ожидали, что потеряют меня, - вставил Саррешан в нужный момент,
- но не ожидали, что меня украдут.
Реакция жителей Митбола на предыдущее возвращение "Декарта" была
вполне предсказуема - по отношению к кораблю были проявлены все формы
враждебности, на какие они только были способны. Ядерные ракеты легко было
сбить или обойти, но Уильямсон улетел, потому что их боеголовки были
исключительно "грязного" типа, и если бы атака продолжилась, жизнь на
поверхности планеты подверглась бы серьезной опасности радиоактивного
заражения. Теперь корабль снова возвращался, на этот раз вместе с первым
астронавтом Митбола, и он должен доказать руководителям планеты или, если
не им, то своим друзьям, что с ним не случилось ничего страшного.
Простейшим способом было бы выйти на орбиту вне пределов досягаемости
ракет, предоставив Саррешану столько времени сколько потребуется, самому
убеждать свой народ, что его никто не пытал и что его разум не захвачен
монстром вроде капитана. Оборудование для связи было продублировано в
скафандре Саррешана, так что технических проблем здесь быть не могло. Тем
не менее, Уильямсон чувствовал, что разумнее было бы самому связаться с
правительством и извиниться за недоразумение прежде, чем будет говорить
Саррешан.
- Первоначальной целью экспедиции было установить дружеский контакт с
этим народом, - заключил Уильямсон, - еще даже до того, как вы там, в
Госпитале, так загорелись этими мысленно управляемыми инструментами.
- Причина моего пребывания здесь не совсем коммерческая, - задумчиво,
с отсутствующим видом проговорил Конвей. - Что касается данной проблемы, я
могу вам помочь. Трудности возникают из-за вашего непонимания, что у них
полностью отсутствуют родительская и сыновья любовь или вообще какие-либо
эмоциональные проявления по отношению друг к другу, за исключением
коротких, но очень бурных связей до и во время брачных отношений.
Понимаете, они действительно ненавидят своих отцов и всех, кто...
- Спаси и помилуй! - пробормотал Эдвардс.
- ...И все, кто состоит с ними в прямом родстве, - продолжал Конвей.
- Это одно из самых необычных воспоминаний, из сохранившихся в моей
памяти. Такое иногда случается после раскрытия перед разумом необычной
чужой личности, а этот народ очень необычен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
вынесу! Я, конечно, не психиатр, но не думаю, чтобы какая-либо особь
смогла адаптироваться к постоянно повторяющейся смертельной агонии.
На Митболе, - мрачно говорил он, - нельзя сделать вид, что ты мертв,
спишь или неподвижен и, значит, ты мертв. Сородичи Саррешана начинают
вращаться еще в утробе матери, во время беременности и так до самой...
- Вы нас убедили, доктор, - прервал его О'Мара, снова приближаясь к
Конвею. На ладони он держал три таблетки. - Я не стану делать вам укол,
потому что остановка вашего тела, очевидно, вызовет нервный шок. Вместо
этого я дам вам сильнейшее снотворное. Действие его будет мгновенным и вы
проспите по меньшей мере сорок восемь часов. За это время я сотру
мнемограмму Саррешана, и когда вы проснетесь, у вас будут лишь остаточные
воспоминания и впечатления, но состояние паники уже исчезнет.
А теперь откройте рот, доктор, и закройте глаза...
Конвей проснулся в крохотной каютке; суровая окраска стен
свидетельствовала о том, что он на борту крейсера.
И действительно, к стене была прикреплена табличка:
"Исследовательский корабль для культурных контактов "Декарт". Заполняя
почти все пространство каюты, на единственном привинченном к полу стуле
сидел офицер с нашивками майора и изучал материалы по Митболу. Он поднял
глаза.
- Эдвардс, корабельный врач, - вежливо представился он. - Рад вас
видеть на борту, доктор. Вы проснулись?
Конвей сладко зевнул.
- Наполовину, - ответил он.
- В таком случае, - сообщил Эдвардс, выходя в коридор, чтобы Конвей
смог одеться, - нас хотел бы видеть капитан.
"Декарт" был большим кораблем, и его рубка была достаточно
просторной, чтобы, не мешая дежурным офицерам, там мог находиться аппарат
для жизнеобеспечения Саррешана. Капитан Уильямсон предложил ему проводить
здесь большую часть времени - честь, которая польстила бы самолюбию
представителя любой расы, - а для пассажира, который не знает, что такое
"спать", это оборачивалось преимуществом быть всегда на людях. Некоторым
образом он мог с ними даже общаться.
По сравнению с электронным монстром, заведовавшим переводом в
Госпитале, корабельный компьютер был крошечным, да и то для перевода
выделялась лишь часть объекта его памяти, так как он еще и управлял
кораблем. В результате попытки капитана обсудить с Саррешаном сложные
психологические и политические вопросы не увенчались успехом.
Офицер, стоявший позади капитана, обернулся, и Конвей узнал
Харрисона. Он кивнул ему и поинтересовался:
- Как нога, лейтенант?
- Спасибо, хорошо, - ответил тот и добавил с серьезным видом: -
Немного беспокоит во время дождя, благо здесь они идут редко...
- Харрисон, если вам необходимо побеседовать, - сказал капитан с
плохо сдерживаемым раздражением, - будьте все же благоразумнее. Доктор, -
оживленно обратился он к Конвею, - их социальная система выше моего
понимания. Она ближе всего к полувоенной анархии. Однако мы должны
связаться с их руководителями либо, если это не удастся, с друзьями
Саррешана или ближайшими родственниками. Беда в том, что Саррешан не знает
даже такого понятия, как родительская любовь, а сексуальные отношения у
них, похоже, необычайно сложные...
- Это на самом деле так, - с чувством сказал Конвей.
- Понятно, что в этих вопросах вы разбираетесь лучше нас, - с
облегчением заметил капитан. - Мне сказали, что помимо того, что вы в
течение нескольких минут разделяли с ним разум, он был еще и вашим
пациентом?
Конвей кивнул.
- Он не был пациентом в прямом смысле этого слова, сэр, потому что не
был болен, но сотрудничал с нами во время многочисленных психологических и
физиологических тестов. Ему по-прежнему не терпится вернуться домой и
почти так же не терпится помочь нам вступить в дружеский контакт с его
народом. В чем загвоздка, капитан?
В основном проблема для капитана заключалась в том, что, отличаясь
подозрительностью, он, хотя и отдавал должное жителям Митбола, но ожидал и
от них того же. Пока они имели дело лишь с Саррешаном - первым
представителем этой расы, побывавшим в космосе. Он был "заглочен" грузовым
люком "Декарта" и, в представлении сородичей, увезен неизвестно куда.
- Они ожидали, что потеряют меня, - вставил Саррешан в нужный момент,
- но не ожидали, что меня украдут.
Реакция жителей Митбола на предыдущее возвращение "Декарта" была
вполне предсказуема - по отношению к кораблю были проявлены все формы
враждебности, на какие они только были способны. Ядерные ракеты легко было
сбить или обойти, но Уильямсон улетел, потому что их боеголовки были
исключительно "грязного" типа, и если бы атака продолжилась, жизнь на
поверхности планеты подверглась бы серьезной опасности радиоактивного
заражения. Теперь корабль снова возвращался, на этот раз вместе с первым
астронавтом Митбола, и он должен доказать руководителям планеты или, если
не им, то своим друзьям, что с ним не случилось ничего страшного.
Простейшим способом было бы выйти на орбиту вне пределов досягаемости
ракет, предоставив Саррешану столько времени сколько потребуется, самому
убеждать свой народ, что его никто не пытал и что его разум не захвачен
монстром вроде капитана. Оборудование для связи было продублировано в
скафандре Саррешана, так что технических проблем здесь быть не могло. Тем
не менее, Уильямсон чувствовал, что разумнее было бы самому связаться с
правительством и извиниться за недоразумение прежде, чем будет говорить
Саррешан.
- Первоначальной целью экспедиции было установить дружеский контакт с
этим народом, - заключил Уильямсон, - еще даже до того, как вы там, в
Госпитале, так загорелись этими мысленно управляемыми инструментами.
- Причина моего пребывания здесь не совсем коммерческая, - задумчиво,
с отсутствующим видом проговорил Конвей. - Что касается данной проблемы, я
могу вам помочь. Трудности возникают из-за вашего непонимания, что у них
полностью отсутствуют родительская и сыновья любовь или вообще какие-либо
эмоциональные проявления по отношению друг к другу, за исключением
коротких, но очень бурных связей до и во время брачных отношений.
Понимаете, они действительно ненавидят своих отцов и всех, кто...
- Спаси и помилуй! - пробормотал Эдвардс.
- ...И все, кто состоит с ними в прямом родстве, - продолжал Конвей.
- Это одно из самых необычных воспоминаний, из сохранившихся в моей
памяти. Такое иногда случается после раскрытия перед разумом необычной
чужой личности, а этот народ очень необычен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56