- Страх, - отозвался Приликла, - нет, крайняя обеспокоенность. Теперь
излучение стало достаточно четким. Мне кажется, существу лучше, - похоже,
эмпат не верил своим собственным словам.
Звездолет аккуратно подняли и подвели под него длинную и низкую
тележку на надувных колесах. Затем в шлюз подали воду; она поступала из
соседнего коридора. Приликла взбежал по стене, промчался по потолку и
застыл в нескольких ярдах над носом звездолета. Конвей, Маннон и Харрисон
направились к нему. Сперва они шагали, а потом вынуждены были пуститься
вплавь. Добравшись до корабля, они сгрудились у носовой секции, не обращая
внимания на монтажников, которые крепили ракету к тележке, чтобы вывезти
ее в коридор отделения вододышащих, и одновременно снимали с корпуса
обшивку, следя за тем, чтобы не повредить ненароком систему
жизнеобеспечения. Постепенно от носовой секции остался один скелет, и
тогда все смогли разглядеть пилота. Он напоминал бурую гусеницу, угодившую
между шестеренками гигантских часов, и лежал, свернувшись кольцом. К тому
времени корабль полностью погрузился в воду, которая была предварительно
насыщена кислородом, и Приликла сообщил, что пациент беспокоится и
испытывает замешательство.
- Он в замешательстве! - произнес знакомый голос. Обернувшись, Конвей
увидел О'Мару, рядом с которым трепыхался в воде полковник Скемптон.
Заметив удивление Конвея, главный психолог продолжил: - Не забывайте,
доктор, задание срочное и важное, отсюда наше особо пристальное к нему
внимание. Но почему бы вам не разобрать этот часовой механизм и не извлечь
из него пациента? Вы доказали, что ему и впрямь потребна для жизни
гравитация, и мы можем...
- Нет, сэр, - возразил Конвей, - пока рано...
- Очевидно, вращение существа внутри капсулы, - сказал Скемптон, -
связано с вращением корабля и позволяет пилоту как бы оставаться в
неподвижности относительно окружающего мира.
- Не знаю, - проговорил Конвей. - Параметры того и другого вращения
целиком не совпадают. Мне кажется, мы должны подождать до тех пор, пока не
сможем переместить больного на чертово колесо, которое почти в точности
воспроизведет корабельные условия. По-моему, мы, как ни странно, еще не на
правильном пути.
- Но зачем тащить в палату корабль, когда можно в несколько секунд
доставить туда пациента?..
- Нет, - отрезал Конвей.
- Он врач, ему виднее, - произнес майор, не давая разгореться спору,
и отвлек внимание полковника, переведя разговор на систему лопастей,
которая обеспечивала циркуляцию "воздуха" пациента. Огромную тележку на
надувных шинах вручную выволокли в коридор и дотолкали до огромного
резервуара - палаты-операционной для вододышащих. Здесь внезапно возникло
новое осложнение.
- Доктор! Смотрите!
Кто-то из монтажников, увивавшихся вокруг звездолета, нажал, должно
быть, кнопку катапультирования, ибо узкий входной люк раскрылся, а
шестерни, звездочки и приводные ремни пришли в действие. К образовавшемуся
в корпусе отверстию устремились три предмета, походившие на автомобильные
шины пяти футов в диаметре. Средней шиной был пилот звездолета, а те, что
катились по бокам от него, имели металлический отблеск. От них к пациенту
тянулось множество трубок. Вероятно, пищевые баки, подумал Конвей. Эти две
шины остановились у люка, а пациент, из тела которого по-прежнему торчала
одна из питательных трубок, вывалился из корабля и, не переставая
кружиться, медленно пошел ко дну, вернее, к полу, что располагался восемью
футами ниже. Харрисон, бывший к нему ближе всех, попытался поймать его, но
не преуспел в своем намерении. Существо плашмя ударилось об пол,
подпрыгнуло и... застыло.
- Оно снова без сознания! Оно умирает! Скорее, друг Конвей! - обычно
вежливый и тихий Приликла включил коммуникатор своего скафандра на полную
мощность. Конвей махнул рукой в знак того, что слышал, и, плывя к
астронавту, крикнул Харрисону:
- Поставьте его! Переверните!
- Что... - Харрисон не договорил. Подсунув под существо обе руки, он
начал поднимать его. Маннон, О'Мара и Конвей подоспели к нему на помощь
одновременно. Вчетвером они быстро поставили существо на, если можно так
выразиться, ребро, но, когда, по настоянию Конвея, попробовали покатить
его, оно сразу как-то обмякло. Приликла, подвергая себя опасности быть
раздавленным чьим-нибудь башмаком, совершил посадку рядом с ними и
принялся во всеуслышанье твердить об эмоциональном излучении пациента,
которое в настоящий момент практически отсутствовало. Конвей велел
остальным поднять существо над полом и вертеть его. Пару-тройку секунд
спустя майор тянул, Маннон толкал, а Конвей с лейтенантом изо всех сил
раскручивали громадное кольцеобразное тело.
- А ну тише, Приликла! - рявкнул О'Мара. Потом он раздраженно
справился: - Кто-нибудь из нас знает, что тут происходит?
- Как будто, - отозвался Конвей. - Поднажмите, в своем корабле он
вертелся куда быстрее. Приликла?
- Ему очень плохо, друг Конвей.
Стараясь всячески ускорить вращение существа, они повлекли его в
предназначенную для него палату, где было установлено чертово колесо и где
вода содержала синтетические организмы, точь-в-точь соответствовавшие
кашице митболских морей. Разумеется, о соответствии можно было говорить
только применительно к калорийности; поскольку до сих пор никто из других
вододышащих этой мешаниной не отравился, помещение для астронавта
огородили пластиковой пленкой, а не металлическими стенками, что тоже
содействовало быстрейшему перемещению пациента на колесо. Наконец он
очутился там, куда его направляли; привязанный к "сиденью", он вращался в
том же направлении и с той же скоростью, что и на звездолете. Маннон и
Конвей с Приликлой расположились как можно ближе к центру колеса к
пациенту и начали обследование, применяя специальные инструменты,
диагностическое оборудование и "мыслескоп" с Митбола. Миновал час. Пациент
по-прежнему находился без сознания.
О'Мара и Скемптон уступили свои места на колесе санитарам, поэтому
Конвею пришлось через коммуникатор описывать им то, что остальные видели
своими глазами.
- Даже на близком расстоянии эта плавучая гадость затрудняет
наблюдение, однако, поскольку пациент в тяжелом состоянии и долго страдал
от нехватки воздуха и пищи, я рад тому, что работаю не в чистой воде.
- Самое мое любимое лекарство, - заметил Маннон, - это еда.
- Интересно, как развилась подобная форма жизни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56