– У вас уютно. Извините, конечно, но когда я пришел к вам первый раз, здесь было довольно убого.
Неопределенно кивнув, я жду продолжения.
– Не знаю, говорила ли вам Лиза… Наши отношения идут к тому – в общем, к женитьбе.
Гость смотрит, какое впечатление произвела на меня эта потрясающая новость, и я снова киваю.
– Но вам ведь понятно, что слово «женитьба» связано со словом «жилье»… Вопрос непростой, и прежде чем обсуждать его с Лизой я решил поговорить с вами.
– Почему «непростой»? У вас самая лучшая комната в квартире.
– А ребенок? Молодая супружеская пара в одной комнате с ребенком, довольно уже большим… Неудобно, сами понимаете.
Понимаю, конечно, как не понимать. Но я-то тут при чем?
– И вот когда я думал об этом, мне вдруг пришло в голову, что мы с вами могли бы произвести обмен – разумеется, если будет на то ваше согласие. Опять же с Лизой я пока не говорил. Это моя идея.
– Идея неплохая, – признаю я. – Особенно для вас. Что же касается меня, то мне одной комнаты вполне достаточно. Но я люблю уединение…
– Внизу оно вам будет обеспечено Правда, там общая ванная, но должен вас заверить, старики не сидят в ней безвылазно, и при желании можно так все отладить, что они неделями не будут попадаться вам на глаза. А если говорить о комнатах, то согласитесь – моя куда приятнее этого вашего холодильника.
Меня так и подмывает сказать: «В таком случае оставьте ее себе». Словно почувствовав это, Илиев спешит добавить:
– Все дело в этом чуланчике. Сразу снимается вопрос, куда девать ребенка…
– Чуланчик? Да, я обещал отдать его Лизе в качестве свадебного подарка.
– Серьезно? Она мне не говорила.
– Ну я вам говорю – какая разница!
– Чудесно, – соглашается Илиев без особого энтузиазма. – Но неужели присутствие ребенка не причинит вам беспокойства? Он будет ходить туда-сюда, Лиза тоже станет наведываться…
– Вы что? Ревнуете?
– Глупости, Павлов. Я просто не могу понять, почему вы так держитесь за этот холодильник.
– А орех?
– Орех? – Владо смотрит на меня с искренним удивлением. – Да ведь он просто заслоняет свет. Из-за него ваша комната такая мрачная.
– Может, она не светлая, но уж никак не мрачная. А когда дерево зазеленеет, когда листва распустится… Представьте, вы входите в роскошный лес. Входите все глубже и глубже. Разве можно зеленый лес назвать мрачным? Я в какой-то мере лесовик, Илиев.
– Вот уж не думал, – отвечает гость. – Я полагал, вы коренной житель Софии.
– Ладно, подумаю, – обещаю я, чтобы поставить точку на этом разговоре. – Моральное преимущество на вашей стороне. Молодая семья, новая ячейка нашего общества…
– Не знаю, почему вы иронизируете, – спокойно говорит Илиев. – Дело не только в семье, но и в моей работе. Не хотелось бы хвастать, но придется сказать: я очень продвинулся по работе.
– Похвально, – говорю я. – Только не забывайте, что все работают, все так или иначе продвигаются.
– Не скажите. Кое-кто преуспевает только в трепотне. Щеголяют терминами из области кибернетики. Выглядит это весьма современно, в духе технического прогресса. Заседания, совещания, протоколы. Ксероксы выстреливают горы бумаги. Все запланировано, запрограммировано, гарантировано, а в итоге – этот не выполнил, потому что тот не поставил, а тот не поставил, потому что кто-то не снабдил сырьем, кто-то не снабдил, потому что…
– Кибернетика.
– Я не утверждаю, что дело не делается, но делается оно не всегда разумно. Я хочу сказать, не хватает должной организации. Нам нужна не суетня, а жесткая система.
– Я полагаю, лично у вас система железная. Не сомневаюсь, что вы далеко пойдете…
– Вы считаете, меня только это заботит? – обиженно бормочет инженер.
– Извините, я неловко выразился…
– Я люблю свою работу, Павлов. И говорю об этом вовсе не потому, что напрашиваюсь на интервью. Да и может ли работа не быть увлекательной, если она организована по выверенной системе? Совсем как в шахматах…
– Все-таки несколько сложнее, верно?
– Нет, как в трудной шахматной партии. И чем трудней, тем увлекательней.
– А бывает, что ваша личная система наталкивается на людей, которым система как таковая противна?
– Безусловно.
– А может такое случиться, что кто-нибудь вышвырнет вас вместе с вашей системой?
Илиев снисходительно усмехается:
– Она не только моя. Так что вышвырнуть – дело не простое. Вместо меня может вылететь кто-то другой. Экономика, Павлов, в конечном счете упирается в политику. А с политикой шутки плохи… Я ведь говорил: наша сила в главной целесообразности, имя которой – строй.
– Совершенно верно, – киваю я. – Хотя и чересчур абстрактно. Давайте-ка опустимся на землю, и послушайте, какую я загадаю вам загадку.
– В нашем деле загадок нет, – возражает инженер. – Мы решаем задачи, а не разгадываем загадки.
– Ну хорошо, называйте это задачей.
И я коротко излагаю ему историю, над которой сам ломаю голову. Он курит, напряженно слушает, а затем я слушаю его выводы:
– Допущены ошибки во всех звеньях, хотя и не равнозначные. Тут целая пирамида ошибок, Павлов, главных и второстепенных, изначальных и производных. Начнем: некачественное проектирование новых цехов, в проекте – грубые ошибки, совет экспертов относится к этому крайне легкомысленно и одобряет проект, а соответствующая инстанция утверждает его. Таким образом, провал был заранее запрограммирован. Мало того: когда брак обнаруживается, люди ищут компромиссное решение, вместо того чтобы радикально изменить проект. Словом, это не что иное, как проектирование «на колене», или, как вы выразились, «кибернетика»… За этим следует затяжка строительно-монтажных работ, изъяны в предварительной спецификации, несоблюдение договорных условий. Практический контроль на местах подменяется перепиской… – Помолчав, Илиев докуривает сигарету и заключает: – В общем, загадка ваша неплохо иллюстрирует тему моей работы: люди не сидели сложа руки, затраты труда огромные, а в итоге – провал. И произошло это из-за некомпетентности должностных лиц, из-за бездумного отношения к делу, не была обеспечена синхронность всех процессов… Я прав?
– Полагаю, что да. Я ведь не специалист, – отвечаю я.
И добавляю про себя: «Что же касается ореха – дудки!»
Стоящая у парадной двери высокая женщина немолода, но, как видно, изо всех сил старается молодиться. У нее черные, явно крашеные волосы, на лице толстый слой косметики, она в шубе из ламы и в пестром шерстяном платке. Чем-то она мне знакома, эта женщина, но чем именно, никак не могу понять. Наконец она сама объясняет:
– Я мать Лизы. – И, не дожидаясь моей реакции, добавляет: – Вы ее приятель, верно?
– Мы тут все ее приятели, – уклончиво отвечаю я.
– Но она живет у вас.
– Да, если иметь в виду один и тот же этаж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111