она, я и Владо, и мы с нею по-прежнему будем жить наверху, а Владо – корпеть внизу над своей работой?
Впрочем, я рад за нее. Теперь, когда Несси ушел в мир иной, а я уезжаю, этот мрачный приют потерпевших кораблекрушение обретет наконец приветливый вид семейного гнездышка. Тут достаточно места и для новобрачных, и для престарелого отца, и для Петьо – в общем, здесь будут все свои.
Да, я рад за нее. Наконец-то ей удастся создать для себя какой-то уют – придут маляры, покрасят закопченные стены, может быть, запах свежей краски все же пересилит упорный дух плесени.
Да, я по-настоящему рад за нее, имеет же она право на спокойную жизнь, семейное тепло и чистые отношения после стольких лет горечи и грязи.
И если я проявляю некоторое пренебрежение к ее жениху, то по крайней мере сознаю, что это от зависти, ибо у него есть все, чего недостает мне самому, – внутреннее равновесие, уверенность в себе, творческая работа, ясная цель в жизни, а теперь у него будет еще и Лиза.
Раз ты им завидуешь, размышляю я, значит, них все в порядке. Если бы это было не так, ты бы не стал завидовать.
А кстати, почему я завидую?
Может быть, все исходит из порочного убеждения, в котором ты даже не даешь себе отчета, но которое таскаешь где-то глубоко в себе с тех пор как себя помнишь? Убеждение, что другие что-то тебе должны, хотя ты твердишь вслух, что никто ничего тебе не должен. Другие тебе должны предоставить место, которое, по твоему разумению, тебе полагается. Должны оценивать тебя именно так, как ты сам себя оцениваешь. Другие должны в какой-то мере отвечать твоему идеалу, иначе ты утратишь веру в идеал.
Однако они не склонны оценивать тебя так, как тебе хочется, если вообще тебя замечают. Так же как не склонны шарахаться в сторону, чтобы дать тебе дорогу. Как не склонны и приноравливаться к твоему идеалу.
Ты судишь о других сообразно своему идеалу, а затем посылаешь ко всем чертям этот самый идеал, поскольку жизнь его опровергла. Словом, ты ставишь на всем крест, подводишь баланс, и тебе становится легко, как обычно бывает в таких случаях. Но только в самом начале, пока до тебя не доходит, что ты поставил крест на себе самом.
А теперь-то понял, после письма, полученного от покойного отца. Сколько ты ни копаешься в своей памяти, ты не в состоянии откопать больше двух-трех добрых дел. Но тут есть и неприятный нюанс: ты их сделал несознательно. Ты не нашел времени подумать, стоит ли их делать, потому и сделал.
Да, твой наметанный глаз не может не заметить что-нибудь скверное. Червячка в теткином салате. Но что пользы, если скверное ты замечаешь, а к красивому равнодушен. Если красивое для тебя – не более чем салат без червячка.
Нет, здесь я, пожалуй, хватил через край. Беба, к примеру, тоже красивое. Поистине безупречное лицо мадонны, идеально выписанное. Настоящая непорочная мадонна, если не видеть всех остальных прелестей.
Когда я иду проститься с Бебой, я застаю ее в состояния некоторого оживления. Моя приятельница определенно горит желанием сообщить мне какие-то новости, но, будучи человеком методичным, она придерживается принципа: всему свое время.
– Куда ты меня поведешь?
– На этот раз – никуда, это наш прощальный вечер, я уезжаю, и было бы святотатством прожигать его в ресторанах.
– Уезжаешь?
И эта начинает повторять мои слова. И этой приходится объяснять.
– А, все же это не столь далеко, – прикидывает Беба, выслушав мое объяснение. – При желании каждый день можно наведываться.
Беба (в отличие от Лизы) умеет во всем видеть земную, практическую сторону.
– Каждый день едва ли, – возражаю я. – Но достаточно часто, чтобы предотвращать кое-какие твои измены. Хотя бы кое-какие – и то хорошо.
– Тебе ведь известно, что любовь у меня следует за покером, – напоминает Беба. – Так что, если ты напрочь меня не забудешь, измена тебе не грозит.
А когда часом позже мы садимся на кухне за стол (я вроде уже говорил, что это за чудо-кухня), хозяйка пускает в ход свой козырь:
– Жорж переметнулся!
– Ты уверена?
– Еще бы! Туристская поездка на пароходе в Вену. Но из Вены пароход вернулся без Жоржа.
– Тебе не позавидуешь. Где ты теперь такого делягу сыщешь?
– Скорее, тебе не позавидуешь, – не теряется Беба. – Если бы ты знал, чем тебе пригрозила:Бистра!
– Я знаю.
– А! – догадывается моя подруга. – Так вот почему ты решил бежать?
– Отчасти поэтому.
– Бедная Бистра. Совсем останется с носом.
– Она не пропадет. С такой квартирой…
– Квартира! – пренебрежительно морщится Беба. – Мужчины, Тони, жутко обнаглели. Одной квартиры им мало.
– Но при такой, как у тебя…
– Нет уж, дудки! Трутня я не потерплю. Меня больше всего на свете пугают две вещи: мыши и брак.
Я рассеянно слушаю, рассеянно отвечаю на ее вопросы, а про себя думаю о Жорже, который сбежал. В таком случае пора и мне сматывать удочки. Прощай, Биси. Прощай, Лиза. Что касается Бебы, то впереди еще целая ночь, успеем попрощаться.
В самом деле, пора. Мыши – это еще куда ни шло. Но брак…
Начинается лето, начинается новая жизнь. Впрочем, я уже два месяца здесь, в этом небольшом городе, центр которого смотрится куда приветливее, чем центр Софии. Особенно хороша зона, закрытая для движения автомашин, вымощенная мраморными плитами, с новыми магазинами и кафе в укромном уголке – тут на террасе есть несколько столиков, ютящихся среди декоративного кустарника, пышно разросшегося на газонах. Только шарить в тех кустах бесполезно – я точно знаю, что портфеля с долларами там нет.
Два месяца – срок вполне достаточный, чтобы наладить быт, привыкнуть к работе в местной газете и чтоб ко мне привыкли здешние люди, завести друзей и самое главное – врагов. Без друзей человек еще как-то может прожить, но без врагов – это немыслимо. Если у тебя нет врагов, ты расслабляешься, успокаиваешься, впадаешь в летаргию. Враги придают тебе силы, заставляют быть всегда начеку, работать не покладая рук и вообще показывать, на что ты способен и как ловко ты умеешь утереть всем нос.
Правда, настоящих врагов у меня пока что нет, и от этого мне немного не по себе. Мелькнет тут или там какой-нибудь мелкий завистник, пробубнит у меня за спиной: «А этому чего не сидится в Софии?» – или прокомментирует мой потрепанный вид. Материал о трубах создал мне устойчивую популярность, которой, боюсь, я не заслуживаю.
По-современному отстроенный центр – светлый и приятный, но если говорить о квартире, то меня нисколько не тянет к этим новым постройкам, к которым все так рвутся. Может быть, поэтому у меня еще нет врагов. Я устроился в солидном старом доме с уютным двориком, защищенным от городской суеты высоким каменным забором. Цветник, дорожки, мощенные плитами, и несколько деревьев, среди которых есть молодой орех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Впрочем, я рад за нее. Теперь, когда Несси ушел в мир иной, а я уезжаю, этот мрачный приют потерпевших кораблекрушение обретет наконец приветливый вид семейного гнездышка. Тут достаточно места и для новобрачных, и для престарелого отца, и для Петьо – в общем, здесь будут все свои.
Да, я рад за нее. Наконец-то ей удастся создать для себя какой-то уют – придут маляры, покрасят закопченные стены, может быть, запах свежей краски все же пересилит упорный дух плесени.
Да, я по-настоящему рад за нее, имеет же она право на спокойную жизнь, семейное тепло и чистые отношения после стольких лет горечи и грязи.
И если я проявляю некоторое пренебрежение к ее жениху, то по крайней мере сознаю, что это от зависти, ибо у него есть все, чего недостает мне самому, – внутреннее равновесие, уверенность в себе, творческая работа, ясная цель в жизни, а теперь у него будет еще и Лиза.
Раз ты им завидуешь, размышляю я, значит, них все в порядке. Если бы это было не так, ты бы не стал завидовать.
А кстати, почему я завидую?
Может быть, все исходит из порочного убеждения, в котором ты даже не даешь себе отчета, но которое таскаешь где-то глубоко в себе с тех пор как себя помнишь? Убеждение, что другие что-то тебе должны, хотя ты твердишь вслух, что никто ничего тебе не должен. Другие тебе должны предоставить место, которое, по твоему разумению, тебе полагается. Должны оценивать тебя именно так, как ты сам себя оцениваешь. Другие должны в какой-то мере отвечать твоему идеалу, иначе ты утратишь веру в идеал.
Однако они не склонны оценивать тебя так, как тебе хочется, если вообще тебя замечают. Так же как не склонны шарахаться в сторону, чтобы дать тебе дорогу. Как не склонны и приноравливаться к твоему идеалу.
Ты судишь о других сообразно своему идеалу, а затем посылаешь ко всем чертям этот самый идеал, поскольку жизнь его опровергла. Словом, ты ставишь на всем крест, подводишь баланс, и тебе становится легко, как обычно бывает в таких случаях. Но только в самом начале, пока до тебя не доходит, что ты поставил крест на себе самом.
А теперь-то понял, после письма, полученного от покойного отца. Сколько ты ни копаешься в своей памяти, ты не в состоянии откопать больше двух-трех добрых дел. Но тут есть и неприятный нюанс: ты их сделал несознательно. Ты не нашел времени подумать, стоит ли их делать, потому и сделал.
Да, твой наметанный глаз не может не заметить что-нибудь скверное. Червячка в теткином салате. Но что пользы, если скверное ты замечаешь, а к красивому равнодушен. Если красивое для тебя – не более чем салат без червячка.
Нет, здесь я, пожалуй, хватил через край. Беба, к примеру, тоже красивое. Поистине безупречное лицо мадонны, идеально выписанное. Настоящая непорочная мадонна, если не видеть всех остальных прелестей.
Когда я иду проститься с Бебой, я застаю ее в состояния некоторого оживления. Моя приятельница определенно горит желанием сообщить мне какие-то новости, но, будучи человеком методичным, она придерживается принципа: всему свое время.
– Куда ты меня поведешь?
– На этот раз – никуда, это наш прощальный вечер, я уезжаю, и было бы святотатством прожигать его в ресторанах.
– Уезжаешь?
И эта начинает повторять мои слова. И этой приходится объяснять.
– А, все же это не столь далеко, – прикидывает Беба, выслушав мое объяснение. – При желании каждый день можно наведываться.
Беба (в отличие от Лизы) умеет во всем видеть земную, практическую сторону.
– Каждый день едва ли, – возражаю я. – Но достаточно часто, чтобы предотвращать кое-какие твои измены. Хотя бы кое-какие – и то хорошо.
– Тебе ведь известно, что любовь у меня следует за покером, – напоминает Беба. – Так что, если ты напрочь меня не забудешь, измена тебе не грозит.
А когда часом позже мы садимся на кухне за стол (я вроде уже говорил, что это за чудо-кухня), хозяйка пускает в ход свой козырь:
– Жорж переметнулся!
– Ты уверена?
– Еще бы! Туристская поездка на пароходе в Вену. Но из Вены пароход вернулся без Жоржа.
– Тебе не позавидуешь. Где ты теперь такого делягу сыщешь?
– Скорее, тебе не позавидуешь, – не теряется Беба. – Если бы ты знал, чем тебе пригрозила:Бистра!
– Я знаю.
– А! – догадывается моя подруга. – Так вот почему ты решил бежать?
– Отчасти поэтому.
– Бедная Бистра. Совсем останется с носом.
– Она не пропадет. С такой квартирой…
– Квартира! – пренебрежительно морщится Беба. – Мужчины, Тони, жутко обнаглели. Одной квартиры им мало.
– Но при такой, как у тебя…
– Нет уж, дудки! Трутня я не потерплю. Меня больше всего на свете пугают две вещи: мыши и брак.
Я рассеянно слушаю, рассеянно отвечаю на ее вопросы, а про себя думаю о Жорже, который сбежал. В таком случае пора и мне сматывать удочки. Прощай, Биси. Прощай, Лиза. Что касается Бебы, то впереди еще целая ночь, успеем попрощаться.
В самом деле, пора. Мыши – это еще куда ни шло. Но брак…
Начинается лето, начинается новая жизнь. Впрочем, я уже два месяца здесь, в этом небольшом городе, центр которого смотрится куда приветливее, чем центр Софии. Особенно хороша зона, закрытая для движения автомашин, вымощенная мраморными плитами, с новыми магазинами и кафе в укромном уголке – тут на террасе есть несколько столиков, ютящихся среди декоративного кустарника, пышно разросшегося на газонах. Только шарить в тех кустах бесполезно – я точно знаю, что портфеля с долларами там нет.
Два месяца – срок вполне достаточный, чтобы наладить быт, привыкнуть к работе в местной газете и чтоб ко мне привыкли здешние люди, завести друзей и самое главное – врагов. Без друзей человек еще как-то может прожить, но без врагов – это немыслимо. Если у тебя нет врагов, ты расслабляешься, успокаиваешься, впадаешь в летаргию. Враги придают тебе силы, заставляют быть всегда начеку, работать не покладая рук и вообще показывать, на что ты способен и как ловко ты умеешь утереть всем нос.
Правда, настоящих врагов у меня пока что нет, и от этого мне немного не по себе. Мелькнет тут или там какой-нибудь мелкий завистник, пробубнит у меня за спиной: «А этому чего не сидится в Софии?» – или прокомментирует мой потрепанный вид. Материал о трубах создал мне устойчивую популярность, которой, боюсь, я не заслуживаю.
По-современному отстроенный центр – светлый и приятный, но если говорить о квартире, то меня нисколько не тянет к этим новым постройкам, к которым все так рвутся. Может быть, поэтому у меня еще нет врагов. Я устроился в солидном старом доме с уютным двориком, защищенным от городской суеты высоким каменным забором. Цветник, дорожки, мощенные плитами, и несколько деревьев, среди которых есть молодой орех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111