Они идут в столовую разрозненными группами, на их чумазых, лоснящихся от пота лицах жесткое выражение – работа с металлом всегда придает человеку какую-то твердость, металл – дело не шуточное. Я не замечаю в них той усталости, от которой ноги заплетаются. (Эти, в директорском кабинете, – тоже не переутомлены.)
Проверка оказалась полезной, хотя и не оправдала моих ожиданий. И теперь я снова в столице. Уже третий час, мне пора в редакцию.
Но пока что это всего лишь доброе намерение. Мне не удается сделать и пяти шагов, как где-то рядом со звоном разбивается оконное стекло. По проходу между двумя строениями в сторону улицы мчится на всех парах какой-то мальчишка. Заметив меня, он пытается дать задний ход, но я успеваю по-отечески сграбастать его. В другом конце прохода, точнее, в нашем дворе, ватага мальчишек поменьше с интересом наблюдает за развитием событий.
Этот шпингалет со слипшимися соломенными волосами и наглым лицом хорошо мне знаком еще с той поры, когда я от скуки разглядывал наш двор. Этот утоптанный, как деревенская сельская площадь, двор напоминает мне глубокую яму, образуемую окрестными зданиями, – после того как с моего ореха опала листва яма эта кажется мне особенно страшной. Сумрачная арена, на которой подвизаются гладиаторы из местной ребятни, пока родители на работе – помимо того, что ребятня поднимает шум и бьет стекла, она требует есть.
Конечно, в общем, дети народец не плохой, однако не стоит обольщаться: налицо все предпосылки, что они скоро станут плохими, попав под команду такого вот кретинистого типа, как этот, с соломенными волосами, вечного крикуна и драчуна.
Первое, что бы я сделал, – это дал бы ему два-три пинка, чтобы у него навсегда пропала охота творить зло. Но я человек ленивый и редко поддаюсь первой реакции, потому что она обычно неверна, а порою даже просто глупа.
– Зачем ты разбил окно? – спрашиваю я, крепко держа мальчишку за пояс.
Он делает отчаянные попытки вырваться и даже колотит меня кулаками в грудь. Довольно увесистые кулаки, если принять во внимание, что ему вряд ли исполнилось двенадцать.
– И прекрати драться! – предупреждаю я, не выпуская мальчишку. – Я ведь тоже драться умею. Зачем разбил окно?
Пацан молчит, пронзительно глядя мне в глаза светлыми злыми глазами.
– Ладно, – говорю я, – в таком случае пойдем к участковому. Ему ты ответишь.
– Дядя, не надо к участковому, – просит мальчишка.
– Почему? Вы с ним старые знакомые? – Молчание. – Говори, почему ты разбил окно?
– Почему… Другие заставили…
– Ты еще и плут? А разве не ты здесь командуешь? Я тебя знаю, пакостник, у меня давно руки чешутся при виде тебя. Из-за тебя во дворе все беды. Но теперь ты получишь свое!
– Дядя, не надо меня к участковому! – заладил мальчишка, словно ничего другого сказать не может.
Голос у него грубый, хриплый – вечно он горланит, – и потому просьба его звучит фальшиво.
– Что вам сделал этот старик? – Я повышаю тон. – Я тебя спрашиваю.
– Он на нас кричит…
– И вы решили его наказать? А теперь слушай: если еще хоть раз будет разбито окно, я тебя вмиг найду, где бы ты ни спрятался, и ты мне заплатишь за все разбитые стекла – да так, что запомнишь на всю жизнь. Отныне ты за все отвечаешь, понял? Только ты!
Светлый злой взгляд темнеет. То ли оттого, что больше не придется бить стекла, то ли оттого, что пацан не может стукнуть меня так, как хотел бы. Вероятно, решив, что вопрос исчерпан, он снова пытается вырваться.
– Постой, куда торопишься? Успеешь… Сперва почини окно, а там посмотрим.
И, сжав плечо пацана, рискуя его раздавить, я тащу озорника в дом.
Когда мы входим, Лиза подметает осколки, разлетевшиеся по всему полу, а лежащий на кровати Димов, вооружившись очками, читает какое-то письмо.
Рыцарь болеет. Может, это всего лишь легкая простуда, но для этого хилого, истощенного организма легких болезней не существует. И все-таки Димов не сидит сложа руки: последнее время он усердно с кем-то переписывается.
– Мы пришли чинить окно, – говорю я.
– Так это ты бьешь стекла? – спрашивает старик, и его голос не выражает ничего, кроме немощи.
. Пацан молчит, мне приходится еще крепче сжать его плечо.
– Отвечай, тебя спрашивают.
– Я…
Мне кажется, сейчас последует длинная назидательная лекция, изобилующая всякими там «разве так можно?», «куда это годится?», но, к моему удивлению, Димов снова надевает очки и погружается в чтение.
Разбиты два стекла – внутреннее и наружное, так что работа предстоит большая, и возиться, конечно, придется главным образом мне. Я мог бы справиться и один, но в воспитательных целях самую нудную операцию – выскабливание старой замазки – поручаю пацану. Тем временем Лиза, недовольная моими жесткими приемами, пытается объяснить мальчишке, как некрасиво он поступает по отношению к старому больному человеку и что теперь о нем будет говорить общественность, а ведь ему жить с этими людьми, и каково ему будет, если они станут говорить, что это не мальчик, а настоящий бандит, и прочее в таком же духе.
Наконец мальчишка уходит, я собираюсь в редакцию, но в это время слышится слабый голос Димова:
– Странное дело…
– Что тут странного? Обыкновенное озорство, – пренебрежительно отвечаю я.
– Но почему он это сделал? – наивно спрашивает старик.
– Из подлости.
– Из подлости? Вы о ком говорите?
– Об этом пацане, о ком же еще?
– Значит, мы говорим каждый о своем, – констатирует Рыцарь упавшим голосом. – Я имею в виду Несторова.
– При чем тут Несторов? – удивленно спрашивает Лиза.
– Да оказывается, вовсе не он вел следствие. И приказа на мой арест он не отдавал.
– Этого вы не можете знать, – скептически бросаю я.
– Я – не могу. Но другим это известно.
– Иначе и быть не может! – подтверждает Лиза, покончив с уборкой. – Товарищ Несторов неплохой человек, и вы напрасно…
Поглощенный своими рассуждениями, Димов ее не слышит.
– Факты не вызывают сомнения, – бормочет он.
– Какие же? – спрашиваю я, стараясь вывести его из шокового состояния.
– А такие, – отвечает Димов, – что Несторова все это время вообще не было в Болгарии.
– Наверняка не было! – вторит ему Лиза. – Товарищ Несторов неплохой человек.
Не знаю, плохой человек товарищ Несторов или нет, но в том, что на следующий день напротив нашего дома снова появился плохой человек, сомневаться не приходится. Молодой белобрысый мужчина, руки – в карманах черной куртки.
Я смотрю из окна коридора, обращенного на улицу, и, пока соображаю, надо ли предупредить Лизу, вдруг вижу ее – она вышагивает по противоположному тротуару в своем новом бежевом плаще, приобретенном, вероятно, на деньги, заработанные у Миланова.
Лиза не замечает Лазаря или делает вид, что не замечает, – во всяком случае, она пытается миновать его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Проверка оказалась полезной, хотя и не оправдала моих ожиданий. И теперь я снова в столице. Уже третий час, мне пора в редакцию.
Но пока что это всего лишь доброе намерение. Мне не удается сделать и пяти шагов, как где-то рядом со звоном разбивается оконное стекло. По проходу между двумя строениями в сторону улицы мчится на всех парах какой-то мальчишка. Заметив меня, он пытается дать задний ход, но я успеваю по-отечески сграбастать его. В другом конце прохода, точнее, в нашем дворе, ватага мальчишек поменьше с интересом наблюдает за развитием событий.
Этот шпингалет со слипшимися соломенными волосами и наглым лицом хорошо мне знаком еще с той поры, когда я от скуки разглядывал наш двор. Этот утоптанный, как деревенская сельская площадь, двор напоминает мне глубокую яму, образуемую окрестными зданиями, – после того как с моего ореха опала листва яма эта кажется мне особенно страшной. Сумрачная арена, на которой подвизаются гладиаторы из местной ребятни, пока родители на работе – помимо того, что ребятня поднимает шум и бьет стекла, она требует есть.
Конечно, в общем, дети народец не плохой, однако не стоит обольщаться: налицо все предпосылки, что они скоро станут плохими, попав под команду такого вот кретинистого типа, как этот, с соломенными волосами, вечного крикуна и драчуна.
Первое, что бы я сделал, – это дал бы ему два-три пинка, чтобы у него навсегда пропала охота творить зло. Но я человек ленивый и редко поддаюсь первой реакции, потому что она обычно неверна, а порою даже просто глупа.
– Зачем ты разбил окно? – спрашиваю я, крепко держа мальчишку за пояс.
Он делает отчаянные попытки вырваться и даже колотит меня кулаками в грудь. Довольно увесистые кулаки, если принять во внимание, что ему вряд ли исполнилось двенадцать.
– И прекрати драться! – предупреждаю я, не выпуская мальчишку. – Я ведь тоже драться умею. Зачем разбил окно?
Пацан молчит, пронзительно глядя мне в глаза светлыми злыми глазами.
– Ладно, – говорю я, – в таком случае пойдем к участковому. Ему ты ответишь.
– Дядя, не надо к участковому, – просит мальчишка.
– Почему? Вы с ним старые знакомые? – Молчание. – Говори, почему ты разбил окно?
– Почему… Другие заставили…
– Ты еще и плут? А разве не ты здесь командуешь? Я тебя знаю, пакостник, у меня давно руки чешутся при виде тебя. Из-за тебя во дворе все беды. Но теперь ты получишь свое!
– Дядя, не надо меня к участковому! – заладил мальчишка, словно ничего другого сказать не может.
Голос у него грубый, хриплый – вечно он горланит, – и потому просьба его звучит фальшиво.
– Что вам сделал этот старик? – Я повышаю тон. – Я тебя спрашиваю.
– Он на нас кричит…
– И вы решили его наказать? А теперь слушай: если еще хоть раз будет разбито окно, я тебя вмиг найду, где бы ты ни спрятался, и ты мне заплатишь за все разбитые стекла – да так, что запомнишь на всю жизнь. Отныне ты за все отвечаешь, понял? Только ты!
Светлый злой взгляд темнеет. То ли оттого, что больше не придется бить стекла, то ли оттого, что пацан не может стукнуть меня так, как хотел бы. Вероятно, решив, что вопрос исчерпан, он снова пытается вырваться.
– Постой, куда торопишься? Успеешь… Сперва почини окно, а там посмотрим.
И, сжав плечо пацана, рискуя его раздавить, я тащу озорника в дом.
Когда мы входим, Лиза подметает осколки, разлетевшиеся по всему полу, а лежащий на кровати Димов, вооружившись очками, читает какое-то письмо.
Рыцарь болеет. Может, это всего лишь легкая простуда, но для этого хилого, истощенного организма легких болезней не существует. И все-таки Димов не сидит сложа руки: последнее время он усердно с кем-то переписывается.
– Мы пришли чинить окно, – говорю я.
– Так это ты бьешь стекла? – спрашивает старик, и его голос не выражает ничего, кроме немощи.
. Пацан молчит, мне приходится еще крепче сжать его плечо.
– Отвечай, тебя спрашивают.
– Я…
Мне кажется, сейчас последует длинная назидательная лекция, изобилующая всякими там «разве так можно?», «куда это годится?», но, к моему удивлению, Димов снова надевает очки и погружается в чтение.
Разбиты два стекла – внутреннее и наружное, так что работа предстоит большая, и возиться, конечно, придется главным образом мне. Я мог бы справиться и один, но в воспитательных целях самую нудную операцию – выскабливание старой замазки – поручаю пацану. Тем временем Лиза, недовольная моими жесткими приемами, пытается объяснить мальчишке, как некрасиво он поступает по отношению к старому больному человеку и что теперь о нем будет говорить общественность, а ведь ему жить с этими людьми, и каково ему будет, если они станут говорить, что это не мальчик, а настоящий бандит, и прочее в таком же духе.
Наконец мальчишка уходит, я собираюсь в редакцию, но в это время слышится слабый голос Димова:
– Странное дело…
– Что тут странного? Обыкновенное озорство, – пренебрежительно отвечаю я.
– Но почему он это сделал? – наивно спрашивает старик.
– Из подлости.
– Из подлости? Вы о ком говорите?
– Об этом пацане, о ком же еще?
– Значит, мы говорим каждый о своем, – констатирует Рыцарь упавшим голосом. – Я имею в виду Несторова.
– При чем тут Несторов? – удивленно спрашивает Лиза.
– Да оказывается, вовсе не он вел следствие. И приказа на мой арест он не отдавал.
– Этого вы не можете знать, – скептически бросаю я.
– Я – не могу. Но другим это известно.
– Иначе и быть не может! – подтверждает Лиза, покончив с уборкой. – Товарищ Несторов неплохой человек, и вы напрасно…
Поглощенный своими рассуждениями, Димов ее не слышит.
– Факты не вызывают сомнения, – бормочет он.
– Какие же? – спрашиваю я, стараясь вывести его из шокового состояния.
– А такие, – отвечает Димов, – что Несторова все это время вообще не было в Болгарии.
– Наверняка не было! – вторит ему Лиза. – Товарищ Несторов неплохой человек.
Не знаю, плохой человек товарищ Несторов или нет, но в том, что на следующий день напротив нашего дома снова появился плохой человек, сомневаться не приходится. Молодой белобрысый мужчина, руки – в карманах черной куртки.
Я смотрю из окна коридора, обращенного на улицу, и, пока соображаю, надо ли предупредить Лизу, вдруг вижу ее – она вышагивает по противоположному тротуару в своем новом бежевом плаще, приобретенном, вероятно, на деньги, заработанные у Миланова.
Лиза не замечает Лазаря или делает вид, что не замечает, – во всяком случае, она пытается миновать его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111