— Роза оставила себе... на память. Ведь это не имеет никакой ценности.— Потелиос пристально воззрилась на старика.
Шушкевич выдержал ее взгляд и секунду словно обдумывал что-то.
— Разумеется,— сказал он,—это не имеет никакой ценности. Графиня Роза может оставить себе на память эту имитацию.— А затем быстро собрал драгоценности, закрыл футляры и уложил их в шкатулку.
— И вы не оставите мне ни одной вещицы? — спокойно проговорила Потелиос.
Шушкевич взглянул на нее с удивлением.
— Что? Ведь это же безделушки. Не стоит.
— Мне бы хотелось сохранить что-нибудь на память о княгине.
— Пани Билинская наверняка даст вам кое-что. Остались все туалеты княгини, этого добра наберется несколько шкафов.
Потелиос встала с тяжелым вздохом.
— Я столько лет надрывалась для этой старой барыни!..— воскликнула она и вдруг умолкла.
— Вы всегда мечтали присвоить ее драгоценности?
— Всегда — нет. Но...— более спокойным тоном ответила старая дева.
— Ну разумеется. Очень хорошо, что вы мне отдали все это.
— Зачем вы сюда приехали? Ведь я прекрасно понимаю, о чем тут идет речь. Вам всегда есть дело до чужого богатства.
— Вам как будто тоже.
— Вам всегда хочется, чтобы кто-нибудь его заполучил...
— А вы стремитесь его сами заполучить.
Шушкевич открыл маленький футляр с двумя бриллиантами, оправленными в платину. Камешки мерцали при свете лампы.
— Старинная работа,— заметил поверенный, разглядывая серьги.
— Вы только подумайте! Всю жизнь...
— Да, и вдруг мой неожиданный визит,— засмеялся Шушкевич.— Тяжеловато было? А? — спросил он доверительно.
— Сами понимаете... Вы знали старуху.
Шушкевич с минуту взвешивал на руке футляр, как бы определяя вес брильянтов. Потом внезапно протянул серьги старой деве.
— Берите,— сказал он.— Quand meme cela vaut quelque-chose l.
— Отнесу-ка я все это княгине Марии,— добавил он и, взяв шкатулку, вышел, оставив Потелиос, погруженную в раздумье, с маленькой пурпурной коробочкой в руке.
Марию удивило, что старик вторгся в ее комнату, хотя она уже лежала в постели. Он отдал ей шкатулку.
— Драгоценности нашлись,— сказал он без всяких объясне
ний,— недостает только двух мелких вещиц. Но это пустяки.
Спрячьте их получше, ибо на этот раз княгиня Анна взяла в до
рогу настоящие, а в сейфе в Варшаве оставила имитации. Она со
биралась продать свои драгоценности в Париже.
Мария замерла от удивления.
— Да, да, это совершенно точно,— сказал Шушкевич.
Они еще немного поговорили о находке, потом старый пройдоха стал прощаться, но от дверей вернулся:
— А что касается завещания,— бросил он небрежно,— то вы,
княгиня, назначены опекуншей Алека и его имущества. Только
в случае, если вы выйдете замуж, опека перейдет в руки графи
ни Казерта.
XII
Януш условился с Эдгаром, что они встретятся в таверне у Пантеона, на углу улицы Суфло. Композитор довольно долго не появлялся, и Януш, закурив сигарету, принялся разглядывать многоязычную и пеструю толпу, текущую по бульвару. Это были первые годы повального нашествия американцев па Париж. Сюда устремились все, начиная с миллионеров и кончая нищими студентами. И теперь в толпе среди темноволосых французов выделялись рослые блондины в широких светлых брюках, ярких пуловерах и сползающих носках, которые шли медленно, озираясь по сторонам. Януш заметил среди них Гленна Уэя, того самого, с которым познакомился у Ариадны. С тех пор он несколько раз слышал его имя. Ему рассказывала о нем довольно странные истории Ганя Вольская.
Януш был доволен тем, что Эдгар запаздывал. Он любил сидеть вот так за столиком, на тротуаре, и смотреть на стремящийся мимо него людской поток. Перед ним была решетка Люксембургского сада, за нею — яркая зелень молодой каштановой листвы и первые свечи, только начинающие распускаться, сверкали в листве, как звездочки. На тополях и платанах тоже появилась первая зелень — вернее, желтизна, легкая и прозрачная, возникавшая словно от прикосновения кисти художника.
Зеленые автобусы скапливались на Карфур Медичи и сновали во всех направлениях. Уже исчезающие с улиц Парижа трамваи еще ходили здесь к Порт д'Орлеан, переполненные невероятно разношерстной публикой.
Такая же толпа двигалась мимо столиков кафе. Это были в основном молодые люди — обитатели Латинского квартала, одетые бедно и порой весьма причудливо. Негры, высокие, худые, как жерди, и черные, как уголь, индийцы, медлительные в движениях, степенные аннамиты, девицы с рыжими, коротко остриженными волосами и мужскими проборами на непокрытых головах — вся эта до странности чужая толпа медленно стекала по бульвару к Сене. Юноши со светлыми или темными шевелюрами перекликались, как в лесу, в их тесно сбившуюся стаю порой вклинивался художник в огромной шляпе и с фантастическим голубым бантом под подбородком, или, постукивая палкой, продиралась вверх по бульвару, словно сквозь заросли молодых лиан, пожилая напудренная женщина в шляпке с цветами — то ли престарелая художница, то ли вышедшая в тираж проститутка.
В такие минуты Януш тосковал о Польше, представлял себе то тишину полей, то безмятежный рассвет в Варшаве, и внутренне готовился лететь отсюда, чувствуя, что он чужой этому миру.
А может, чужой миру вообще? Он жаждал обрести хоть какую-нибудь связь с этой толпой, с людьми, пустить здесь корни, но не знал, как этого достичь. Никогда не ощущал он более остро своей отчужденности и никчемности. Не только пестрая толпа стремилась мимо него по бульвару Сен-Мишель,— сама жизнь проходила мимо него.
Эдгар явился неожиданно. Несколько минут он стоял, глядя на задумавшегося Януша. Наконец тронул его за плечо. Януш усмехнулся.
— Пора возвращаться в Польшу,— произнес он вместо при
ветствия.— Тут мне делать нечего.
Эдгар подсел к его столику, помолчали.
— Знаешь, зачем я хотел с тобой повидаться? — начал Шиллер.— Сегодня вечером играют мой квартет у Гани Эванс. Приходи...
— У Гани? А хорошо играют? — спросил Януш.
— Разумеется. Будут несколько критиков и музыкантов. Надо практиковать такие вещи. А у меня это не получается... J'aime faire l'amour, mais je n'aime pas m'occuper de mes enfants *. He умею этим заниматься...
— А мне кажется,— сказал Януш,— что истинные произведения так или иначе станут известными. Надо только набраться немножечко терпения.
— Я должен зарабатывать,— прошептал Эдгар с грустной улыбкой.— Не всегда же можно рассчитывать на деньги Эльжуни. А родители...
Януш рассмеялся.
— Мы оба живем на деньги наших сестер. Странное стечение обстоятельств.
— Потом они будут жить за счет наших произведений. Потом — то есть после нашей смерти. Послушай, ты пишешь стихи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178