Тронув пальцем свою круглую шляпку с черными страусовыми перьями, она спросила:
— Узнаешь?
Валерек повел плечами. Какое ему дело до этого!
— Во всяком случае, выглядишь ты великолепно,— шепнул он ей.
Каликст покосился на них и повернулся к Липовецкому:
— Итак, пан Липовецкий, мы договорились. За восемьдесят верховых лошадей полк дает вам два миллиона керенками. Или украинками, как хотите.
Липоцевский метнул взгляд на новых гостей, усевшихся за столиком. Душан продолжал:
— Мы можем говорить совершенно открыто, эти господа вместе со мной ведают полковой кассой, и им так или иначе все будет известно об этой сделке.
Хорошо, что Каликст заранее предостерег их от излишнего любопытства, Валерек и Горбаль переглянулись, но в этот момент официант принес заказанные блюда. Оба они знали, что полк отпускает на покупку лошадей только полмиллиона керенок — почти все деньги, имевшиеся в кассе. Значит, Каликст ведет какую-то игру.
Валерек не без страха смотрел на своего приятеля. Душан возвышался над столом, как гора, могучий, с абсолютно бесстрастным лицом циркового силача. Его крупные голубые навыкате глаза тоже ничего не выражали. Казалось, мундир поручика слишком туго стягивает воротником его бычью шею и от этого ему трудно дышать и глаза вылезают из орбит.
— Значит, так. В один из ближайших дней по вашему усмотрению, Давид Абрамович, вы доставляете лошадей в казармы. В тот же день после полудня вы получаете деньги.
— А задаток? — спросил Липовецкий и исподлобья взглянул на Ганю, словно стыдясь вести деловые переговоры в присутствии дамы.
— Ну да, получите задаток, а лошадей потом ищи свищи! Говорю же вам: лошади в конюшне — расчет немедленно. Слово шляхтича. Или недостаточно?
Горбаль взглянул на Валерека и чуть не подавился рыбьей костью. Душан был сыном крестьянина из Жмуди и не раз говорил об этом своим друзьям, вспоминая пасеки и озера. В зале опять наполовину погасили свет, и жонглер на эстраде стал швырять вверх свои лампы и тарелки. Каликст поднял бокал с шампанским.
— Итак, слово? — спросил он.
— Слово,— не очень уверенно ответил Липовецкий.
— Ваше здоровье! — рявкнул Душан, да так, что люди вокруг на него оглянулись, и осушил бокал. После этого он сидел неподвижно, говорил мало и только по глазам, уставившимся в одну точку и почти не мигавшим, можно было определить, как сильно он пьян.
Через некоторое время все поднялись. Липовецкий попрощался с ними еще в гардеробной, швейцар крикнул мальчишку, караулившего двуколку Душана, и вскоре зацокали конские копыта. Была влажная весенняя ночь. Душан властно усадил Ганю в экипаж и сказал Горбалю:
— Ты поедешь с Ганей, отвезешь ее и вернешься в казармы, а мы с Валереком пойдем пешком.
Валерек с удивлением посмотрел на приятеля. Он не испытывал ни малейшего желания плестись пешком в такую даль. Но Каликст только мотнул головой:
— Да, да, так будет лучше.
Ганя откинулась на сиденье и наклонилась к Валереку.
— Приходи,— тихо сказала она,— приходи завтра. Завтра мое первое выступление.
— Выступление? Твое? Где же?
— Здесь. В «Люксе». Мой дебют. Я страшно волнуюсь.
— И что ты будешь делать?
— Ну, знаешь... Петь, конечно!
— Разумеется, приду.
— Приходи, приходи. Ганя хочет, чтобы в зале собралось как можно больше друзей,— отечески покровительственным тоном произнес Душан.
При свете фонаря Валерек еще раз уловил взгляд маленьких татарских глаз Горбаля, в котором можно было прочесть: «Полюбуйтесь, господа, как быстро развиваются события...»
Лошадь тронула. Зашагали в свою сторону и Валерек с поручиком. Сначала они шли молча, широким шагом, стараясь обходить небольшие лужи, появившиеся на неровных плитах тротуара после весеннего дождя. Валерек был худой, но ростом почти не уступал Душану. Тот, пьяный и усталый, спал на ходу. Когда они оказались на дальних улицах, почти в предместье, поручик замедлил шаг. Последний фонарь освещал большой, выкрашенный розовой краской двухэтажный дом с высокими окнами и коваными решетками на балконах. У этого дома Каликст остановился.
— Вот видишь,— неожиданно заговорил он, повернувшись к Валереку и взяв его за пуговицу на мундире,— вот ВРЕДИШЬ, нужно действовать наудачу, как в лотерее.
— Не понимаю тебя,— прошептал Валерек, слегка напуганный этими словами.
— Шшш! — шикнул на него Душан.— Не задавай вопросов, не задавай сейчас вопросов!
— Молчу,— ответил Ройский.
— Все будет зависеть от того, задержит ли еврей извозчика или отошлет его в город.
— Какого извозчика?
Каликст двинулся дальше, в непроглядный мрак. Теперь он шел быстро и на несколько шагов опередил Валерека. Голос его, когда он снова заговорил, доносился как бы из глубины темной и уже пахнущей здесь степью ночи.
— Послезавтра еврей приедет в казармы за деньгами. Послезавтра Горбаль дает представление в клубе. Мы будем одни в первом корпусе. Если еврей отошлет извозчика в город, мы выиграли. Он у нас в руках.
Валерек в несколько прыжков догнал Душана и схватил его за руку. Душан, не останавливаясь, шагал вперед. Валерек потянул его за рукав.
— Послушай,— закричал он,— что ты задумал? Что ты собираешься сделать?
— Я? Ничего,— тихо произнес Душан,— сделаешь ты!
— Как это я? — Валерек отпустил рукав Каликста. Тот мчался вперед, перепрыгивая через лужи в непроглядной темноте. Видно, глаза у него были кошачьи.
— Ты, ты! — через минуту снова зашипел Каликст.— На Горбаля нельзя положиться, он струсит — актер.
— Слушай, ты что, совершенно пьян? Ты сознаешь, что говоришь?
— Сознаю, сознаю... Шагай побыстрей, я тебе сейчас все объясню.
Валереку казалось, будто казармы двинулись им навстречу, так быстро они дошли до них. Миновали караул и взбежали по лестнице. Каликст повернул выключатель, и мгновение спустя они уже сидели на табуретках, опершись руками о стол и не сводя глаз друге друга.
— Ты только представь,— сказал Душан,— и лошади для войска, и полмиллиона в кармане.
— А деньги ты заберешь себе?
— Поделимся.
— Узнают.
— Он живет здесь один, в гостинице. Концы в воду... и все!
— Но почему я? — спросил Валерек, чувствуя, как по спине его забегали мурашки.
— А кто же еще? Мне придется заговаривать ему зубы. А это нужно сзади... Сумеешь?
— Сумею,— ответил Валерек, стараясь подавить дрожь.
— Горбалю ни слова.
— А если я откажусь?
— Приказываю! — полупьяным голосом крикнул Каликст.
— Приказываешь? — Валерек так и затрясся от смеха, даже голову на стол уронил.— Приказываешь? Может быть, прибавишь еще: во имя всеобщего блага? Ха-ха-ха1
Он откинулся и пристально посмотрел на черную голову Валерека, бившуюся о стол.
— Эй, Ройский,— сказал он,— не будь истеричкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178
— Узнаешь?
Валерек повел плечами. Какое ему дело до этого!
— Во всяком случае, выглядишь ты великолепно,— шепнул он ей.
Каликст покосился на них и повернулся к Липовецкому:
— Итак, пан Липовецкий, мы договорились. За восемьдесят верховых лошадей полк дает вам два миллиона керенками. Или украинками, как хотите.
Липоцевский метнул взгляд на новых гостей, усевшихся за столиком. Душан продолжал:
— Мы можем говорить совершенно открыто, эти господа вместе со мной ведают полковой кассой, и им так или иначе все будет известно об этой сделке.
Хорошо, что Каликст заранее предостерег их от излишнего любопытства, Валерек и Горбаль переглянулись, но в этот момент официант принес заказанные блюда. Оба они знали, что полк отпускает на покупку лошадей только полмиллиона керенок — почти все деньги, имевшиеся в кассе. Значит, Каликст ведет какую-то игру.
Валерек не без страха смотрел на своего приятеля. Душан возвышался над столом, как гора, могучий, с абсолютно бесстрастным лицом циркового силача. Его крупные голубые навыкате глаза тоже ничего не выражали. Казалось, мундир поручика слишком туго стягивает воротником его бычью шею и от этого ему трудно дышать и глаза вылезают из орбит.
— Значит, так. В один из ближайших дней по вашему усмотрению, Давид Абрамович, вы доставляете лошадей в казармы. В тот же день после полудня вы получаете деньги.
— А задаток? — спросил Липовецкий и исподлобья взглянул на Ганю, словно стыдясь вести деловые переговоры в присутствии дамы.
— Ну да, получите задаток, а лошадей потом ищи свищи! Говорю же вам: лошади в конюшне — расчет немедленно. Слово шляхтича. Или недостаточно?
Горбаль взглянул на Валерека и чуть не подавился рыбьей костью. Душан был сыном крестьянина из Жмуди и не раз говорил об этом своим друзьям, вспоминая пасеки и озера. В зале опять наполовину погасили свет, и жонглер на эстраде стал швырять вверх свои лампы и тарелки. Каликст поднял бокал с шампанским.
— Итак, слово? — спросил он.
— Слово,— не очень уверенно ответил Липовецкий.
— Ваше здоровье! — рявкнул Душан, да так, что люди вокруг на него оглянулись, и осушил бокал. После этого он сидел неподвижно, говорил мало и только по глазам, уставившимся в одну точку и почти не мигавшим, можно было определить, как сильно он пьян.
Через некоторое время все поднялись. Липовецкий попрощался с ними еще в гардеробной, швейцар крикнул мальчишку, караулившего двуколку Душана, и вскоре зацокали конские копыта. Была влажная весенняя ночь. Душан властно усадил Ганю в экипаж и сказал Горбалю:
— Ты поедешь с Ганей, отвезешь ее и вернешься в казармы, а мы с Валереком пойдем пешком.
Валерек с удивлением посмотрел на приятеля. Он не испытывал ни малейшего желания плестись пешком в такую даль. Но Каликст только мотнул головой:
— Да, да, так будет лучше.
Ганя откинулась на сиденье и наклонилась к Валереку.
— Приходи,— тихо сказала она,— приходи завтра. Завтра мое первое выступление.
— Выступление? Твое? Где же?
— Здесь. В «Люксе». Мой дебют. Я страшно волнуюсь.
— И что ты будешь делать?
— Ну, знаешь... Петь, конечно!
— Разумеется, приду.
— Приходи, приходи. Ганя хочет, чтобы в зале собралось как можно больше друзей,— отечески покровительственным тоном произнес Душан.
При свете фонаря Валерек еще раз уловил взгляд маленьких татарских глаз Горбаля, в котором можно было прочесть: «Полюбуйтесь, господа, как быстро развиваются события...»
Лошадь тронула. Зашагали в свою сторону и Валерек с поручиком. Сначала они шли молча, широким шагом, стараясь обходить небольшие лужи, появившиеся на неровных плитах тротуара после весеннего дождя. Валерек был худой, но ростом почти не уступал Душану. Тот, пьяный и усталый, спал на ходу. Когда они оказались на дальних улицах, почти в предместье, поручик замедлил шаг. Последний фонарь освещал большой, выкрашенный розовой краской двухэтажный дом с высокими окнами и коваными решетками на балконах. У этого дома Каликст остановился.
— Вот видишь,— неожиданно заговорил он, повернувшись к Валереку и взяв его за пуговицу на мундире,— вот ВРЕДИШЬ, нужно действовать наудачу, как в лотерее.
— Не понимаю тебя,— прошептал Валерек, слегка напуганный этими словами.
— Шшш! — шикнул на него Душан.— Не задавай вопросов, не задавай сейчас вопросов!
— Молчу,— ответил Ройский.
— Все будет зависеть от того, задержит ли еврей извозчика или отошлет его в город.
— Какого извозчика?
Каликст двинулся дальше, в непроглядный мрак. Теперь он шел быстро и на несколько шагов опередил Валерека. Голос его, когда он снова заговорил, доносился как бы из глубины темной и уже пахнущей здесь степью ночи.
— Послезавтра еврей приедет в казармы за деньгами. Послезавтра Горбаль дает представление в клубе. Мы будем одни в первом корпусе. Если еврей отошлет извозчика в город, мы выиграли. Он у нас в руках.
Валерек в несколько прыжков догнал Душана и схватил его за руку. Душан, не останавливаясь, шагал вперед. Валерек потянул его за рукав.
— Послушай,— закричал он,— что ты задумал? Что ты собираешься сделать?
— Я? Ничего,— тихо произнес Душан,— сделаешь ты!
— Как это я? — Валерек отпустил рукав Каликста. Тот мчался вперед, перепрыгивая через лужи в непроглядной темноте. Видно, глаза у него были кошачьи.
— Ты, ты! — через минуту снова зашипел Каликст.— На Горбаля нельзя положиться, он струсит — актер.
— Слушай, ты что, совершенно пьян? Ты сознаешь, что говоришь?
— Сознаю, сознаю... Шагай побыстрей, я тебе сейчас все объясню.
Валереку казалось, будто казармы двинулись им навстречу, так быстро они дошли до них. Миновали караул и взбежали по лестнице. Каликст повернул выключатель, и мгновение спустя они уже сидели на табуретках, опершись руками о стол и не сводя глаз друге друга.
— Ты только представь,— сказал Душан,— и лошади для войска, и полмиллиона в кармане.
— А деньги ты заберешь себе?
— Поделимся.
— Узнают.
— Он живет здесь один, в гостинице. Концы в воду... и все!
— Но почему я? — спросил Валерек, чувствуя, как по спине его забегали мурашки.
— А кто же еще? Мне придется заговаривать ему зубы. А это нужно сзади... Сумеешь?
— Сумею,— ответил Валерек, стараясь подавить дрожь.
— Горбалю ни слова.
— А если я откажусь?
— Приказываю! — полупьяным голосом крикнул Каликст.
— Приказываешь? — Валерек так и затрясся от смеха, даже голову на стол уронил.— Приказываешь? Может быть, прибавишь еще: во имя всеобщего блага? Ха-ха-ха1
Он откинулся и пристально посмотрел на черную голову Валерека, бившуюся о стол.
— Эй, Ройский,— сказал он,— не будь истеричкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178