«Нет, в матери нет никакой робости».— Казимеж с удивлением разглядывал старушку, которая, казалось, только сейчас сошла с фрески в Равенне. Он заметил, что и отец топчется на середине комнаты, как-то неуверенно и беспокойно поглядывая на жену.
Казимеж решил переломить это настроение.
— Мама,— сказал он,— что же это вы так ко мне... с такими церемониями...
— А что? Как ты к нам, так и мы к тебе,— ответила она, не меняя тона и не отводя от сына взгляда, в котором вспыхивали насмешливые искорки.
Обстановку разрядил старик:
— Ну что ты такое говоришь, Франя! Э, уймись! Где сестры? Сонка, Сабина! А ну-ка, идите поздоровайтесь с братом.
— Мы здесь,— раздался девичий голос из кухни.— Только выйти стыдно: грязные мы и в фартуках.
Казимеж ринулся в кухню. У плиты стояли сестры: старшая Сонка, дородная, крепкая и красивая, с лицом, словно изваянным из мрамора, и младшая Сабина, более гибкая и свежая, чем Сонка, и не такая величественная. Они были значительно моложе его; между Казимежем и сестрами было еще три брата, но все они умерли; один из них, умерший уже в двенадцатилетием возрасте, был Казимежу товарищем в мальчишеских забавах. Смерть брата всегда оставалась для него одним из самых тяжелых воспоминаний отроческих лет. Казимеж сердечно поздоровался с сестрами. При этом лицо Сонки показалось ему невыразительным и безразличным. Сабина же была очень веселая.
— Ты небось голоден? — сразу же спросила она.
— Ну как же, поел бы чего-нибудь, конечно, поел бы. А что у вас есть хорошего?
— Полный обед,— ответила Сонка голосом, еще более низким, чем у матери, и бархатным, как звук виолончели,— но только постный, сегодня ведь страстной четверг.
— А рыба? — спросил Казимеж, заглядывая в горшок.
— Нет, рыбы здесь нет,— ответила Сабина.— Зато есть блины с творогом и сметаной, пирог с капустой, борщ. Садись за стол.
Все перешли в большую комнату.
— Прибрали бы здесь, что ли,— ворчал старик,— Игрушки повсюду валяются. Как побросали Стась и Юрек, так и лежат...
— А где дети? — спохватился Казимеж, но никто ему не ответил. Только все как-то смущенно переглянулись и снова заговорили об обеде.
— Пан Казимеж, наверно, уже отвык от нашей еды,— заявила мать с явным желанием досадить сыну.
— Почему вы так говорите, мама? — обратился к ней Казимеж.
Но в этом доме, видимо, не было принято отвечать на вопросы. Казимежу подали тарелку блинов, политых маслом и сметаной. Взяв в руки знакомые с детства нож и вилку с черными черенками, он молча начал есть.
Сонка направилась в кухню, а отец наклонился к сыну и, проводив глазами ушедшую дочь, доверительно сказал:
— Ни о чем не расспрашивай. Я сам тебе потом все расскажу. Затем тебя и вызвали сюда.
— Сабина, наверно, замуж выходит? — спросил, однако, Казимеж.
Но и этот вопрос был, видно, неуместен. Мать взглянула на младшую дочь, покрасневшую как мак, и медленно произнесла:
— Выходит или не выходит, это мы еще посмотрим.
— Все решится на праздники,— поспешно добавил старик.— Ну и праздники будут! С нашим паном Казеком из Варшавы...
Он радостно засмеялся и вдруг, нагнувшись, поцеловал сына в локоть.
Да, Казимежу предстояли необычные праздники. Но сперва надо было навестить дедушку и бабушку. Они жили в маленькой пристройке, где помещалась пекарня, комната и кухня для челяди. Казимеж прошел по длинному, узкому и темному коридору, соединявшему эту пристройку с домом. В конце коридора была дверь, которая открывалась в сени. Из сеней, пропахших кислой опарой, была еще дверь направо, в маленькую комнату стариков. Окна в ней были наполовину занавешены. Дед сидел в старом кресле и курил трубку, бабка вертелась по комнате и хлопотала. Как ни стар был дед, он сразу узнал Казимежа и тут же заладил одно и то же:
— Ого, Казек, а помнишь, как мы с тобой пахали в Соловьевке, у леса? Помнишь, как пахали?
Казимеж ответил:
— Помню, дедушка, помню. А старик опять свое:
— Помнишь, как мы пахали в Соловьевке? Бабка потеряла терпение:
— Уймись ты, старый, спрашиваешь бог знает о чем. Дай
мне наглядеться на моего Казека.
Она присела к столу, подперла голову рукой и с умилением разглядывала внука. Так смотрела она довольно долго, а потом спросила:
— Богу молишься?
— Молюсь, бабушка,— ответил Спыхала. Ложь легко сорвалась с его уст.
— Каждый день молишься? — строго спросила старушка.
— Каждый день, бабушка.
— Ну-ну! — Старушка погрозила ему пальцем.
Он осмотрелся и увидел над кроватью и на соседней стене несколько божественных картин самого разнообразного происхождения: матерь божья Лятичовская и Богородчанская, и святое семейство из Лагевников, и очень красивая старинная гравюра с изображением святого Михаила, и ярмарочные олеографии. Все эти картины он помнил с самых давних времен, еще по Соловьев-ке. Они всегда висели на стенах в комнате стариков. И часы с кукушкой.
— А кукушка еще кукует? — спросил Казимеж. Бабка не расслышала.
— Чего? — переспросила она.
— Кукушка, спрашиваю, кукует еще?
— Да нет! —- Бабка грустно покачала головой,— Нет. Испортилось в ней что-то.
На третий день своего пребывания у родных, в страстную субботу, он получил письмо от Марыси Билинской. Несколько слов, написанных размашистым аристократическим почерком, едва уместились на двух довольно больших листах бумаги:
«...Je vous envie,— писала она между прочим,— votre sejoure ehez vos parents, qui sont — me semble-t-il — des gens simples et bien pensants...»
Только на второй день праздников, когда Казимеж наглотался всяческих наливок, наелся поросенка с хреном, отведал около сорока видов печенья да еще полакомился творожной бабкой с миндалем и вареньем из розовых лепестков, начали всплывать дела и заботы, ради которых и вызвали Казимежа. Воспользовавшись тем, что жена с дочерьми поехала в костел, старик с хитрецой, издалека, завел разговор с сыном. Они остались вдвоем за большим столом, покрытым скатертью в синюю и красную полоску; отец еще с утра беспрерывно тянул вишневку и старательно подливал сыну. Казимеж всегда славился крепкой головой и мог сколько угодно, и это не раз было проверено на воинской службе, а после майского переворота приходилось, пожалуй, еще чаще демонстрировать свою выносливость. Вот и сейчас он был значительно трезвее отца и сразу понял, к чему клонит старик. Дело выглядело сравнительно просто: родителям нужны были деньги. Хозяйство шло неважно, особенно сейчас, когда резко упали цены на продукты. Старики задолжали большую сумму налоговому ведомству, и теперь все стадо могло пойти с торгов. Вторая забота: нужно было оформить развод Сонки, дать ей денег, чтобы она могла жить самостоятельно. Ее муж, винокур из соседнего имения, всячески издевался над ней и даже отобрал детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178