«Да здравствует изучение!» Когда он уйдет на пенсию и ему нечего будет делать, нужно будет заняться изучением «изучения». А может, он напишет книгу, в которой расскажет, как он сам «изучал» раньше, как «изучал» потом, как «изучают» различные люди и как им нужно «изучать»...
— Хорошо, сообщите мне, я буду ждать.
Расклад такой, что нужно дать шанс и противоположной стороне.
Лицо Тянь Шоучэна снова заблестело — на этот раз от удовольствия. Он не испытывал никакой неловкости, Чжэн Цзыюнь тоже. Неловкость — детское чувство. Они прощались с таким видом, будто все, что они обсуждали, происходит где-то очень далеко, скажем, в Америке. Можно подумать, они выясняли, кто победит на выборах — Рейган или Картер.
Как только Чжэн Цзыюнь ушел, министр схватил со столика злополучный листок, который был похож теперь на флаг разбитой армии, и стал рвать его на мелкие кусочки, потом выбросил в мусорную корзину.
Черт побери, этой бумагой Чжэн ему словно штык в сердце вонзил. И вообще, за последнее время он, Тянь, терпит поражение за поражением. Это означает, что он слишком торопится, недостаточно терпелив и сдержан. Плохо, очень плохо. Явное свидетельство того, что он идет под уклон. Его ум, способности увядают, утекают как вода. Неужели он действительно постарел? Ведь они с Чжэн Цзыюнем почти ровесники, но этот хворый достигает больших успехов.
Тянь Шоучэн отхлебнул горячего чая. Горький, слишком крепко заварен. Однако он почувствовал прилив бодрости и хлебнул еще пару раз. Глотал медленно, как будто надеясь, что чай изгонит тоску. В последние два года он пьет все более крепкий чай, да и курит больше, потребляет много спиртного. Вкус к жизни притупляется, вот и приходится его компенсировать. Тянь взглянул на чайный столик. Конечно, Чжэн Цзыюнь не стал пить предложенный чай. Он вообще не пьет ничего крепкого. Жизнь этого человека, похоже, подчинена очень строгим правилам, точно он все время заполняет небольшие графы анкеты — коротко, четко, сухо. Интересно, как он живет со своей половиной? Сумел вырастить двух детей! Для него это слишком. Ему надо было уйти из семьи и стать монахом.
Подняв голову, Тянь Шоучэн увидел, что в дверях стоит Сяо И. Наверное, уже долго стоит. Что он здесь делает? Хочет понять, что творится у него на душе? По счастью, научно-технический прогресс еще не дал человечеству такой возможности, иначе на земле действительно воцарился бы хаос. Если человек уподобится книге, которую каждый сможет прочесть, то все будут знать мысли других. Люди станут похожими друг на друга, начнут делать и думать одно и то же... Нет, так не пойдет! Это означает, что тогда исчезнут возвеличивание и уничижение, господа и слуги, тогда не будет и Тянь Шоучэна.
У Сяо И странный вид, как будто он что-то украл и стоит в нерешительности: отдать украденное сейчас или еще потянуть.
— Какое-нибудь дело, Сяо И?
Все стоит, почему-то на него неприятно смотреть.
— Есть одно дело,— подбородок Сяо И дрогнул.— Вы сейчас разговаривали с товарищем Чжэном, извините, но я хочу вмешаться. Вы не спрашивали у него, откуда он взял эту бумагу?
Секретарь был очень взволнован, запинался. Тянь Шоучэн невольно напрягся.
— Это я, я дал ему!
Вот оказывается, что он украл, паршивец!
Сяо И решился и высказался до конца. Теперь осталось только собрать вещи и уйти.
Уйти? Не так все просто. Тянь Шоучэн давно знал, что Сяо И недоволен своей работой, чувствует, что на этом месте он несвободен, несамостоятелен. Но если он уйдет, где еще Тянь найдет такого секретаря? Даже после
этого воровства Тянь Шоучэн не позволит ему уйти. Все раскроется, будет еще хуже. Наоборот, надо остановить его, это поможет выиграть и в глазах общественности. К тому же Тянь, конечно, не спустит ему этого предательства. Несвободен? Несамостоятелен? Ну, так и оставайся на этом месте, терпи.
И все-таки министр не ожидал от Сяо И подобного поступка, ему казалось, что за последние два-три года тот уже превратился в его марионетку. Значит, он плохо смотрел. В дальнейшем надо принять еще большие меры предосторожности.
Тянь Шоучэн подбирал слова:
— Товарищ Сяо И, то, что вы сделали, могло повлиять на единство и сплоченность. Хотя дело уже в прошлом, прошу вас иметь это в виду.
Но Сяо И явно не желал принимать от него поблажек:
— На единство и сплоченность могла повлиять сама эта бумага, а не я. Всякий настоящий коммунист должен противодействовать таким ошибочным методам. К тому же я надеюсь перейти на какую-нибудь другую работу, эта мне не по душе.
Министр не собирался объясняться с Сяо И, почему он поступил так, а не эдак? В конце концов, Сяо И не член Центральной комиссии по проверке дисциплины. Уже почти машинально Тянь сказал:
— Все было вызвано производственной необходимостью. Если будут какие предложения, мы их потом обсудим, когда будет время. Хорошо?
Выпроводив Сяо И, он подумал, что сегодня все дела идут кувырком. Сплошные ссоры и споры, точно на торгах. Но приходится терпеть и молча глотать обиды. Быть руководителем нелегко!
Прозвенел звонок на производственную гимнастику. Десять часов. Тут же из громкоговорителя послышался жесткий голос тренера, похожий на голос командующего многотысячной армией. Куда там министру!
— А сейчас начинаем радио гимнастику. Приготовились — раз, два, три, четыре...
Это был голос уверенного, пышущего здоровьем человека, которого невозможно обидеть. А если кто-нибудь попытается, то мигом получит в лоб.
Эх, кто многого хочет, тот многое теряет. Но если посчитать, то доходов все-таки больше, чем расходов, иначе никто и не шел бы в чиновники.
После ужина Чжэн Цзыюнь и Ся Чжуюнь сидели в гостиной. Ждали уже больше двух часов. Казалось, в руках у них палки и, как только в дом войдет Юаньюань, они бросятся избивать ее.
Ся Чжуюнь то и дело посматривала на часы, со вздохами хваталась за сердце и кидала свирепые взгляды на разложенные на чайном столике фотографии.
Она снова рылась в столе у дочки. Ну что тут поделаешь!
На одной фотографии Мо Чжэн что-то шептал их дочери на ухо, а она, прижавшись к его плечу, подняла к небу голову и прищурилась. Наверное, солнце яркое. На втором снимке те же двое держат друг друга за руки. На заднем плане — луг и покачивающиеся под вечерним ветром деревца. Вдали солнце садится за горизонт. На третьей фотографии Юаньюань подносит ко рту Мо Чжэна мороженое. Тот отворачивается, а она во весь рот хохочет...
Ясно, что эти снимки — шедевры дочери. Фото корреспондентка! Что ж, неплохо, вкус есть... Правда, еще ни в одной газете или журнале Чжэн Цзыюню ее работы не попадались. Когда спрашивал, отвечала: «Нет у меня ничего путного».
А много ли нужно газетам? Чтоб лицо было полностью, да руки-ноги на месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
— Хорошо, сообщите мне, я буду ждать.
Расклад такой, что нужно дать шанс и противоположной стороне.
Лицо Тянь Шоучэна снова заблестело — на этот раз от удовольствия. Он не испытывал никакой неловкости, Чжэн Цзыюнь тоже. Неловкость — детское чувство. Они прощались с таким видом, будто все, что они обсуждали, происходит где-то очень далеко, скажем, в Америке. Можно подумать, они выясняли, кто победит на выборах — Рейган или Картер.
Как только Чжэн Цзыюнь ушел, министр схватил со столика злополучный листок, который был похож теперь на флаг разбитой армии, и стал рвать его на мелкие кусочки, потом выбросил в мусорную корзину.
Черт побери, этой бумагой Чжэн ему словно штык в сердце вонзил. И вообще, за последнее время он, Тянь, терпит поражение за поражением. Это означает, что он слишком торопится, недостаточно терпелив и сдержан. Плохо, очень плохо. Явное свидетельство того, что он идет под уклон. Его ум, способности увядают, утекают как вода. Неужели он действительно постарел? Ведь они с Чжэн Цзыюнем почти ровесники, но этот хворый достигает больших успехов.
Тянь Шоучэн отхлебнул горячего чая. Горький, слишком крепко заварен. Однако он почувствовал прилив бодрости и хлебнул еще пару раз. Глотал медленно, как будто надеясь, что чай изгонит тоску. В последние два года он пьет все более крепкий чай, да и курит больше, потребляет много спиртного. Вкус к жизни притупляется, вот и приходится его компенсировать. Тянь взглянул на чайный столик. Конечно, Чжэн Цзыюнь не стал пить предложенный чай. Он вообще не пьет ничего крепкого. Жизнь этого человека, похоже, подчинена очень строгим правилам, точно он все время заполняет небольшие графы анкеты — коротко, четко, сухо. Интересно, как он живет со своей половиной? Сумел вырастить двух детей! Для него это слишком. Ему надо было уйти из семьи и стать монахом.
Подняв голову, Тянь Шоучэн увидел, что в дверях стоит Сяо И. Наверное, уже долго стоит. Что он здесь делает? Хочет понять, что творится у него на душе? По счастью, научно-технический прогресс еще не дал человечеству такой возможности, иначе на земле действительно воцарился бы хаос. Если человек уподобится книге, которую каждый сможет прочесть, то все будут знать мысли других. Люди станут похожими друг на друга, начнут делать и думать одно и то же... Нет, так не пойдет! Это означает, что тогда исчезнут возвеличивание и уничижение, господа и слуги, тогда не будет и Тянь Шоучэна.
У Сяо И странный вид, как будто он что-то украл и стоит в нерешительности: отдать украденное сейчас или еще потянуть.
— Какое-нибудь дело, Сяо И?
Все стоит, почему-то на него неприятно смотреть.
— Есть одно дело,— подбородок Сяо И дрогнул.— Вы сейчас разговаривали с товарищем Чжэном, извините, но я хочу вмешаться. Вы не спрашивали у него, откуда он взял эту бумагу?
Секретарь был очень взволнован, запинался. Тянь Шоучэн невольно напрягся.
— Это я, я дал ему!
Вот оказывается, что он украл, паршивец!
Сяо И решился и высказался до конца. Теперь осталось только собрать вещи и уйти.
Уйти? Не так все просто. Тянь Шоучэн давно знал, что Сяо И недоволен своей работой, чувствует, что на этом месте он несвободен, несамостоятелен. Но если он уйдет, где еще Тянь найдет такого секретаря? Даже после
этого воровства Тянь Шоучэн не позволит ему уйти. Все раскроется, будет еще хуже. Наоборот, надо остановить его, это поможет выиграть и в глазах общественности. К тому же Тянь, конечно, не спустит ему этого предательства. Несвободен? Несамостоятелен? Ну, так и оставайся на этом месте, терпи.
И все-таки министр не ожидал от Сяо И подобного поступка, ему казалось, что за последние два-три года тот уже превратился в его марионетку. Значит, он плохо смотрел. В дальнейшем надо принять еще большие меры предосторожности.
Тянь Шоучэн подбирал слова:
— Товарищ Сяо И, то, что вы сделали, могло повлиять на единство и сплоченность. Хотя дело уже в прошлом, прошу вас иметь это в виду.
Но Сяо И явно не желал принимать от него поблажек:
— На единство и сплоченность могла повлиять сама эта бумага, а не я. Всякий настоящий коммунист должен противодействовать таким ошибочным методам. К тому же я надеюсь перейти на какую-нибудь другую работу, эта мне не по душе.
Министр не собирался объясняться с Сяо И, почему он поступил так, а не эдак? В конце концов, Сяо И не член Центральной комиссии по проверке дисциплины. Уже почти машинально Тянь сказал:
— Все было вызвано производственной необходимостью. Если будут какие предложения, мы их потом обсудим, когда будет время. Хорошо?
Выпроводив Сяо И, он подумал, что сегодня все дела идут кувырком. Сплошные ссоры и споры, точно на торгах. Но приходится терпеть и молча глотать обиды. Быть руководителем нелегко!
Прозвенел звонок на производственную гимнастику. Десять часов. Тут же из громкоговорителя послышался жесткий голос тренера, похожий на голос командующего многотысячной армией. Куда там министру!
— А сейчас начинаем радио гимнастику. Приготовились — раз, два, три, четыре...
Это был голос уверенного, пышущего здоровьем человека, которого невозможно обидеть. А если кто-нибудь попытается, то мигом получит в лоб.
Эх, кто многого хочет, тот многое теряет. Но если посчитать, то доходов все-таки больше, чем расходов, иначе никто и не шел бы в чиновники.
После ужина Чжэн Цзыюнь и Ся Чжуюнь сидели в гостиной. Ждали уже больше двух часов. Казалось, в руках у них палки и, как только в дом войдет Юаньюань, они бросятся избивать ее.
Ся Чжуюнь то и дело посматривала на часы, со вздохами хваталась за сердце и кидала свирепые взгляды на разложенные на чайном столике фотографии.
Она снова рылась в столе у дочки. Ну что тут поделаешь!
На одной фотографии Мо Чжэн что-то шептал их дочери на ухо, а она, прижавшись к его плечу, подняла к небу голову и прищурилась. Наверное, солнце яркое. На втором снимке те же двое держат друг друга за руки. На заднем плане — луг и покачивающиеся под вечерним ветром деревца. Вдали солнце садится за горизонт. На третьей фотографии Юаньюань подносит ко рту Мо Чжэна мороженое. Тот отворачивается, а она во весь рот хохочет...
Ясно, что эти снимки — шедевры дочери. Фото корреспондентка! Что ж, неплохо, вкус есть... Правда, еще ни в одной газете или журнале Чжэн Цзыюню ее работы не попадались. Когда спрашивал, отвечала: «Нет у меня ничего путного».
А много ли нужно газетам? Чтоб лицо было полностью, да руки-ноги на месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99