1 Нефтепромыслы на северо-востоке Китая, сделанные образцом для всех предприятий страны.
— Выражайся поосторожнее, а то любители сплетен все разболтают и поссорят нас с Го Хунцаем!
Хэ Цзябинь сначала не хотел связываться с ними, но выпад Ши Цюаньцина был явно в его адрес, и он не смог сдержаться:
— Почему вы не говорили всего этого в лицо товарищу Го Хунцаю? Вам бы только за спиной шушукаться да людей порочить, поэтому никто с вами и не хочет якшаться! Я работаю в отделе уже много лет, но никакими сплетнями не занимаюсь, кого угодно можете спросить... Ну так кто из нас ссорит людей?
— Я имел в виду не тебя, а Ван Мэнъюня! — попробовал оправдаться Ши Цюаньцин.
— Кого бы ты ни имел в виду, это все неправда. К тому же Ван Мэнъюнь давно уже у нас не работает и к разговорам не может иметь вообще никакого отношения, так что не заливай!
Ло Хайтао потемнел от ярости и изрек в угрожающем тоне, словно судья:
— Мы говорим перед всем подотделом. Разве это называется шушукаться за спиной?
Реплика была удачной, но это была ложь.
— Конечно, за спиной, раз здесь нет человека, которого вы обвиняете! Вы руководитель, коммунист, а поощряете Ши Цюаньцина в клевете на Го Хунцая да еще сами этим занимаетесь... Я отказываюсь участвовать в таком собрании! — Хэ Цзябинь встал.
Л о Хайтао почувствовал, что он не сдастся, и сделал вид, что немного смягчился:
— Ты что, решил сорвать нам собрание?
— Если и сорву, то это для вас спасение, потому что чем дольше вы будете сегодня заседать, тем больше ошибок наделаете!
О случившемся стало быстро известно всем, но не от Хэ Цзябиня. В парткоме управления тоже узнали, что между административным и партийным руководством отдела энергетики произошла стычка, в которой участвовали и рядовые сотрудники. Заместитель начальника управления Фэн Сяо-сянь, ведавший кадрами и политикой, вызвал к себе нескольких сотрудников отдела, в том числе Хэ Цзябиня,
чтобы разобраться в создавшейся обстановке, но затем передал все, что доверительно сообщил ему Хэ Цзябинь, начальнице отдела Хэ Тин. Такое предательство не довело бы до добра даже в здоровом коллективе, а в их отделе это обернулось тем, что вопрос о приеме Хэ Цзябиня в партию был отложен на неопределенное время. На партгруппе ему объявили, что он к тому же заражен непролетарской идеологией и нуждается в исправлении. Хэ Тин, много лет не занимавшаяся политучебой, собрала всех, кто позволил себе откровенность с заместителем начальника управления, и заставила их целых полторы недели изучать статьи председателя Мао, направленные против либерализма.
Люди не могли не испытывать священного трепета перед наглухо закрытой дверью комнаты № 213, потому что здесь часто решались их судьбы. Именно отсюда непрерывно поступали разные приказы: назначить такого-то начальником отдела или подотдела, повысить такому-то зарплату, рекомендовать такого-то в партию, вынести такому-то выговор, перевести такого-то на другую работу...
Чего-нибудь в этом роде ожидал и Хэ, направляясь в комнату № 213. Ничего из этого перечня ему как будто не грозило, кроме разве что перемещения. Но куда его могут переместить? Что еще он умеет делать? Ему уже скоро пятьдесят, свою должность он занимает больше двадцати лет, никакими особыми доблестями не обладает. В вузе он изучал физику, и, если бы его после окончания распределили на практическую работу, он, возможно, создал бы что-нибудь стоящее. Впрочем, что поминать прошлое! Тут, в министерстве, конечно, тоже требовались кое-какие познания в физике, но для организационной работы по капитальному строительству было бы вполне достаточно специалиста со средним, а не с высшим техническим образованием. За двадцать с лишним лет, которые он здесь крутился, физика и в Китае, и во всем мире поднялась на уровень, совершенно для него недосягаемый. Он и то, что когда-то изучал, давно перезабыл и сейчас чувствовал, как попусту потратил свои лучшие годы. Именно с таким настроением он перешагнул порог комнаты № 213, где сидел начальника управления.
— Товарищ Фэн, вы вызывали меня?
Фэн Сяосянь посмотрел на вошедшего поверх кипы бумаг. Его мысли, наверное, еще витали где-то, а глаза не видели Хэ Цзябиня, хотя и смотрели на него.
— Что, вызывал?! — переспросил он. Потом с трудом вспомнил: — Тебе кто сказал, Хэ Тин?.. Ах да, мне хотелось поговорить с тобой, садись, садись!
Он развалился в кресле, снял очки и начал вертеть их в руках. Большеголовый, с черепом философа, он тем не менее выглядел довольно провинциально, как будто недавно перебрался из деревни. Фэн Сяосянь никогда не носил кожаной обуви, только матерчатые туфли на стеганой подошве; китель он тоже предпочитал хлопчатобумажный, хотя был у него и синтетический, и шерстяной — синий и серый. Летом он любил сидеть в расстегнутой рубахе с закатанными чуть не до плеч рукавами и почесывать свою волосатую грудь, будто он в бане, а не в присутствии. Чесал он и волосатые ноги, для чего высоко засучивал штанины. Зимой проделывать это было менее удобно, ему приходилось снимать туфли и даже носки, поэтому он и не любил туфель со шнурками. Особенно неудобно было чесаться на собраниях, на них он чувствовал себя как школьник, не способный решить задачу и нервно грызущий карандаш.
Хэ Цзябинь не мог понять — притворяется Фэн или вправду забыл, что вызывал его. На самом деле Фэн, конечно, ничего не забыл, но сейчас тянул время, вспоминая разные подробности о Хэ Цзябине и прикидывая, как именно с ним говорить. Да, работник этот не из передовых, часто вылезает со своим мнением, весьма дерзким и странным, любит скандалы, падок на теоретические разглагольствования — чуть что, поминает Маркса или Энгельса. Недавно он даже полез к начальнику управления Фан Вэньсюаню с жалобой на самого Фэна, который получил всякие «дары природы» от благодарных сотрудников с разных электростанций. Хорошо еще, что Фэн передал все эти подношения Хэ Тин и громогласно заявил, что ему самому, мол, ничего не надо. Правда, Хэ Тин послала ему на дом орехов и вина, но он заплатил за них, хотя цена была чисто символической.
И все-таки Хэ Тин поступила неосторожно — весь город узнал об этих дарах. Только глупец сам вкладывает нож в руки своему противнику! Фан Вэньсюань ухватился за эту историю и на заседании парткома разразился речью о том, что нельзя выделять государственные средства на объекты, не входящие в план, нельзя руководствоваться субъективными интересами — надо думать о том, какой резонанс будут иметь твои поступки. «Жалкий трус и лицемер!» — в душе возмутился Фэн Сяосянь и с большим пафосом ответил:
— Да, мы должны сохранить лучшие партийные традиции! В прошлом мы пережили немало трудностей, еще более тяжелых, чем сейчас:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99