Там не было ничего явно вызывающего, все казалось удобоваримым, но нутром Кун чувствовал, что в тексте таится какая-то опасность. И хотя речь шла о далеких делах в будущем, когда и Чжэн Цзыюнь, и он сам превратятся в прах, Кун Сяну было не все равно, он надеялся, что его-то праху люди все-таки станут поклоняться.
Атаковать Чжэн Цзыюня в лоб было бы неправильно, потому что у него сейчас сильные позиции — ведь он даже во времена «культурной революции», несмотря ни на что, говорил то же, что и сейчас. Но надо готовиться к тому времени, когда можно будет помериться с ним силами.
Замечательно! Слова Кун Сяна насчет превозношения только одного человека бьют прямо в десятку. Тянь Шоучэн чувствовал, что это новое оружие против Чжэн Цзыюня. И как умно сказано, гораздо умнее, чем высказался Сун Кэ: никаких отступлений в сторону, все четко как на ладони. Но почему же никто не поддерживает? Люди за эти годы сильно изменились, они теперь не верят ничьим словам, требуют подробных разъяснений, взвешивают все за и против. Никто уже не хочет набрасываться на заранее намеченную жертву.
В зале заседаний было тихо, только гудел кондиционер да вентилятор.
На диванах серые чехлы, стены пожелтели, давно просят побелки. На столах пепельницы — обычные и ручной работы,— полные окурков. Кругом усталые, оцепеневшие, погруженные в раздумье, нерешительные, хмурые, гневные лица. Тоска.
Кто-то включил кондиционер на полную мощность, и тот фыркнул прямо в лицо сидевшему перед ним Чжэн Цзыюню.
Замминистра встал и пересел в кресло у двери. Напротив окна, но весь вид закрывают разросшиеся ветвистые тополя. Сквозь ветви проступает синее летнее небо, как будто изрезанное на мелкие кусочки. Но он все равно знал, что за этим тенистым занавесом существует бескрайнее небо. Синее небо! Его сердце радостно забилось.
Человек не может не находить себе опоры в природе. Наверное, это и есть гармония.
Нужно каждое воскресенье выкраивать время для прогулок. Взять и поехать в конце октября на Ароматные горы или весной в Вишневое ущелье. В Парке согласия 1 слишком много народа. До «культурной революции» Чжэн часто брал дочь с собой на охоту. Во время «революции» все охотничьи ружья отобрали, а теперь вернули. Да только его ружье уже состарилось, заржавело, как и он сам. Есть такой французский кинофильм «Старое ружье», очень хороший. И название у него символическое, несущее в себе печаль и в то же время силу. Ведь старое далеко не всегда означает ненужное, иногда оно как раз истинное, ценное,, подлинное.
Спокойствие и невозмутимость Чжэн Цзыюня раздражали Сун Кэ. Чувства так распирали его, что он даже вспотел и вынужден был расстегнуть верхние пуговицы на рубашке — остальные пуговицы, казалось, вот-вот сами отскочат. Ему не нравился ход заседания, хотя с виду все было как обычно: острые вопросы сглаживались, замалчивались, чтобы потом концов нельзя было найти. Сам Сун Кэ не решался высказываться, потому что он здесь лицо заинтересованное. Если будешь много говорить, люди сразу почувствуют твое настроение.
Он страшно завидовал Чэнь Юнмину. Именно из-за него он выбыл из неофициального списка кандидатов на пост заместителя министра. А откуда он взялся, этот Чэнь? И здесь во всем виноват Чжэн Цзыюнь. Если бы он не порекомендовал Чэнь Юнмина, ничего бы не было, а так он неожиданно стал директором «Рассвета».
Сун Кэ мечтал, чтобы с Чэнь Юнмином и Чжэн Цзыю- нем произошло какое-нибудь несчастье,— хоть бы они зуб
Парк согласия (Ихэюань) — летний дворцовый комплекс маньчжурских императоров, ставший после революции общественным парком.
сломали за едой, что ли. Он старался противостоять им в любом, даже самом незначительном деле. Сейчас, поглядывая на сидящих, он прикидывал, кто может выступить, кто что скажет. И будет ли из всего этого польза?
Чжэн Цзыюнь продолжал сохранять отсутствующий вид. Сун Кэ нервно сунул только что прикуренную сигарету в стоящую рядом пепельницу, но сигарета продолжала дымиться, поэтому он залил ее чаем. От волнения перелил через край, и грязная вода с окурками и обгоревшими спичками растеклась по светло-синей скатерти.
Опять заговорил Кун Сян:
— Говорят, что эта журналистка, которая написала очерк вместе с Хэ Цзябинем, уже два раза разводилась.— Его глаза цепко и неотрывно следили при этом за выражением лица Чжэн Цзыюня, в голосе слышалась брезгливая нота, как будто ему пришлось упомянуть о публичном доме или о какой-то непристойной болезни.
В комнате стало еще тише, все повернулись к Кун Сяну.
Чжэн Цзыюнь горько усмехнулся. Если бы Е Чжицю действительно дважды побывала замужем, она, наверное, считала бы себя настоящей женщиной и не думала, что прожила жизнь зря. Кстати, в законе о браке черным по белому написано, что, если между супругами больше нет любви, они могут разводиться. А Кун Сян все пытается выдать развод за какое-то преступление. Сам он считает возможным делать все, что ему заблагорассудится, а другие и разводиться не смей!
Какая вокруг неразбериха, бестолковщина! Ван Фанлян, выпрямившись в кресле и повысив голос, сказал:
— Мы здесь все-таки на заседании парткома...
Он хотел добавить, что они не в чайной и не в кабаке, что нечего заниматься сплетнями, но промолчал. Кун Сян как заместитель министра отвечает за политическую работу, с ним и его подручными нелегко справиться. Ван не боялся их, пусть себе ищут в людях недостатки, однако лишних хлопот не жаждал. Сразу вспомнилась недавняя история: стараясь помочь своему старому фронтовому товарищу, Ван перевел его дочь с завода в министерство. Так Кун Сян не только чинил всякие препоны и затягивал дело, но еще мобилизовал для проверки дисциплинарную
комиссию. Комиссия вызвала Ван Фанляна для серьезного разговора, начался шум. Черт знает что такое! Что они — послушники при буддийском монастыре? Он тут же обругал Кун Сяна, прямо при его банде, напомнил ему, как тот устраивал в разные места своих тетушек и дядюшек, приглашал одну девицу обедать в ресторан... В общем, после этого они долго не разговаривали друг с другом.
Ван Фанлян продолжил:
— Я узнавал, Чэнь Юнмин не видел очерка перед публикацией, так что его ни в чем винить нельзя. Я сообщил ему, что в министерстве очень резкая реакция на очерк, и спросил его мнение. Он сказал: «В Китае можно писать только о мертвых, а не о живых!», и я, признаться, согласен с этой остроумной мыслью. Народу у нас много, а серьезных людей мало. Из-за одного очерка всполошилось целое министерство, да еще мы тут его мусолим, на парткоме. Все-таки стоим мы чего-нибудь или нет? Говорят, в одном горкоме трижды обсуждали вопрос о том, имеют ли женщины право завиваться. Немудрено, что мы проваливаем крупные дела, раз все силы тратим на «ощипывание всяких уток»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Атаковать Чжэн Цзыюня в лоб было бы неправильно, потому что у него сейчас сильные позиции — ведь он даже во времена «культурной революции», несмотря ни на что, говорил то же, что и сейчас. Но надо готовиться к тому времени, когда можно будет помериться с ним силами.
Замечательно! Слова Кун Сяна насчет превозношения только одного человека бьют прямо в десятку. Тянь Шоучэн чувствовал, что это новое оружие против Чжэн Цзыюня. И как умно сказано, гораздо умнее, чем высказался Сун Кэ: никаких отступлений в сторону, все четко как на ладони. Но почему же никто не поддерживает? Люди за эти годы сильно изменились, они теперь не верят ничьим словам, требуют подробных разъяснений, взвешивают все за и против. Никто уже не хочет набрасываться на заранее намеченную жертву.
В зале заседаний было тихо, только гудел кондиционер да вентилятор.
На диванах серые чехлы, стены пожелтели, давно просят побелки. На столах пепельницы — обычные и ручной работы,— полные окурков. Кругом усталые, оцепеневшие, погруженные в раздумье, нерешительные, хмурые, гневные лица. Тоска.
Кто-то включил кондиционер на полную мощность, и тот фыркнул прямо в лицо сидевшему перед ним Чжэн Цзыюню.
Замминистра встал и пересел в кресло у двери. Напротив окна, но весь вид закрывают разросшиеся ветвистые тополя. Сквозь ветви проступает синее летнее небо, как будто изрезанное на мелкие кусочки. Но он все равно знал, что за этим тенистым занавесом существует бескрайнее небо. Синее небо! Его сердце радостно забилось.
Человек не может не находить себе опоры в природе. Наверное, это и есть гармония.
Нужно каждое воскресенье выкраивать время для прогулок. Взять и поехать в конце октября на Ароматные горы или весной в Вишневое ущелье. В Парке согласия 1 слишком много народа. До «культурной революции» Чжэн часто брал дочь с собой на охоту. Во время «революции» все охотничьи ружья отобрали, а теперь вернули. Да только его ружье уже состарилось, заржавело, как и он сам. Есть такой французский кинофильм «Старое ружье», очень хороший. И название у него символическое, несущее в себе печаль и в то же время силу. Ведь старое далеко не всегда означает ненужное, иногда оно как раз истинное, ценное,, подлинное.
Спокойствие и невозмутимость Чжэн Цзыюня раздражали Сун Кэ. Чувства так распирали его, что он даже вспотел и вынужден был расстегнуть верхние пуговицы на рубашке — остальные пуговицы, казалось, вот-вот сами отскочат. Ему не нравился ход заседания, хотя с виду все было как обычно: острые вопросы сглаживались, замалчивались, чтобы потом концов нельзя было найти. Сам Сун Кэ не решался высказываться, потому что он здесь лицо заинтересованное. Если будешь много говорить, люди сразу почувствуют твое настроение.
Он страшно завидовал Чэнь Юнмину. Именно из-за него он выбыл из неофициального списка кандидатов на пост заместителя министра. А откуда он взялся, этот Чэнь? И здесь во всем виноват Чжэн Цзыюнь. Если бы он не порекомендовал Чэнь Юнмина, ничего бы не было, а так он неожиданно стал директором «Рассвета».
Сун Кэ мечтал, чтобы с Чэнь Юнмином и Чжэн Цзыю- нем произошло какое-нибудь несчастье,— хоть бы они зуб
Парк согласия (Ихэюань) — летний дворцовый комплекс маньчжурских императоров, ставший после революции общественным парком.
сломали за едой, что ли. Он старался противостоять им в любом, даже самом незначительном деле. Сейчас, поглядывая на сидящих, он прикидывал, кто может выступить, кто что скажет. И будет ли из всего этого польза?
Чжэн Цзыюнь продолжал сохранять отсутствующий вид. Сун Кэ нервно сунул только что прикуренную сигарету в стоящую рядом пепельницу, но сигарета продолжала дымиться, поэтому он залил ее чаем. От волнения перелил через край, и грязная вода с окурками и обгоревшими спичками растеклась по светло-синей скатерти.
Опять заговорил Кун Сян:
— Говорят, что эта журналистка, которая написала очерк вместе с Хэ Цзябинем, уже два раза разводилась.— Его глаза цепко и неотрывно следили при этом за выражением лица Чжэн Цзыюня, в голосе слышалась брезгливая нота, как будто ему пришлось упомянуть о публичном доме или о какой-то непристойной болезни.
В комнате стало еще тише, все повернулись к Кун Сяну.
Чжэн Цзыюнь горько усмехнулся. Если бы Е Чжицю действительно дважды побывала замужем, она, наверное, считала бы себя настоящей женщиной и не думала, что прожила жизнь зря. Кстати, в законе о браке черным по белому написано, что, если между супругами больше нет любви, они могут разводиться. А Кун Сян все пытается выдать развод за какое-то преступление. Сам он считает возможным делать все, что ему заблагорассудится, а другие и разводиться не смей!
Какая вокруг неразбериха, бестолковщина! Ван Фанлян, выпрямившись в кресле и повысив голос, сказал:
— Мы здесь все-таки на заседании парткома...
Он хотел добавить, что они не в чайной и не в кабаке, что нечего заниматься сплетнями, но промолчал. Кун Сян как заместитель министра отвечает за политическую работу, с ним и его подручными нелегко справиться. Ван не боялся их, пусть себе ищут в людях недостатки, однако лишних хлопот не жаждал. Сразу вспомнилась недавняя история: стараясь помочь своему старому фронтовому товарищу, Ван перевел его дочь с завода в министерство. Так Кун Сян не только чинил всякие препоны и затягивал дело, но еще мобилизовал для проверки дисциплинарную
комиссию. Комиссия вызвала Ван Фанляна для серьезного разговора, начался шум. Черт знает что такое! Что они — послушники при буддийском монастыре? Он тут же обругал Кун Сяна, прямо при его банде, напомнил ему, как тот устраивал в разные места своих тетушек и дядюшек, приглашал одну девицу обедать в ресторан... В общем, после этого они долго не разговаривали друг с другом.
Ван Фанлян продолжил:
— Я узнавал, Чэнь Юнмин не видел очерка перед публикацией, так что его ни в чем винить нельзя. Я сообщил ему, что в министерстве очень резкая реакция на очерк, и спросил его мнение. Он сказал: «В Китае можно писать только о мертвых, а не о живых!», и я, признаться, согласен с этой остроумной мыслью. Народу у нас много, а серьезных людей мало. Из-за одного очерка всполошилось целое министерство, да еще мы тут его мусолим, на парткоме. Все-таки стоим мы чего-нибудь или нет? Говорят, в одном горкоме трижды обсуждали вопрос о том, имеют ли женщины право завиваться. Немудрено, что мы проваливаем крупные дела, раз все силы тратим на «ощипывание всяких уток»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99