Похоже, он сам не очень-то следует разумным правилам.
А на деле, пожалуй, нет повода для пессимизма. Он же знает, что в Пекине, Шанхае, Харбине и других городах в органах управления экономикой, в научных институтах, в учебных заведениях — везде создаются действенные организации, ведется исследовательская работа, предприятия приступают к экспериментам, овладевают научными методами. Люди постепенно вырываются из власти заблуждений, и на новом пути у них появляются поистине необозримые возможности. После опубликования очерка о директоре автомобильного завода «Рассвет» Чэнь Юнмине не только авторы Е Чжицю и Хэ Цзябинь, но и Чжэн Цзыюнь стали мишенью для нападок со всех сторон. Ведь именно Чжэн вернул Сун Кэ письмо, в котором тот клеветал на Чэнь Юнмина, именно он сказал по поводу очерка: — Печатайте под мою ответственность! Те, кто выступал против очерка, понимали, что дело не столько в его содержании, сколько в Чжэн Цзыюне, которого надо свалить. Он всегда говорил начистоту, категорически выступал против любого нарушения конституции, законов, несоблюдения устава партии. А в сознании многих людей существовал другой, неписаный кодекс, согласно которому трудно уничтожить сопротивляющегося, но вполне можно вывести его из игры.
По этому кодексу из игры выводился тот, кто нарушал правила до пяти раз. Чжэн Цзыюнь сделал это уже три или четыре раза, и сейчас задача состояла в том, чтобы заставить его преступить негласные правила еще раз. Ведь на свете существует столько способов вынудить человека сорваться.
То, что Чжэн Цзыюнь самолично решил вопрос о публикации очерка, могло задеть Тянь Шоучэна, но, поразмыслив, он не стал сердиться, а наоборот, даже испытал тайную радость: ну вот, Чжэн сам сделал еще один шаг к пропасти.
Он надеялся, что вокруг очерка поднимется шум. Чем глубже Чжэн Цзыюнь увязнет в этом деле, тем лучше. В тот день, когда очерк увидел свет, Тянь Шоучэн позвонил Чэнь Юнмину:
— Вы что-нибудь знаете об этой публикации?
— И знаю, и не знаю,— ответил тот.— Я с самого начала сказал журналистке: во-первых, не надо меня восхвалять; во-вторых, все, что делается на заводе, соответствует линии 3-го пленума партии; в-третьих, у нас руководящие работники очень хорошего уровня.
— И как вы относитесь к тому, что о вас напечатано?
— Я еще не разобрался до конца,— ответил Чэнь Юнмин и тут же переспросил: — А вы как относитесь?
Ишь каков! Тянь Шоучэн не ожидал такой дерзости.
— Я... Ха-ха-ха! Конечно, поддерживаю. Это же честь для нашей системы!
Черт бы его побрал!
Вскоре Тянь Шоучэн под давлением Сун Кэ послал на завод более двадцати человек во главе с начальником отдела кадров. Официально они должны были проверять руководящих работников завода, а на самом деле — выяснить, как мог проскочить этот очерк, незаметно прощупать настроения людей на заводе.
Когда приехала комиссия, Чэнь Юнмин сразу сказал Е Чжицю и Хэ Цзябиню:
— Я же говорил, что ни в коем случае не надо писать! Мало того, что мне достанется, теперь и на заводе черт знает что начнется.
Они же обещали ему тогда, что возьмут всю ответственность на себя и учтут его мнение. Кто знал, что они все-таки напечатают этот проклятый очерк. Черт его дернул рассказать им всю подноготную. К тому же у Хэ Цзябиня на заводе есть коллеги, знакомые. Ведь завод-то подчиняется министерству.
А что в результате? Ничего хорошего. Ответственность пала не только на авторов, но и на Чэнь Юнмина.
Когда к Тянь Шоучэну пришли Фэн Сяосянь и Сун Кэ и напрямик спросили, не является ли этот очерк камнем в их огород, Тянь запальчиво ответил:
— Я вообще не понимаю, как его напечатали! Ведь решение о публикации не проходило через партком министерства.
Фэна и Суна больше всего разозлило то место в очерке, где говорилось, что среди заводских лидеров были и такие, которые не боролись с трудностями, возникшими в период правления «банды четырех», а предпочитали отсидеться в стороне. Среди них один из руководящих сотрудников министерства, который не справился с работой на заводе, но тем не менее спокойно вернулся в министерство и даже стал членом парткома. Тем, кто знал всю эту историю, было яснее ясного, что речь идет о Сун Кэ.
Ну что нагородили эти писаки! Известно ведь, что рука ногу не переборет. В свое время даже Политбюро не могло справиться с «бандой четырех». Что ж, требовать от директора заводика, чтобы он спасал все человечество?
Восхвалять Чэнь Юнмина, заявлять, что он прав,— не слишком ли? А этот Хэ Цзябинь еще получает зарплату в министерстве, кормится из рук Фэн Сяосяня, но о последствиях не подумал, наивный дурачок. Поистине интеллигенты — совершенно непредсказуемая публика. Хотя, с другой стороны, очерк вовсе не директивный документ. Даже директиву не обязательно выполнять, согласуясь с каждой буквой. Насчет Хэ Цзябиля министр был более или менее
спокоен. Маленький человек, разве может он поднять большую волну? Его, Тянь Шоучэна, это, скорее всего, не коснется, но вот Фэн Сяосянь и Сун Кэ так легко не отделаются. Конечно, критика и самокритика — это старые и добрые традиции нашей партии, но со временем, если человек поднимается на все более высокие посты, поймать его труднее, чем тигра за хвост.
Референт Линь Шаотун сказал министру:
— Говорят, Сун Кэ уже послал человека для проверки личного дела Хэ Цзябиня.— На слове «человек» он сделал особое ударение, напомнив тем самым начальнику, что жена Сун Кэ работает в отделе кадров.
Тянь Шоучэн неодобрительно произнес:
— Да, что-то старина Сун слишком откровенно обделывает это дело; разболтают — лишние хлопоты будут. Сейчас люди очень ревниво следят за стилем проверки архивов и документов. А товарищ Хэ Цзябинь — очень дельный специалист!
— Еще я слышал,— сказал Линь Шаотун,— что нашего Чжэн Цзыюня видели с этой журналисткой в парке Цзиншань, они там вместе гуляли.
Тянь Шоучэн тотчас опустил глаза, как будто услышал нечто такое, о чем предпочел бы не слышать.
— Ну и что из этого? Не в постели же их видели.
Он слишком давно и хорошо знал Чжэн Цзыюня,
чтобы поверить, что тот способен на такое, но как это было бы кстати! Лучшего повода, чтобы опорочить человека, не бывает. Иногда он думал, что самыми великими мыслителями в истории Китая были Конфуций и Лаоцзы. Феодальное сознание, основы которого они заложили еще две тысячи лет тому назад, пронизало все эпохи, передавалось из поколения в поколение и угнездилось в головах многих современных людей. Но Тянь Шоучэн был человеком дела и факта, он не любил делить шкуру неубитого медведя и сказал референту:
— Значит, так. Раз у Сун Кэ и других товарищей есть иное мнение, тебе не мешает разузнать, как в министерстве реагируют на этот очерк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
А на деле, пожалуй, нет повода для пессимизма. Он же знает, что в Пекине, Шанхае, Харбине и других городах в органах управления экономикой, в научных институтах, в учебных заведениях — везде создаются действенные организации, ведется исследовательская работа, предприятия приступают к экспериментам, овладевают научными методами. Люди постепенно вырываются из власти заблуждений, и на новом пути у них появляются поистине необозримые возможности. После опубликования очерка о директоре автомобильного завода «Рассвет» Чэнь Юнмине не только авторы Е Чжицю и Хэ Цзябинь, но и Чжэн Цзыюнь стали мишенью для нападок со всех сторон. Ведь именно Чжэн вернул Сун Кэ письмо, в котором тот клеветал на Чэнь Юнмина, именно он сказал по поводу очерка: — Печатайте под мою ответственность! Те, кто выступал против очерка, понимали, что дело не столько в его содержании, сколько в Чжэн Цзыюне, которого надо свалить. Он всегда говорил начистоту, категорически выступал против любого нарушения конституции, законов, несоблюдения устава партии. А в сознании многих людей существовал другой, неписаный кодекс, согласно которому трудно уничтожить сопротивляющегося, но вполне можно вывести его из игры.
По этому кодексу из игры выводился тот, кто нарушал правила до пяти раз. Чжэн Цзыюнь сделал это уже три или четыре раза, и сейчас задача состояла в том, чтобы заставить его преступить негласные правила еще раз. Ведь на свете существует столько способов вынудить человека сорваться.
То, что Чжэн Цзыюнь самолично решил вопрос о публикации очерка, могло задеть Тянь Шоучэна, но, поразмыслив, он не стал сердиться, а наоборот, даже испытал тайную радость: ну вот, Чжэн сам сделал еще один шаг к пропасти.
Он надеялся, что вокруг очерка поднимется шум. Чем глубже Чжэн Цзыюнь увязнет в этом деле, тем лучше. В тот день, когда очерк увидел свет, Тянь Шоучэн позвонил Чэнь Юнмину:
— Вы что-нибудь знаете об этой публикации?
— И знаю, и не знаю,— ответил тот.— Я с самого начала сказал журналистке: во-первых, не надо меня восхвалять; во-вторых, все, что делается на заводе, соответствует линии 3-го пленума партии; в-третьих, у нас руководящие работники очень хорошего уровня.
— И как вы относитесь к тому, что о вас напечатано?
— Я еще не разобрался до конца,— ответил Чэнь Юнмин и тут же переспросил: — А вы как относитесь?
Ишь каков! Тянь Шоучэн не ожидал такой дерзости.
— Я... Ха-ха-ха! Конечно, поддерживаю. Это же честь для нашей системы!
Черт бы его побрал!
Вскоре Тянь Шоучэн под давлением Сун Кэ послал на завод более двадцати человек во главе с начальником отдела кадров. Официально они должны были проверять руководящих работников завода, а на самом деле — выяснить, как мог проскочить этот очерк, незаметно прощупать настроения людей на заводе.
Когда приехала комиссия, Чэнь Юнмин сразу сказал Е Чжицю и Хэ Цзябиню:
— Я же говорил, что ни в коем случае не надо писать! Мало того, что мне достанется, теперь и на заводе черт знает что начнется.
Они же обещали ему тогда, что возьмут всю ответственность на себя и учтут его мнение. Кто знал, что они все-таки напечатают этот проклятый очерк. Черт его дернул рассказать им всю подноготную. К тому же у Хэ Цзябиня на заводе есть коллеги, знакомые. Ведь завод-то подчиняется министерству.
А что в результате? Ничего хорошего. Ответственность пала не только на авторов, но и на Чэнь Юнмина.
Когда к Тянь Шоучэну пришли Фэн Сяосянь и Сун Кэ и напрямик спросили, не является ли этот очерк камнем в их огород, Тянь запальчиво ответил:
— Я вообще не понимаю, как его напечатали! Ведь решение о публикации не проходило через партком министерства.
Фэна и Суна больше всего разозлило то место в очерке, где говорилось, что среди заводских лидеров были и такие, которые не боролись с трудностями, возникшими в период правления «банды четырех», а предпочитали отсидеться в стороне. Среди них один из руководящих сотрудников министерства, который не справился с работой на заводе, но тем не менее спокойно вернулся в министерство и даже стал членом парткома. Тем, кто знал всю эту историю, было яснее ясного, что речь идет о Сун Кэ.
Ну что нагородили эти писаки! Известно ведь, что рука ногу не переборет. В свое время даже Политбюро не могло справиться с «бандой четырех». Что ж, требовать от директора заводика, чтобы он спасал все человечество?
Восхвалять Чэнь Юнмина, заявлять, что он прав,— не слишком ли? А этот Хэ Цзябинь еще получает зарплату в министерстве, кормится из рук Фэн Сяосяня, но о последствиях не подумал, наивный дурачок. Поистине интеллигенты — совершенно непредсказуемая публика. Хотя, с другой стороны, очерк вовсе не директивный документ. Даже директиву не обязательно выполнять, согласуясь с каждой буквой. Насчет Хэ Цзябиля министр был более или менее
спокоен. Маленький человек, разве может он поднять большую волну? Его, Тянь Шоучэна, это, скорее всего, не коснется, но вот Фэн Сяосянь и Сун Кэ так легко не отделаются. Конечно, критика и самокритика — это старые и добрые традиции нашей партии, но со временем, если человек поднимается на все более высокие посты, поймать его труднее, чем тигра за хвост.
Референт Линь Шаотун сказал министру:
— Говорят, Сун Кэ уже послал человека для проверки личного дела Хэ Цзябиня.— На слове «человек» он сделал особое ударение, напомнив тем самым начальнику, что жена Сун Кэ работает в отделе кадров.
Тянь Шоучэн неодобрительно произнес:
— Да, что-то старина Сун слишком откровенно обделывает это дело; разболтают — лишние хлопоты будут. Сейчас люди очень ревниво следят за стилем проверки архивов и документов. А товарищ Хэ Цзябинь — очень дельный специалист!
— Еще я слышал,— сказал Линь Шаотун,— что нашего Чжэн Цзыюня видели с этой журналисткой в парке Цзиншань, они там вместе гуляли.
Тянь Шоучэн тотчас опустил глаза, как будто услышал нечто такое, о чем предпочел бы не слышать.
— Ну и что из этого? Не в постели же их видели.
Он слишком давно и хорошо знал Чжэн Цзыюня,
чтобы поверить, что тот способен на такое, но как это было бы кстати! Лучшего повода, чтобы опорочить человека, не бывает. Иногда он думал, что самыми великими мыслителями в истории Китая были Конфуций и Лаоцзы. Феодальное сознание, основы которого они заложили еще две тысячи лет тому назад, пронизало все эпохи, передавалось из поколения в поколение и угнездилось в головах многих современных людей. Но Тянь Шоучэн был человеком дела и факта, он не любил делить шкуру неубитого медведя и сказал референту:
— Значит, так. Раз у Сун Кэ и других товарищей есть иное мнение, тебе не мешает разузнать, как в министерстве реагируют на этот очерк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99