Брюки длинные, сидят мешком, обе штанины порваны. Это из-за работы: он целыми днями стрижет кусты, поливает их, обрезает лишние ветки с деревьев, распыляет ядохимикаты — и при всяком неосторожном движении рвет одежду. Но несмотря на свой наряд, он с первого взгляда нравится девушкам — конечно, если они не знают о его прошлом. У него квадратный подбородок, энергично очерченный рот, ровные брови, чуть загнутые вверх у висков, что придает его лицу решительное выражение. Черные глаза, как и в детстве, огромны, а взгляд их кажется пристальным и немного холодным.
Мо Чжэн вытащил ногой табуретку из-под стола и уселся на нее. Табуретка громко скрипнула, будто жалуясь на тяжелую ношу. Е Чжицю встревожилась. Она много раз говорила приемному сыну, чтобы он либо починил, либо выкинул табуретку — иначе рано или поздно с нее кто-нибудь свалится. Мо Чжэн беззаботно отвечал: «Пустяки, вы только сами на нее не садитесь!» В конце концов Е Чжицю смирилась. Но каждый раз, когда он садился на эту злополучную табуретку, Чжицю все-таки испытывала беспокойство. Ох, любит он ее волновать!
— Что случилось? Не вкусно? — с притворным непониманием осведомился юноша, следя за выражением ее лица.
Тут только Е Чжицю распробовала борщ, улыбнулась и похвалила:
— Нет, отличный, так же как и твое французское произношение!
Ложка Мо Чжэна застыла в воздухе. Зачем мама напоминает о том, что связано с прошлым? Он не любил возвращаться мыслями к прежним дням, но воспоминания сами время от времени возникали как тени, липли к нему, преследовали его, доставляя немало беспокойства. Почти с остервенением он проглотил ложку борща, как будто хотел проглотить с едой и ненужные воспоминания. Потом энергично куснул крепкими белыми зубами хлеб. Ровные брови недовольно взметнулись.
Неожиданно раздался грохот. Е Чжицю испугалась, решив, что это под Мо Чжэном сломалась табуретка, но грохот шел откуда-то с потолка — там что-то упало. Вслед за тем послышался детский плач, торт ног и приглушенный плач женщины.
По лицу Мо Чжэна пробежала холодная усмешка:
— Живут прямо по Горькому!
Е Чжицю перестала есть. Мо Чжэн опять спросил:
— Что случилось?
Приемная мать смущенно улыбнулась. Рядом с «многоопытным», невозмутимым Мо Чжэном она иногда казалась наивной и сентиментальной девочкой.
— Не могу я есть, когда люди плачут...
— Да вы просто христианка!
Е Чжицю рассердилась. Зачем он смеется над ее чувствительностью? Она встала и собралась было выйти из комнаты, но сын загородил собою дверь. Он стоял в такой позе, словно готовился к броску.
— Не надо, что вы можете сделать? Они чуть не каждый день дерутся!
Мо Чжэн говорил правду — у соседей наверху постоянно шли скандалы. Хотя люди они были вроде не вредные и детей вырастили довольно послушных, но в жизни у них что-то не ладилось.
— Поешьте еще, а то остынет! — мягко уговаривал Мо Чжэн, но Е Чжицю покачала головой. Ей решительно не хотелось больше есть, хорошее настроение улетучилось без следа.
Она села за письменный стол и стала просматривать
газеты, которые накопились за время болезни. Привычным взглядом отмечала сообщения о завершении строительства, о том, что какое-то предприятие досрочно выполнило годовой план... Эти сообщения успокаивали ее, наводили на мысль, что очередной год скоро кончится. Но до конца семьдесят девятого оставалось еще больше месяца. Она вспомнила о статье, которую не успела дописать, и стала искать ее. Странно! Куда же она делась? Е Чжицю точно помнила, что положила рукопись в эту стопку. Может быть, в ящике? Она проверила все ящики письменного стола, там царил обычный беспорядок: записные книжки, письма, марки, кошелек с какой-то мелочью, служебное удостоверение, несколько футляров для очков, пузырьки с лекарствами и без — только терпеливый человек мог разыскать что-нибудь в таком хаосе, а Е Чжицю была как нарочно человеком нетерпеливым.
Каждый раз, когда она не могла найти чего-то в своих ящиках, она клялась навести в столе порядок и выбросить все лишнее. Зачем ей эти старые письма и тем более пустые пузырьки из-под лекарств? Она вышвыривала какой-нибудь пузырек, но тут же забывала о своей клятве, и ненужные вещи продолжали спокойно лежать в ящиках. Кстати, старые письма оказались не такими уж ненужными: в них запечатлелась вся ее жизнь — неудачная и в то же время неповторимая.
Как истинная журналистка, Е Чжицю сочувствовала каждому, кто страдал от несправедливости, возмущалась всеми уродливыми явлениями жизни, которых было тогда предостаточно; она беседовала с рабочими, низовыми кадровыми работниками, и те видели в ней искреннего друга. Она вмешивалась во множество дел, выходивших за рамки ее обязанностей. Эти дела обычно так и не находили завершения, и она маялась, металась, словно муха с оторванными крыльями. Домой возвращалась дико усталая, садилась за стол, вновь перебирала письма и чувствовала себя так, будто обманула этих добрых, честных людей. Как ей тогда было тяжело!
Неожиданно к ней издалека приезжали гости: они мялись в дверях, потирали грубые руки, смущенно улыбались, краснели, а потом засиживались до полуночи, изливая ей свои невзгоды. Комната Мо Чжэна превращалась в гостиничный номер.
За последние два года содержание писем заметно изменилось: теперь в них говорилось о том, как сын такого- то, выдержавший экзамены в институт, был отсеян ради другого, зачисленного по блату, но потом все-таки поступил; как человека, объявленного контрой, уволили, но сейчас все же восстановили на работе; как еще одного человека перестали преследовать, потому что его обидчика, секретаря парткома, возвысившегося благодаря «банде четырех» 1, теперь наконец сместили... Разве такие письма можно выбросить? Но черновик статьи все-таки нужно найти!
— Мо Чжэн, ты не видал у меня на столе лист бумаги? — Она не уточнила, что речь идет о статье, незачем было: парень недолюбливал работу Е Чжицю и никогда не читал ее писаний.
— Какой лист? Я ничего у вас со стола не брал!
— Лист бумаги, исписанный!
Теперь Мо Чжэн вспомнил:
— Ой, позавчера приходил мальчонка с верхнего этажа, я взял один ненужный лист и завернул ему конфет...
— Как ненужный?! Это был черновик моей статьи о выполнении годового плана в промышленности!
— Откуда я знал, что это черновик! — буркнул Мо Чжэн, не выразив ни беспокойства, ни сожаления.
— Сколько раз я тебе говорила, чтоб ты не трогал мои бумаги, а ты все мимо ушей пропускаешь!
На лице парня наконец появилось что-то вроде раскаяния. По сердитому виду Е Чжицю он понял, что дело нешуточное, и попробовал оправдаться:
— Вам бы лучше отдохнуть, не работать. Что хорошего в этих статьях, одни громкие словеса да официальна!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Мо Чжэн вытащил ногой табуретку из-под стола и уселся на нее. Табуретка громко скрипнула, будто жалуясь на тяжелую ношу. Е Чжицю встревожилась. Она много раз говорила приемному сыну, чтобы он либо починил, либо выкинул табуретку — иначе рано или поздно с нее кто-нибудь свалится. Мо Чжэн беззаботно отвечал: «Пустяки, вы только сами на нее не садитесь!» В конце концов Е Чжицю смирилась. Но каждый раз, когда он садился на эту злополучную табуретку, Чжицю все-таки испытывала беспокойство. Ох, любит он ее волновать!
— Что случилось? Не вкусно? — с притворным непониманием осведомился юноша, следя за выражением ее лица.
Тут только Е Чжицю распробовала борщ, улыбнулась и похвалила:
— Нет, отличный, так же как и твое французское произношение!
Ложка Мо Чжэна застыла в воздухе. Зачем мама напоминает о том, что связано с прошлым? Он не любил возвращаться мыслями к прежним дням, но воспоминания сами время от времени возникали как тени, липли к нему, преследовали его, доставляя немало беспокойства. Почти с остервенением он проглотил ложку борща, как будто хотел проглотить с едой и ненужные воспоминания. Потом энергично куснул крепкими белыми зубами хлеб. Ровные брови недовольно взметнулись.
Неожиданно раздался грохот. Е Чжицю испугалась, решив, что это под Мо Чжэном сломалась табуретка, но грохот шел откуда-то с потолка — там что-то упало. Вслед за тем послышался детский плач, торт ног и приглушенный плач женщины.
По лицу Мо Чжэна пробежала холодная усмешка:
— Живут прямо по Горькому!
Е Чжицю перестала есть. Мо Чжэн опять спросил:
— Что случилось?
Приемная мать смущенно улыбнулась. Рядом с «многоопытным», невозмутимым Мо Чжэном она иногда казалась наивной и сентиментальной девочкой.
— Не могу я есть, когда люди плачут...
— Да вы просто христианка!
Е Чжицю рассердилась. Зачем он смеется над ее чувствительностью? Она встала и собралась было выйти из комнаты, но сын загородил собою дверь. Он стоял в такой позе, словно готовился к броску.
— Не надо, что вы можете сделать? Они чуть не каждый день дерутся!
Мо Чжэн говорил правду — у соседей наверху постоянно шли скандалы. Хотя люди они были вроде не вредные и детей вырастили довольно послушных, но в жизни у них что-то не ладилось.
— Поешьте еще, а то остынет! — мягко уговаривал Мо Чжэн, но Е Чжицю покачала головой. Ей решительно не хотелось больше есть, хорошее настроение улетучилось без следа.
Она села за письменный стол и стала просматривать
газеты, которые накопились за время болезни. Привычным взглядом отмечала сообщения о завершении строительства, о том, что какое-то предприятие досрочно выполнило годовой план... Эти сообщения успокаивали ее, наводили на мысль, что очередной год скоро кончится. Но до конца семьдесят девятого оставалось еще больше месяца. Она вспомнила о статье, которую не успела дописать, и стала искать ее. Странно! Куда же она делась? Е Чжицю точно помнила, что положила рукопись в эту стопку. Может быть, в ящике? Она проверила все ящики письменного стола, там царил обычный беспорядок: записные книжки, письма, марки, кошелек с какой-то мелочью, служебное удостоверение, несколько футляров для очков, пузырьки с лекарствами и без — только терпеливый человек мог разыскать что-нибудь в таком хаосе, а Е Чжицю была как нарочно человеком нетерпеливым.
Каждый раз, когда она не могла найти чего-то в своих ящиках, она клялась навести в столе порядок и выбросить все лишнее. Зачем ей эти старые письма и тем более пустые пузырьки из-под лекарств? Она вышвыривала какой-нибудь пузырек, но тут же забывала о своей клятве, и ненужные вещи продолжали спокойно лежать в ящиках. Кстати, старые письма оказались не такими уж ненужными: в них запечатлелась вся ее жизнь — неудачная и в то же время неповторимая.
Как истинная журналистка, Е Чжицю сочувствовала каждому, кто страдал от несправедливости, возмущалась всеми уродливыми явлениями жизни, которых было тогда предостаточно; она беседовала с рабочими, низовыми кадровыми работниками, и те видели в ней искреннего друга. Она вмешивалась во множество дел, выходивших за рамки ее обязанностей. Эти дела обычно так и не находили завершения, и она маялась, металась, словно муха с оторванными крыльями. Домой возвращалась дико усталая, садилась за стол, вновь перебирала письма и чувствовала себя так, будто обманула этих добрых, честных людей. Как ей тогда было тяжело!
Неожиданно к ней издалека приезжали гости: они мялись в дверях, потирали грубые руки, смущенно улыбались, краснели, а потом засиживались до полуночи, изливая ей свои невзгоды. Комната Мо Чжэна превращалась в гостиничный номер.
За последние два года содержание писем заметно изменилось: теперь в них говорилось о том, как сын такого- то, выдержавший экзамены в институт, был отсеян ради другого, зачисленного по блату, но потом все-таки поступил; как человека, объявленного контрой, уволили, но сейчас все же восстановили на работе; как еще одного человека перестали преследовать, потому что его обидчика, секретаря парткома, возвысившегося благодаря «банде четырех» 1, теперь наконец сместили... Разве такие письма можно выбросить? Но черновик статьи все-таки нужно найти!
— Мо Чжэн, ты не видал у меня на столе лист бумаги? — Она не уточнила, что речь идет о статье, незачем было: парень недолюбливал работу Е Чжицю и никогда не читал ее писаний.
— Какой лист? Я ничего у вас со стола не брал!
— Лист бумаги, исписанный!
Теперь Мо Чжэн вспомнил:
— Ой, позавчера приходил мальчонка с верхнего этажа, я взял один ненужный лист и завернул ему конфет...
— Как ненужный?! Это был черновик моей статьи о выполнении годового плана в промышленности!
— Откуда я знал, что это черновик! — буркнул Мо Чжэн, не выразив ни беспокойства, ни сожаления.
— Сколько раз я тебе говорила, чтоб ты не трогал мои бумаги, а ты все мимо ушей пропускаешь!
На лице парня наконец появилось что-то вроде раскаяния. По сердитому виду Е Чжицю он понял, что дело нешуточное, и попробовал оправдаться:
— Вам бы лучше отдохнуть, не работать. Что хорошего в этих статьях, одни громкие словеса да официальна!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99