— Кто ее подписал?..
— Виктория Павловна и какой-то Станислав,— ответил Василий.
— Ясно,— сказал Володя упавшим голосом.
— Чудаки,— он быстрым взглядом окинул окруживших его друзей,— сами себя переполошили. Неужели вам не понятно, что я нужен сейчас в Москве не для облегчения страданий отца, ведь я не врач, а для других целей.
— Каких? — спросила Полина, сгорая от нетерпения узнать, какое состояние оставит после себя академик и какая доля достанется Володе.
— Сейчас поведаю,— ответил Володя.— Этот ученый секретарь Станислав Павлович вместе с Викторией Павловной давно объегорили отца и за мной гоняются.
— Брат и сестра?
— Не знаю, кажется, нет... Они хитрят, но я давным-давно отказался от наследственной доли.
— Ну и зря,— заметил Рустам.
— Окончательно и бесповоротно,— подтвердил Володя, как бы навязывая друзьям обостренный разговор.— На что вы меня толкаете?
— Тебя вызывают к отцу,— напомнил Василий.
— Тебя звала мать и сестра. Й работу тебе там подыскали, однако ты запрятал отцовские столярные инструменты в сундук. Зачем?
— Обрел новую специальность,— ответил Вася и, помолчав, уточнил: — Инструменты храню и буду хранить — память об отце. Никому не миновать часа расставания с отцом, однако отрекаться от него — значит отрекаться от себя.
— Я отрекаюсь не от отца, а от доли наследства, которую мне навязывают,— поправил его Володя.
— Почему? — спросил Витя Кубанец.
— Почему...— Володя помолчал.— Я уже нашел свое место по призванию здесь.
— Похоже, отец долго настраивал тебя против себя или ты всего-навсего его далекий отпрыск? — заметил Афоня.
— Нет, круто я о нем сегодня думал, но он мне родной отец.
— Тогда в чем же дело? — спросил Вася.
Володя нахмурился. Да, в детстве он не знал, что такое голод, его кормили, поили вдоволь, порой ел через силу, чтоб не огорчать отца и мать, кухарку, няню; затем, повзрослев, тоже не знал нужды — одевали, обували так, чтоб было видно — сын академика; учился без особого прилежания, только в старших классах почувствовал угрызение совести перед ровесниками, стал наверстывать упущенное, однако было уже поздно. Аттестат зрелости выдали. Выдали в угоду. академику Волкорезову, дескать, сделали доброе дело, которое вскоре обернулось в эло: дутые оценки в аттестате угнетали совесть до потери нормального рассудка каждый раз, как только заходила речь о поступлении в институт.
С рюкзаком на загорбке уходил от стыда, от наивных покровителей. Предлагая разные услуги, они не видели и не хотели знать, что переживает их подопечный, как подтачивается в нем вера в свои силы. Уходить надо от них, обязательно уходить. Высокомерные, они боятся глухомани. Только там можпо укрыться от них. Поэтому подружился с рюкзаком, хотя знал, что они успели наградить его новыми именами — «горбатый пешеход», «де-бил» — больше ума в пятках, чем в голове... Теперь эти покровители зовут обратно, в свой мир, чтоб убедиться в своей правоте, поставить на колени жалкого сына перед завещательным письмом умирающего академика. Не будет этого. Пусть отец хоть в конце своей жизни удостоверится — сын знает себе цену и найдет верное решение. Соблазн жить вольготно и сыто за счет отца — миссия убогих, если не сказать, трупоедов...
Володя вспомнил «Серебрянку» и разговоры с отцом на эту тему. Зто была исповедь перед друзьями.
— Я разве среди вас лишний? — неожиданно спросил он.
— Об этом ты мог не спрашивать,— ответила за всех Полина с нескрываемой обидой в голосе. Она оставила уснувшую дочку в кабине и вышла из машины.— Верю тебе, Володя Волкорезов: и сдобные пышки бывают горше полыни. Не горюй, проживешь без них... Я найду тебе невесту по душе, обязательно найду, нашенскую...
— Погоди с невестой,— прервал ее Витя Кубанец.— Тяжелую весть обговариваем.
Над головой Полины черными стрелами пронеслись стрижи. Полина присела рядом с Ириной.
— Опять стрижи берег раскачивать прилетели,— сказала она почти шепотом.
— На кормежку,— односложно ответила ей так же тихо Ирина.
Сидят на земле тесным кружком верные друзья. Стройка, преодоление трудностей, работа, учеба, отдых, смелые выступления против попыток заменить контроль за качеством разговором о качестве — все это вместе взятое сроднило их так, как, вероятно, роднит бойцов фронтовой окоп под огнем, экипаж космонавтов в космосе. Они умеют чувствовать переживания друг друга, и, несмотря на то что у каждого свой характер, бескорыстная дружба ведет их в царство взаимного доверия. Без такого доверия между людьми нет радости на земле.
На степном горизонте по небосклону ползли кучевые облака. Они густели и сливались в караваны навьюченных верблюдов, превращались в башни, в сказочных богатырей с длинными бородами ливня. С другой стороны, от Жигулевских гор, надвигались двухъярусные тучи, напоминая армады слонов и грудастых буйволов, подгоняемых бичами молний. Над Крутояром помрачнело. Быть здесь весенней грозе с ливнем. Собеседники поглядывали на небо. Ещо не все обговорено, еще не все обдумано.
— Я предлагаю,— продолжал излагать свои суждения Василий Ярцев,— отпустить Володю в Москву без увольнения с работы.
— В очередной или административный отпуск? — спросил Витя Кубанец.
— Нет, ни то и ни другое,— ответил Василий.— В очередном он был. Завтра с утра я выйду за него. Послезавтра на вашем агрегате будет стажироваться резервный экипаж, а вас пошлют на две недели в жилстрой...
— Вот молодец, правильно придумал,— одобрил это предложение Рустам.— Каждому по одной лишней смене в неделю. Я могу через день выходить за него.
— Принято,— заключил Ярцев, взявший на себя обязанности председателя полевого совещания друзей.— Володя пусть летит сегодня в ночь, а мы с утра зайдем к начальнику цеха и договоримся, кто в какой день будет выходить за Волкорезова.
— Пожалуй, надо сразу составить график выходов,— предложил Афоня Яманов.— Ну, хотя бы недели на две...
— Не надо...— остановил его Ярцев.— Пусть Володя побудет там без графика, сколько потребует обстановка... Слышишь, Волкорезов, без графика!
Володя поднял голову, посмотрел на небо и ответил куда-то в пространство:
— Работать за меня собрались... Вернусь через два-три дня. Повидаю отца и вернусь.
Над Крутояром блеснул зигзаг синей молнии. Ее острый конец скользнул возле мотоцикла, метнулся под машину и, свернувшись в продолговатый клубок, величиною с настольный графин, наполненный яркой желтизной, покатился к обрыву берега.
Редкое явление природы — шаровая молния ранней весной. Она, казалось, опалила берег, и там вздыбились серые столбы вихревой мглы. Какое-то мгновение шаровая молния будто пыталась воспламенить эти столбы, но они крутыми спиралями ввинчивались в низкое небо, откуда низвергался хлесткий ливень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55