Там работала бригада девушек. Носились они по крыше из конца в конец на мотороллерах. Рулоны рубероида и бидоны разогретого битума шли потоком на последний сектор крыши корпуса. Мотороллер в таком деле
незаменимый помощник. И захотелось Олегу Викторовичу стать регулировщиком потока мотороллеров. Поднялся на крышу, занял пост и ни одну девушку не пропускал без опроса по правилам техники безопасности. Стоит гладкий, в модных ботинках, строгий, а в глазах бесенята. Девушки поняли его по-своему и... подшутили над ним: вроде нечаянно вылился битум на модные туфли. Еле вытащил ноги из вязкой массы и, будто не заметив, кто это сделал, тихо сказал:
— Спасибо за коллективный фокус...
Правильно поступил: кричи не кричи, что возьмешь с девушек-проказниц...
Себя Ирина тоже относит к разряду таких проказниц. И родители: отец-пенсионер, в прошлом армейский политработник, мать — врач, ждут не дождутся, когда к ней придет серьезность. Скажем, поохала гостить к родственникам в Переволоки на целое лето, а вернулась через месяц. Почему? Она и сама не знала, что ответить. Потом придумала: надо продлить практику работы в мотоклубе еще на один год.
— А институт? — спросила мать.
— Перехожу на заочное отделение.
— Отец, слышишь, твоя дочь опять озорует.
— Почему только моя? У тебя больше прав утверждать обратное,— с привычной иронией в голосе отозвался отец.
— Перестань,— возмутилась мать. Ее всегда, как помнит Ирина, раздражали намеки на вечную тему супружеской верности.— Говорю тебе не для шуток: озорует, откладывает выезд в институт на целый год, бросает учиться.
— Не бросаю, а перехожу на заочное отделение,— поправила ее Ирина.
— Как пить дать останется без диплома и пойдет недоучкой свет мутить.
— Свет мутить я, мама, не собираюсь...
— Помолчи, не с тобой разговор веду. Отец, что ты молчишь?
— В разговоре с тобой, мама, он придерживается правила: «Молчи больше, за умного сойдешь».
— Не дерзи, Иринка, как тебе не стыдно отца с матерью дураками называть. Отец, шлепни ее...
— Не отвлекай его, мама, на такие пустяки.
— Какие же это пустяки?.. Училась, училась и все в трубу, у нее ветер в голове.
— О ветре ты правильно сказала: его у меня хоть отбавляй,— вздохнула Ирина.
— Вот тебе, отец, слышишь, какой подарок преподносит нам дочка: у нее не все дома?
На лице матери выступили багровые пятна. Их заметил отец и наконец-то ответил:
— Значит, совесть или качество знаний не позволяют ей показываться в институте в таком виде.
Слова «совесть» и «качество» он произнес почти по слогам и тем подчеркнул, что ему известны думы Ирины. Он часто встречается с комендантом молодежного общежития Федором Федоровичем Ковалевым — фронтовые друзья. Так или иначе, из его ответа следовало: «Хоть ты и взбалмошная у меня дочь, но, кажется, уже умеешь понимать людей, поэтому живи своим умом, по совести».
Мать еще долго сокрушалась, угрожала вывести на чистую воду «заговорщиков», уличала дочь в бессовестности, мужа — в безволии, называла их растратчиками необратимых ценностей жизни — здоровья й времени. Но отец и дочь, попав под такой обстрел, избрали единую форму защиты — молчание. И вскоре в квартире наступила тишина. А когда из клуба юных шахматистов пришел Юра — младший брат Ирины,— возобновился мирный разговор. Мать пожаловалась сыну на «заговорщиков», и тот, не зная, в чем суть заговора, ответил по-своему:
— Сегодня нам тоже показали «заговор двух коней». Вот посмотрите, очень интересный. Этот этюд знала даже Надежда Константиновна Крупская-Юра расставил шахматы и показал этюд, который знала Крупская, что, конечно, привлекло внимание матери, затем отца.
— Вот умница, вот молодец,— хвалила мать.
Черты лица, цвет глаз, посадка головы с чуть вытянутым затылком — все у него отцовское. Послушный, ласковый мальчик, ему очень рада мать. Между Юрой и Ириной, кажется, нет ничего общего. Ирина в этом возрасте приходила из школы с синяками и шишками, дралась с мальчишками на равных, а этот приходит домой без единого чернильного пятнышка на костюме. Осторожный, тихоня. Что из него будет после окончания десятилетки,
какой институт ему идти — загадка. Мать, вероятно, удет настаивать, чтобы поступил в медицинский, она ребовала этого и от Ирины, когда та получила аттестат зрелости. Сколько было по этому поводу увещеваний и домашних консультаций.
Тогда победила мать. Ирина послала документы в Куйбышевский медицинский, а затем, опять же по настоянию матери, поехала туда заниматься в подготовительной группе. Приехала и удивилась: она уже значилась в списке первой группы, ей подготовлено место в общежитии, хотя большинство приехавших из далеких сел и городов снимали койки у частников. Удивительно, заработки врачей не ахти какие, и условия работы далеко не идеальные, и срок обучения в медицинском институте шесть лет, а поди ж ты, сотни, тысячи девушек и парней рвутся сюда. В чем дело? На этот вопрос ответил ей позже отец; а пока перед ней встала дилемма: готовиться к конкурсным экзаменам — на одно место восемнадцать кандидатур, наверняка провалишься,— или под видом занятий на подготовительном курсе увильнуть в другую сторону. Ирина выбрала последнее. Поступила в аэроклуб и к моменту сдачи экзаменов в институт получила значок парашютиста: по тайному сговору со спортсменами, готовящимися к Всесоюзной спартакиаде ДОСААФ, совершила пять групповых прыжков и три индивидуальных. Тогда же оформила направление в школу инструкторов автоклуба. Ее привлекала не медицина, а спорт, точнее, технические виды спорта.
Вернулась в родительский дом без проходных баллов в институт.
— Провалилась? — спросила ее мать сокрушенно.
— На таком конкурсе сам Ломоносов провалился бы,— попыталась оправдаться Ирина.—Все обалдело прут в медицину. К чему бы это? — Она посмотрела на отца.
Тот помолчал немного и ответил:
— Нет, не обалдела наша молодежь. Она идет в медицину, и это очень интересный факт. Если не осознанно, по какому-то другому закону. Скорее всего, у нее появилась забота о завтрашнем дне.
— Какая же? — спросила Ирина, рассчитывая перевести ход общих суждений отца на предметное, детальное истолкование забот завтрашнего дня, в чем он был, по ее наблюдениям, не очень силен, если не сказать, слаб.
Однако отец подумал и не спеша уточнил:
— Неудержимо свирепствует палач века — рак. Изверги человечества изобретают биологическое оружие. Еще не найден надежный щит от белокровия, от гибельных последствий проникающей радиации, от радиоактивных веществ, которыми все больше и больше засоряется атмосфера, моря, океаны... Ты порадовала меня:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
незаменимый помощник. И захотелось Олегу Викторовичу стать регулировщиком потока мотороллеров. Поднялся на крышу, занял пост и ни одну девушку не пропускал без опроса по правилам техники безопасности. Стоит гладкий, в модных ботинках, строгий, а в глазах бесенята. Девушки поняли его по-своему и... подшутили над ним: вроде нечаянно вылился битум на модные туфли. Еле вытащил ноги из вязкой массы и, будто не заметив, кто это сделал, тихо сказал:
— Спасибо за коллективный фокус...
Правильно поступил: кричи не кричи, что возьмешь с девушек-проказниц...
Себя Ирина тоже относит к разряду таких проказниц. И родители: отец-пенсионер, в прошлом армейский политработник, мать — врач, ждут не дождутся, когда к ней придет серьезность. Скажем, поохала гостить к родственникам в Переволоки на целое лето, а вернулась через месяц. Почему? Она и сама не знала, что ответить. Потом придумала: надо продлить практику работы в мотоклубе еще на один год.
— А институт? — спросила мать.
— Перехожу на заочное отделение.
— Отец, слышишь, твоя дочь опять озорует.
— Почему только моя? У тебя больше прав утверждать обратное,— с привычной иронией в голосе отозвался отец.
— Перестань,— возмутилась мать. Ее всегда, как помнит Ирина, раздражали намеки на вечную тему супружеской верности.— Говорю тебе не для шуток: озорует, откладывает выезд в институт на целый год, бросает учиться.
— Не бросаю, а перехожу на заочное отделение,— поправила ее Ирина.
— Как пить дать останется без диплома и пойдет недоучкой свет мутить.
— Свет мутить я, мама, не собираюсь...
— Помолчи, не с тобой разговор веду. Отец, что ты молчишь?
— В разговоре с тобой, мама, он придерживается правила: «Молчи больше, за умного сойдешь».
— Не дерзи, Иринка, как тебе не стыдно отца с матерью дураками называть. Отец, шлепни ее...
— Не отвлекай его, мама, на такие пустяки.
— Какие же это пустяки?.. Училась, училась и все в трубу, у нее ветер в голове.
— О ветре ты правильно сказала: его у меня хоть отбавляй,— вздохнула Ирина.
— Вот тебе, отец, слышишь, какой подарок преподносит нам дочка: у нее не все дома?
На лице матери выступили багровые пятна. Их заметил отец и наконец-то ответил:
— Значит, совесть или качество знаний не позволяют ей показываться в институте в таком виде.
Слова «совесть» и «качество» он произнес почти по слогам и тем подчеркнул, что ему известны думы Ирины. Он часто встречается с комендантом молодежного общежития Федором Федоровичем Ковалевым — фронтовые друзья. Так или иначе, из его ответа следовало: «Хоть ты и взбалмошная у меня дочь, но, кажется, уже умеешь понимать людей, поэтому живи своим умом, по совести».
Мать еще долго сокрушалась, угрожала вывести на чистую воду «заговорщиков», уличала дочь в бессовестности, мужа — в безволии, называла их растратчиками необратимых ценностей жизни — здоровья й времени. Но отец и дочь, попав под такой обстрел, избрали единую форму защиты — молчание. И вскоре в квартире наступила тишина. А когда из клуба юных шахматистов пришел Юра — младший брат Ирины,— возобновился мирный разговор. Мать пожаловалась сыну на «заговорщиков», и тот, не зная, в чем суть заговора, ответил по-своему:
— Сегодня нам тоже показали «заговор двух коней». Вот посмотрите, очень интересный. Этот этюд знала даже Надежда Константиновна Крупская-Юра расставил шахматы и показал этюд, который знала Крупская, что, конечно, привлекло внимание матери, затем отца.
— Вот умница, вот молодец,— хвалила мать.
Черты лица, цвет глаз, посадка головы с чуть вытянутым затылком — все у него отцовское. Послушный, ласковый мальчик, ему очень рада мать. Между Юрой и Ириной, кажется, нет ничего общего. Ирина в этом возрасте приходила из школы с синяками и шишками, дралась с мальчишками на равных, а этот приходит домой без единого чернильного пятнышка на костюме. Осторожный, тихоня. Что из него будет после окончания десятилетки,
какой институт ему идти — загадка. Мать, вероятно, удет настаивать, чтобы поступил в медицинский, она ребовала этого и от Ирины, когда та получила аттестат зрелости. Сколько было по этому поводу увещеваний и домашних консультаций.
Тогда победила мать. Ирина послала документы в Куйбышевский медицинский, а затем, опять же по настоянию матери, поехала туда заниматься в подготовительной группе. Приехала и удивилась: она уже значилась в списке первой группы, ей подготовлено место в общежитии, хотя большинство приехавших из далеких сел и городов снимали койки у частников. Удивительно, заработки врачей не ахти какие, и условия работы далеко не идеальные, и срок обучения в медицинском институте шесть лет, а поди ж ты, сотни, тысячи девушек и парней рвутся сюда. В чем дело? На этот вопрос ответил ей позже отец; а пока перед ней встала дилемма: готовиться к конкурсным экзаменам — на одно место восемнадцать кандидатур, наверняка провалишься,— или под видом занятий на подготовительном курсе увильнуть в другую сторону. Ирина выбрала последнее. Поступила в аэроклуб и к моменту сдачи экзаменов в институт получила значок парашютиста: по тайному сговору со спортсменами, готовящимися к Всесоюзной спартакиаде ДОСААФ, совершила пять групповых прыжков и три индивидуальных. Тогда же оформила направление в школу инструкторов автоклуба. Ее привлекала не медицина, а спорт, точнее, технические виды спорта.
Вернулась в родительский дом без проходных баллов в институт.
— Провалилась? — спросила ее мать сокрушенно.
— На таком конкурсе сам Ломоносов провалился бы,— попыталась оправдаться Ирина.—Все обалдело прут в медицину. К чему бы это? — Она посмотрела на отца.
Тот помолчал немного и ответил:
— Нет, не обалдела наша молодежь. Она идет в медицину, и это очень интересный факт. Если не осознанно, по какому-то другому закону. Скорее всего, у нее появилась забота о завтрашнем дне.
— Какая же? — спросила Ирина, рассчитывая перевести ход общих суждений отца на предметное, детальное истолкование забот завтрашнего дня, в чем он был, по ее наблюдениям, не очень силен, если не сказать, слаб.
Однако отец подумал и не спеша уточнил:
— Неудержимо свирепствует палач века — рак. Изверги человечества изобретают биологическое оружие. Еще не найден надежный щит от белокровия, от гибельных последствий проникающей радиации, от радиоактивных веществ, которыми все больше и больше засоряется атмосфера, моря, океаны... Ты порадовала меня:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55