Отец довольно скептически смотрел на эту его деятельность, и однажды он как бы невзначай сам зашел на стрельбище, чтобы вовремя отговорить сына от глупой затеи, коли тот, как полагал Хедигер, ничего в этом деле не смыслит.
Однако пришел он туда как раз не вовремя: Карл, который успел до его прихода сделать с полдюжины неточных выстрелов, пошел вдруг стрелять без промаха.
— Ты мне голову не мороЧь,— удивленно сказал Хедигер,— будто ты никогда не стрелял! Уж немало денежек втихаря на это выложил, ясно как божий день!
— Потихоньку — верно, я уже стрелял, но только бесплатно. И знаете где, батюшка?
— Могу себе представить!
— Еще мальчишкой я часто наблюдал за стрельбой, подмечал, что при этом говорится,— и вот с тех пор мне страстно хотелось пострелять, я только и мечтал об этом, и частенько, уже лежа в кровати, держал в руках воображаемую винтовку и посылал в цель сотни метких выстрелов.
— Вот это лихо! Эдак можно целые роты в полной боевой готовности укладывать в постель и проводить такие мысленные учения — сколько пороху да башмаков сберечь можно!
— А это не так смешно, как кажется,— заметил опытный стрелок, который обучал Карла,— известное дело, из двух стрелков с одинаково острым зрением и твердой рукой мастером становится тот, кто умеет думать. А еще требуется врожденное умение вовремя спускать курок. В общем, здесь, как и во всяком ремесле, есть свои тайны.
Чем чаще и точнее Карл попадал в цель, тем больше недоумевал старый Хедигер; мир в его глазах перевернулся; ибо всего, что умел он сам, он достиг усердием и упорным трудом. Даже собственные принципы, которые иные люди умудряются приобретать легко и просто чуть ли не дюжинами, как сельдей в лавке, он выработал в результате длительных штудий в своей каморке. И все же ОН не решился возражать и отправился восвояси, гордись в душе тем, что среди его сыновей вырос такой вот защитник отечества,— и пока он шел к дому, у него созрело твердое решение справить ему мундир, да хорошего сукна, и чтоб сидел ловко. «Само собой, за мундир он потом заплатит»,— сказал себе Хедигер, хотя заранее было известно, что он никогда не потребует от сыновей возмещения издержек, да и они, в свою очередь, никогда не испытывали страстного желания вернуть ему деньги. Родителям это на пользу; это позволяет им дожить до того прекрасного возраста, когда уже их детей весело обирают внуки, так оно и идет от отца к сыну, и все они продолжают здравствовать, и у всех хороший аппетит.
И вот Карла наконец отправили в казармы; через несколько недель он окреп и превратился в ловкого красавчика-солдата, который хоть и был влюблен и не имел никаких вестей о своей подруге, весь день исправно и бодро нес свою службу, а по ночам болтовня и Шутки товарищей по казарме мешали ему спокойно предаваться грустным размышлениям. Их было человек десять — все из разных мест,— и бывало, когда потушат свет, они до самой полуночи сыпали доморощенными шуточками и затевали возню. Из городских тут были только Карл да еще один парень, о котором младший Хедигер знал лишь понаслышке. Он был несколькими годами старше и успел уже послужить фюзилером. Собственно говоря, когда-то он выучился на переплет-
чика, но давно уже не занимался этим ремеслом, а жил тем, что за бессовестно высокую плату сдавал в аренду старые дома, которые наловчился покупать безо всякого капитала. Иногда он перепродавал дом за сумасшедшую цену какому-нибудь простофиле, а если покупатель просрочивал платежи, то он клал себе в карман и отступное, и уже выплаченные деньги, снова записывал дом на себя, а цены за жилье снова повышал. А еще он приноровился с помощью несложных перестроек выделять в квартирах лишнюю комнатенку или кладовку, и опять же получал барыши. Причем в перестройках этих не было ни удобства, ни целесообразности, а одна только глупость и бестолковщина. К тому же он знал наперечет всех халтурщиков среди мастерового люда, которые делали все кое-как, зато и брали дешево,— они-то на него и работали. Если же ему больше ничего путного в голову не приходило, он просто заново белил стены, и опять-таки повышал плату. Вот таким путем этот пройдоха получал приличный годовой доход, не затратив ни часа собственного труда. Свои делишки он проворачивал быстро, но всегда интересовался и чужими домами, строил из себя этакого знатока, любил во все вмешиваться да советы давать, хотя на самом-то деле был дурак дураком. Но слыл он, однако, за умного , и состоятельного молодого человека, который уже кое-чего добился и который своего не упустит. Так что он считал ниже своего достоинства служить в пехоте и хотел стать офицером. Но поскольку он был страш-ным лентяем и неучем, в офицеры его не взяли — и вот теперь благодаря своей настырности он сумел попасть во фланкеры.
Здесь он также решил завоевать себе уважение, но, как всегда, не каким-либо умением, а кошельком. Он что ни день зазывал своих товарищей и младших офицеров на пирушки и надеялся этой неуклюжей щедростью добиться льгот и послаблений. Но Он добился только то-го, что все над ним потешались, хотя своего рода послабление он получил: его просто-напросто оставили в покое — лишь бы не мешал никому. Только один-единственный рекрут водился с ним: он прислуживал ему, чистил оружие и прочее снаряжение и никогда о нем дурно не отзывался,— это был богатый крестьянский сынок, этакий молодой скряга, который страсть как любил выпить да закусить на дармовщинку. Он свято верил, что откроет себе дорогу в рай, если все свои де-япя
нсжки до последнего талера привезет обратно домой, и все же сможет сказать, что, мол, весело провел время на службе и кутил как заправский фланкер. При этом он всегда бывал весел и беззаботен, развлекал своего покровителя, которому куда как далеко было до своего друга, когда тот, хлебнув винца, неподражаемо пел слабеньким фальцетом модные деревенские песенки; ведь это был на редкость веселый скряга. Вот так они и жили душа в душу — Рукштуль, молодой цивилизованный грабитель, и Шперри, молодой деревенский скряга. У одного всегда было вдоволь и мяса, и вина, и делал он, что хотел; другой же ходил за ним чуть ли не по пятам, пел ему, и сапоги чистил, и не гнушался даже мелкими подачками, которые ему порой перепадали. Остальные же только насмехались над ними и решили между собой Рукштуля ни в одну компанию не принимать. Это не относилось, однако, к его оруженосцу, потому что тот был, как ни странно, отличным стрелком, п в армии с распростертыми объятиями принимают всякого, кто знает толк в деле, будь то почтенный горожанин или деревенский вертопрах.
Карл всегда был заводилой, когда начинали потешаться над этой парочкой;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20