И когда мы закрывались в этом маленьком домике и садились на скамеечку, и я, утомленный, мог наконец-то передохнуть,— кто бросался мне на шею и осыпал меня бесчисленными поцелуями?
Едва он вымолвил это, как чуть не угодил в воду, ибо когда он за разговорами снова сделал попытку подплыть ближе, девушка вдруг так резко оттолкнула лодку, что чуть было не перевернула ее. Как звонко рассмеялась она, когда Карл, пытаясь сохранить равно весие, замочил рукав и принялся браниться!
— Ну погоди,— сказал он,— придет и твой час, тоже искупаешься!
— Ну это мы еще посмотрим! — возразила она,— прошу вас, не спешите так, сударь мой!
Потом она продолжала уже несколько серьезнее:
— Мой отец узнал все про нас; я особенно не отпи ралась; он и слышать ничего не желает, запретил нам и думать об этом. Вот такие у нас дела.
— И что же, ты собираешься кротко и покорно следовать папенькиной воле, как ты это сейчас мне хочешь представить?
— Так чтоб прямо пойти наперекор папеньке на это я никогда не соглашусь, а враждовать с ним тем более ни за что не осмелюсь. Сам знаешь, характер у него тяжелый, и на обиды он памятлив, а коли уж затаит обиду — она его долго потом гложет. И не хуже меня знаешь, что папенька мой, хоть он уж пять лет вдовцом живет, меня жалеючи, до сих пор так и не женился.
Л дочке не грех такое помнить! И уж коли зашла об этом речь, так я хочу сказать тебе, что не дело нам так часто видеться. Довольно того, что дети в душе своей идут против родительской воли, но если они вдобавок каждый день позволяют себе поступки, которых родители не потерпели бы, если бы знали о них,— это уж, по-моему, настоящая зловредность. И потому и решила, что мы будем теперь встречаться не каждый день, как раньше бывало, а только по одному разу в ме-сяц, а там — пройдет время — увидим.
— И сколько ж это времени ты ждать собираешься? Неужели мы вот так и будем сидеть сложа руки и ждать?!
— А почему бы и нет? Подумаешь, эко важное дело! Ведь, может статься, все у нас сладится, а может, и нет. Мир от этого не перевернется. А там, глядишь, мы и сами забудем друг друга — мы ведь еще вон какие молодые; стоит ли из-за этого драму строить?
Семнадцатилетняя красавица произнесла свою речь нарочито сухо и холодно и уже снова взялась за весла, направляя лодку к берегу. Карл от нее не отставал, он был озабочен, огорчен и вместе с тем раздосадован словами Термины. А она-то про себя даже немножко порадовалась, видя, как огорчился парень, которому, Низалось, все было нипочем,— но потом тоже погрустнела, задумавшись о предыдущем разговоре, и больше всего — о предстоящей разлуке, на которую она сама себя только что обрекла.
Тут-то Карл наконец и поймал ее врасплох и одним рынком вплотную подтянул к ней свою лодку. В мгно-ние ока он обхватил ее стройный стан и так крепко прижал к себе, что оба наполовину перевесились через борт,— утлые суденышки совсем накренились, готовые перевернуться от малейшего движения. Карл запечат-лел на устах Термины не то семь, не то восемь крепких поцелуев, а она, оказавшись в беспомощном положении, не могла отбиваться и поневоле должна была все стер-петь. Потом он усадил ее как следует, и лодка выпрямилась вместе с ней.
Термина откинула волосы с лица, схватила весла и,
трудом переводя дыхание, сердито и угрожающе крикнула ему со слезами на глазах:
Ну погоди, плут ты эдакий, доберусь я до тебя! будешь еще у меня под башмаком, ей-богу, я тебе покажу, что значит быть женатым!
С этими словами она направила лодку к берегу и, не оборачиваясь, быстро работая веслами, поплыла к берегу, где стоял дом и мастерские ее отца. А торжествующий Карл, переполненный счастьем, ликуя, крикнул ей вслед:
— Доброй ночи, фрейлейн Термина Фриман! Было очень сладко!
А между тем госпожа Хедигер, выпроваживая мужа из дому, ни в чем не покривила против истины. Новость, которую она ему сообщила, госпожа Хедигер припасла для какого-нибудь удобного случая, а тут случай как раз и представился. Собрание и впрямь было назначено, а собраться должны были семеро друзей, или семеро непоколебимых, или семеро стойких, или семеро свободолюбивых, как они себя именовали. Это был попросту говоря союз семи старинных закадычных друзей, каждый в своем деле мастер, радетель отечества, политик до мозга костей и строгий ревнитель порядка в своем доме — вроде мастера Хедигера. Все они родились еще в прошлом веке, в детские годы пережили крушение старых порядков, а потом на их глазах долго и мучительно нарождалась новая эпоха, и наконец, к концу сороковых годов, они увидели воспрянувшую Швей царию, вернувшую себе могущество и единство. Некоторые из них были сыновьями рядовых граждан, еще из прежних верноподданных конфедератов, и они помнили, как им, крестьянским детям, приходилось становиться на колени, завидев на дороге карету с вельможными особами или с судебным приставом; у других среди родни были бунтари, посаженные в тюрьму или казненные, — короче говоря, все семеро питали неистребимую вражду к аристократам всех мастей, которая после падения оных сменилась презрением. Когда же эта самая аристократия появи-лась вновь — на сей раз в демократическом обличий — и затеяла в союзе со своими властодержцами священ никами многолетние распри, то к прежней ненависти добавилась еще ненависть к «попам»; мало того, не против одних только господ да церковников, но и про-тив себе подобных — против целых толп простого люда восставал теперь их мятежный дух, и это было для них на старости лет невиданным по трудности и размаху испытанием сил, которое они с честью выдержали.
Семеро храбрецов — это не так уж мало; на всех народных собраниях, сходках и тому подобных много-
людных сборищах они представляли собой несокрушимое ядро; неутомимые борцы, они всегда неусыпно стояли на страже, были всегда готовы взять на себя всевозможные заботы и выполнить поручения своей партии, которые ни в коем разе нельзя доверить за деньги стороннему лицу, а только весьма надежному, проверенному человеку. Частенько вожаки партии спрашивали у них совета и доверяли им свои секреты, и какая бы ни требовалась жертва, семеро друзей со своей скромной лептой всегда были под рукой. За все это они не жаждали никакой иной награды, кроме победы общего дела и сознания выполненного долга; никогда никто из них не стремился быть на виду, не думал о личной выгоде, не добивался наград и должностей — они почитали за великую честь, если какой-нибудь «знаменитый соратник» при встрече мимоходом пожмет им руку, но только это должен быть самый настоящий соратник, без сучка, без задоринки, как они любили говорить. Достопочтенные друзья за эти годы уже притерлись друг к другу, они разговаривали запросто, называя друг друга по имени;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Едва он вымолвил это, как чуть не угодил в воду, ибо когда он за разговорами снова сделал попытку подплыть ближе, девушка вдруг так резко оттолкнула лодку, что чуть было не перевернула ее. Как звонко рассмеялась она, когда Карл, пытаясь сохранить равно весие, замочил рукав и принялся браниться!
— Ну погоди,— сказал он,— придет и твой час, тоже искупаешься!
— Ну это мы еще посмотрим! — возразила она,— прошу вас, не спешите так, сударь мой!
Потом она продолжала уже несколько серьезнее:
— Мой отец узнал все про нас; я особенно не отпи ралась; он и слышать ничего не желает, запретил нам и думать об этом. Вот такие у нас дела.
— И что же, ты собираешься кротко и покорно следовать папенькиной воле, как ты это сейчас мне хочешь представить?
— Так чтоб прямо пойти наперекор папеньке на это я никогда не соглашусь, а враждовать с ним тем более ни за что не осмелюсь. Сам знаешь, характер у него тяжелый, и на обиды он памятлив, а коли уж затаит обиду — она его долго потом гложет. И не хуже меня знаешь, что папенька мой, хоть он уж пять лет вдовцом живет, меня жалеючи, до сих пор так и не женился.
Л дочке не грех такое помнить! И уж коли зашла об этом речь, так я хочу сказать тебе, что не дело нам так часто видеться. Довольно того, что дети в душе своей идут против родительской воли, но если они вдобавок каждый день позволяют себе поступки, которых родители не потерпели бы, если бы знали о них,— это уж, по-моему, настоящая зловредность. И потому и решила, что мы будем теперь встречаться не каждый день, как раньше бывало, а только по одному разу в ме-сяц, а там — пройдет время — увидим.
— И сколько ж это времени ты ждать собираешься? Неужели мы вот так и будем сидеть сложа руки и ждать?!
— А почему бы и нет? Подумаешь, эко важное дело! Ведь, может статься, все у нас сладится, а может, и нет. Мир от этого не перевернется. А там, глядишь, мы и сами забудем друг друга — мы ведь еще вон какие молодые; стоит ли из-за этого драму строить?
Семнадцатилетняя красавица произнесла свою речь нарочито сухо и холодно и уже снова взялась за весла, направляя лодку к берегу. Карл от нее не отставал, он был озабочен, огорчен и вместе с тем раздосадован словами Термины. А она-то про себя даже немножко порадовалась, видя, как огорчился парень, которому, Низалось, все было нипочем,— но потом тоже погрустнела, задумавшись о предыдущем разговоре, и больше всего — о предстоящей разлуке, на которую она сама себя только что обрекла.
Тут-то Карл наконец и поймал ее врасплох и одним рынком вплотную подтянул к ней свою лодку. В мгно-ние ока он обхватил ее стройный стан и так крепко прижал к себе, что оба наполовину перевесились через борт,— утлые суденышки совсем накренились, готовые перевернуться от малейшего движения. Карл запечат-лел на устах Термины не то семь, не то восемь крепких поцелуев, а она, оказавшись в беспомощном положении, не могла отбиваться и поневоле должна была все стер-петь. Потом он усадил ее как следует, и лодка выпрямилась вместе с ней.
Термина откинула волосы с лица, схватила весла и,
трудом переводя дыхание, сердито и угрожающе крикнула ему со слезами на глазах:
Ну погоди, плут ты эдакий, доберусь я до тебя! будешь еще у меня под башмаком, ей-богу, я тебе покажу, что значит быть женатым!
С этими словами она направила лодку к берегу и, не оборачиваясь, быстро работая веслами, поплыла к берегу, где стоял дом и мастерские ее отца. А торжествующий Карл, переполненный счастьем, ликуя, крикнул ей вслед:
— Доброй ночи, фрейлейн Термина Фриман! Было очень сладко!
А между тем госпожа Хедигер, выпроваживая мужа из дому, ни в чем не покривила против истины. Новость, которую она ему сообщила, госпожа Хедигер припасла для какого-нибудь удобного случая, а тут случай как раз и представился. Собрание и впрямь было назначено, а собраться должны были семеро друзей, или семеро непоколебимых, или семеро стойких, или семеро свободолюбивых, как они себя именовали. Это был попросту говоря союз семи старинных закадычных друзей, каждый в своем деле мастер, радетель отечества, политик до мозга костей и строгий ревнитель порядка в своем доме — вроде мастера Хедигера. Все они родились еще в прошлом веке, в детские годы пережили крушение старых порядков, а потом на их глазах долго и мучительно нарождалась новая эпоха, и наконец, к концу сороковых годов, они увидели воспрянувшую Швей царию, вернувшую себе могущество и единство. Некоторые из них были сыновьями рядовых граждан, еще из прежних верноподданных конфедератов, и они помнили, как им, крестьянским детям, приходилось становиться на колени, завидев на дороге карету с вельможными особами или с судебным приставом; у других среди родни были бунтари, посаженные в тюрьму или казненные, — короче говоря, все семеро питали неистребимую вражду к аристократам всех мастей, которая после падения оных сменилась презрением. Когда же эта самая аристократия появи-лась вновь — на сей раз в демократическом обличий — и затеяла в союзе со своими властодержцами священ никами многолетние распри, то к прежней ненависти добавилась еще ненависть к «попам»; мало того, не против одних только господ да церковников, но и про-тив себе подобных — против целых толп простого люда восставал теперь их мятежный дух, и это было для них на старости лет невиданным по трудности и размаху испытанием сил, которое они с честью выдержали.
Семеро храбрецов — это не так уж мало; на всех народных собраниях, сходках и тому подобных много-
людных сборищах они представляли собой несокрушимое ядро; неутомимые борцы, они всегда неусыпно стояли на страже, были всегда готовы взять на себя всевозможные заботы и выполнить поручения своей партии, которые ни в коем разе нельзя доверить за деньги стороннему лицу, а только весьма надежному, проверенному человеку. Частенько вожаки партии спрашивали у них совета и доверяли им свои секреты, и какая бы ни требовалась жертва, семеро друзей со своей скромной лептой всегда были под рукой. За все это они не жаждали никакой иной награды, кроме победы общего дела и сознания выполненного долга; никогда никто из них не стремился быть на виду, не думал о личной выгоде, не добивался наград и должностей — они почитали за великую честь, если какой-нибудь «знаменитый соратник» при встрече мимоходом пожмет им руку, но только это должен быть самый настоящий соратник, без сучка, без задоринки, как они любили говорить. Достопочтенные друзья за эти годы уже притерлись друг к другу, они разговаривали запросто, называя друг друга по имени;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20