Когда он приблизился, они хотели было улизнуть в комнату. Но дверь не поддавалась, и не успели они опомниться, как враг был уже тут. В голове у них все перемешалось, и, потеряв всякий разум, они быстро встали по местам, взяли на караул и завопили: «Стой! Кто идет?»
— Что, черт подери, все это значит? Чем вы тут занимаетесь? — закричал дежурный, но не получил никакого вразумительного ответа, так как оба красавца не могли произнести ни одного членораздельного слова. Офицер резко открыл дверь и заглянул в комнату. Дело в том, что Карл, который был все время начеку, успел в нужную минуту вскочить с постели, открыл дверь и быстро прыгнул снова под одеяло. Когда офицер увидел, что в ком-нате темно и тихо, он, не услышав ничего, кроме храпа и сопения, позвал: - Эй вы!
— Катитесь к черту! — крикнул в ответ Карл.— Ля-жете вы наконец, пьянчуги несчастные!
Остальные сделали вид, будто их только что разбу дили:
— Что, эти черти еще не угомонились?! Да выста вить их надо! Позовите дежурного!
— Дежурный уже здесь! — сказал офицер,— заж гите свет, да побыстрее!
Зажгли свет, и когда все увидели попавшихся при ятелей, из-под одеял раздался дружный хохот, словно вся компания была чрезвычайно удивлена сим явлением. Рукштуль и Шперри хохотали тоже, как последние ду-раки; покатываясь со смеху, они принялись марширо вать. Тут на них напала новая дурь: Рукштуль стал нахально строить офицеру всяческие рожи, а Шперри показал язык. Когда оскорбленный офицер понял, что с этой развеселой парочкой ничего уже сделать нельзя, он достал блокнот и записал их имена. К несчастью, этот офицер жил как раз в одном из домов Рукштуля; только что прошла пасха, и он еще не внес плату за квар тиру, так как был не при деньгах — а может быть, про сто служба помешала. Короче говоря, замутненный разум Рукштуля нежданно-негаданно наткнулся на это обстоятельство; Рукштуль страшно развеселился: едва держась на ногах и с трудом связывая слова, он сказал:
— Заплатите-платите сначала свои дол-долги, г-гос-подин лей-лейтенант, п-п-прежде чем людей за-записы-вать! А? Что скажете?
А Шперри смеялся еще пуще, раскачивался из сто роны в сторону и все пятился назад, мотал головой и приговаривал тоненьким голоском:
— Запла-ла-латите ваши долги, господин лейтенант — з-з-здоро-о-рово с-сказано, здо-о-орово!
— Четверым — встать,— сказал лейтенант спокойно,— и отвести арестантов в караульную! И немедленно запереть их, да покрепче! Посмотрим, как они, дня за три проспятся или нет. Накиньте на них шинели и дайте штаны в руки. Марш!
— Ш-ш-ш-шта-а-ны, штаны,— закричал Рукштуль,— это очень к-кстати, если их потрясти, что-ни-нибудь да вы-вывалится!
— Вы-вывалится, если п-п-потрясти, господин лейтенант! — повторил за ним Шперри, и оба принялись так крутить и вертеть брюки, что раздался звон талеров. И вот с шумом и смехом друзей препроводили по кори
дору, затем вниз по лестнице, в полуподвальные комнаты первого этажа, после чего все стихло.
На следующий день у Фримана стол к обеду был накрыт с необычайной пышностью. Термина разливала по графинам вино, расставляла сверкающие бокалы возле тарелок, на тарелки раскладывала красивые салфетки, нарезала свежий сдобный каравай, доставленный ради такого случая из «Наседки» (так называлась пекарня с наседкой на вывеске), где выпекали по старинным рецептам праздничные сладкие караваи, пользовавшиеся особым успехом у детей и цюрихских кумушек, любительниц посидеть за чашечкой кофе. И еще она послала мальчишку-подмастерья, по-воскресному наряженного да напомаженного, к пирожнику за особыми мясными пирожками и сладкими булочками к кофе. И, наконец, па маленьком столике она понаставила всякой сдобы да сластей: сладких трубочек, лепешечек, крендельков, да еще «гугельхупф» — сдобную бабку. Фриман, приятно взволнованный всей этой атмосферой воскресного дня, заключил, глядя на усердие дочери, что она не собирается оказывать серьезного сопротивления его планам. И, довольный, сказал себе: все они таковы — стоит им понять, что открывается вполне определенная и приемлемая возможность, они проявляют небывалую прыть, и тут уж стараются не упустить своего! По старому обычаю, господина Рукштуля пригласили ровно на двенадцать часов. Когда он не появился и в четверть первого, Фриман заявил:
— Садимся обедать. Нужно этого красавчика сразу к порядку приучить!
А когда и после супа гостя по-прежнему не было, мастер Фриман созвал всех работников и работниц, которые сегодня должны были обедать отдельно, и уже, надо сказать, почти разделались со своей трапезой, и ска-нал им:
- Вот, поешьте-ка с нами! Не сидеть же нам с открытым ртом да на всю эту кучу пялиться! Наваливайтесь,, и ешьте вдоволь! Кто не приходит вовремя, пусть подбирает то, что останется!
Те не заставили себя долго упрашивать — все радовались и были в прекрасном настроении, особенно Гермина, она уплетала кушанья все веселее, а отец все больше раздражался и мрачнел.
Ну и грубиян! — проворчал он себе под нос; Гер-мина расслышала его слова и сказала:
— Наверняка ему не дали увольнительной, не следует осуждать его так поспешно.
— Что? Увольнительная? Ты его уже защищаешь? Как это он не может получить увольнительной, если речь идет о деле такой важности?!
Обед он закончил в весьма дурном расположении духа и тотчас же, хотя это и не входило в его правила, отправился в кофейню, только бы не встретиться с нера дивым женихом, в случае если тот явится. Около четы рех он, вместо того чтобы, как обычно, отправиться в компанию семерых друзей, вернулся, движимый лю бопытством — не объявился ли наконец Рукштуль. Про ходя через сад, он увидел, что в беседке сидят госпожа Хедигер и Термина. День был теплый, весенний, они вышли в сад и расположились в беседке, пили там кофе, поедая сладкую бабку и поглощая «гугель-хупф», и вид у них был очень довольный. Он поздо ровался с госпожой Хедигер, и хотя затаил в сердце досаду, тут же спросил ее, нет ли у нее каких новостей из казармы, не отправились ли стрелки куда-нибудь на прогулку.
— Мне кажется, что ничего такого не было,— сказа ла госпожа Хедигер,— утром они были в церкви, а потом Карл приходил домой на обед. У нас было жаркое, а уж этого-то он никогда не пропустит!
— А ничего он не говорил о господине Рукштуле — куда он запропастился?
— О господине Рукштуле? Да, говорил, он сидит под строгим арестом, потому что вчера напился и оскорбил старшего по чину. Он им, говорят, хорошенькое представление устроил.
— Черт его побери! — сказал Фриман и тут же пошел прочь.
Полчаса спустя он говорил Хедигеру:
— Вот теперь твоя жена торчит с моей дочкой у нас в саду, и обе рады-радехоньки, что у меня тут кой-какой свадебный прожект провалился!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
— Что, черт подери, все это значит? Чем вы тут занимаетесь? — закричал дежурный, но не получил никакого вразумительного ответа, так как оба красавца не могли произнести ни одного членораздельного слова. Офицер резко открыл дверь и заглянул в комнату. Дело в том, что Карл, который был все время начеку, успел в нужную минуту вскочить с постели, открыл дверь и быстро прыгнул снова под одеяло. Когда офицер увидел, что в ком-нате темно и тихо, он, не услышав ничего, кроме храпа и сопения, позвал: - Эй вы!
— Катитесь к черту! — крикнул в ответ Карл.— Ля-жете вы наконец, пьянчуги несчастные!
Остальные сделали вид, будто их только что разбу дили:
— Что, эти черти еще не угомонились?! Да выста вить их надо! Позовите дежурного!
— Дежурный уже здесь! — сказал офицер,— заж гите свет, да побыстрее!
Зажгли свет, и когда все увидели попавшихся при ятелей, из-под одеял раздался дружный хохот, словно вся компания была чрезвычайно удивлена сим явлением. Рукштуль и Шперри хохотали тоже, как последние ду-раки; покатываясь со смеху, они принялись марширо вать. Тут на них напала новая дурь: Рукштуль стал нахально строить офицеру всяческие рожи, а Шперри показал язык. Когда оскорбленный офицер понял, что с этой развеселой парочкой ничего уже сделать нельзя, он достал блокнот и записал их имена. К несчастью, этот офицер жил как раз в одном из домов Рукштуля; только что прошла пасха, и он еще не внес плату за квар тиру, так как был не при деньгах — а может быть, про сто служба помешала. Короче говоря, замутненный разум Рукштуля нежданно-негаданно наткнулся на это обстоятельство; Рукштуль страшно развеселился: едва держась на ногах и с трудом связывая слова, он сказал:
— Заплатите-платите сначала свои дол-долги, г-гос-подин лей-лейтенант, п-п-прежде чем людей за-записы-вать! А? Что скажете?
А Шперри смеялся еще пуще, раскачивался из сто роны в сторону и все пятился назад, мотал головой и приговаривал тоненьким голоском:
— Запла-ла-латите ваши долги, господин лейтенант — з-з-здоро-о-рово с-сказано, здо-о-орово!
— Четверым — встать,— сказал лейтенант спокойно,— и отвести арестантов в караульную! И немедленно запереть их, да покрепче! Посмотрим, как они, дня за три проспятся или нет. Накиньте на них шинели и дайте штаны в руки. Марш!
— Ш-ш-ш-шта-а-ны, штаны,— закричал Рукштуль,— это очень к-кстати, если их потрясти, что-ни-нибудь да вы-вывалится!
— Вы-вывалится, если п-п-потрясти, господин лейтенант! — повторил за ним Шперри, и оба принялись так крутить и вертеть брюки, что раздался звон талеров. И вот с шумом и смехом друзей препроводили по кори
дору, затем вниз по лестнице, в полуподвальные комнаты первого этажа, после чего все стихло.
На следующий день у Фримана стол к обеду был накрыт с необычайной пышностью. Термина разливала по графинам вино, расставляла сверкающие бокалы возле тарелок, на тарелки раскладывала красивые салфетки, нарезала свежий сдобный каравай, доставленный ради такого случая из «Наседки» (так называлась пекарня с наседкой на вывеске), где выпекали по старинным рецептам праздничные сладкие караваи, пользовавшиеся особым успехом у детей и цюрихских кумушек, любительниц посидеть за чашечкой кофе. И еще она послала мальчишку-подмастерья, по-воскресному наряженного да напомаженного, к пирожнику за особыми мясными пирожками и сладкими булочками к кофе. И, наконец, па маленьком столике она понаставила всякой сдобы да сластей: сладких трубочек, лепешечек, крендельков, да еще «гугельхупф» — сдобную бабку. Фриман, приятно взволнованный всей этой атмосферой воскресного дня, заключил, глядя на усердие дочери, что она не собирается оказывать серьезного сопротивления его планам. И, довольный, сказал себе: все они таковы — стоит им понять, что открывается вполне определенная и приемлемая возможность, они проявляют небывалую прыть, и тут уж стараются не упустить своего! По старому обычаю, господина Рукштуля пригласили ровно на двенадцать часов. Когда он не появился и в четверть первого, Фриман заявил:
— Садимся обедать. Нужно этого красавчика сразу к порядку приучить!
А когда и после супа гостя по-прежнему не было, мастер Фриман созвал всех работников и работниц, которые сегодня должны были обедать отдельно, и уже, надо сказать, почти разделались со своей трапезой, и ска-нал им:
- Вот, поешьте-ка с нами! Не сидеть же нам с открытым ртом да на всю эту кучу пялиться! Наваливайтесь,, и ешьте вдоволь! Кто не приходит вовремя, пусть подбирает то, что останется!
Те не заставили себя долго упрашивать — все радовались и были в прекрасном настроении, особенно Гермина, она уплетала кушанья все веселее, а отец все больше раздражался и мрачнел.
Ну и грубиян! — проворчал он себе под нос; Гер-мина расслышала его слова и сказала:
— Наверняка ему не дали увольнительной, не следует осуждать его так поспешно.
— Что? Увольнительная? Ты его уже защищаешь? Как это он не может получить увольнительной, если речь идет о деле такой важности?!
Обед он закончил в весьма дурном расположении духа и тотчас же, хотя это и не входило в его правила, отправился в кофейню, только бы не встретиться с нера дивым женихом, в случае если тот явится. Около четы рех он, вместо того чтобы, как обычно, отправиться в компанию семерых друзей, вернулся, движимый лю бопытством — не объявился ли наконец Рукштуль. Про ходя через сад, он увидел, что в беседке сидят госпожа Хедигер и Термина. День был теплый, весенний, они вышли в сад и расположились в беседке, пили там кофе, поедая сладкую бабку и поглощая «гугель-хупф», и вид у них был очень довольный. Он поздо ровался с госпожой Хедигер, и хотя затаил в сердце досаду, тут же спросил ее, нет ли у нее каких новостей из казармы, не отправились ли стрелки куда-нибудь на прогулку.
— Мне кажется, что ничего такого не было,— сказа ла госпожа Хедигер,— утром они были в церкви, а потом Карл приходил домой на обед. У нас было жаркое, а уж этого-то он никогда не пропустит!
— А ничего он не говорил о господине Рукштуле — куда он запропастился?
— О господине Рукштуле? Да, говорил, он сидит под строгим арестом, потому что вчера напился и оскорбил старшего по чину. Он им, говорят, хорошенькое представление устроил.
— Черт его побери! — сказал Фриман и тут же пошел прочь.
Полчаса спустя он говорил Хедигеру:
— Вот теперь твоя жена торчит с моей дочкой у нас в саду, и обе рады-радехоньки, что у меня тут кой-какой свадебный прожект провалился!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20