Врач выводит ее во двор, по-прежнему Твердя, что она еще может побывать дома, но для ушей матери слова его как невнятный гул. В мыслях у нее одно — кто поможет ей и ее сыновьям: Иисус Христос, сын божий? Во дворе она падает в отчаянии на колени и произносит, стеная, лишь одно слово: «Господи! Господи! Господи!»
Идущие с сенокоса больные останавливаются за оградой и слушают, держа на плечах грабли, и у некоторых набегают на глаза слезы — не столько из жалости к новой больной, сколько к самим себе.
Врач велит им идти. И они уходят, с хмурыми и строгими лицами, разговаривая о том, кто и откуда эта больная.
Фельдшер тоже пытается убедить больную, что она может побывать дома. Но Лээна в своем отчаянии не слышит и его. Все проплывает перед ее глазами, как в безбрежном, бесконечном болоте, которое затягивает сырой, пронизывающий, обволакивающий душу туман. В этом тумане виднеются головы двух ее сыновей, но вскоре и они тонут в холодной трясине. На дне его барахтается она сама.
И где-то высоко-высоко — Иисус. Она не видит его, туман застит взор. Но она догадывается — он там. Мать не понимает, почему Иисус не слышит ее, и она всё громче зовет его. Но ничто не отзывается ей — только холодное болото и гнетущий, все обволакивающий туман.
И она взывает изо всех сил, чтобы слышали ее все больные в Ватку, и столетний лес стенает кругом в ответ:
— Господи!
Она обессилена.
Она ждет.
Ведь до сих пор бог почти всегда слышал ее молитвы. Она смотрит ввысь.
Но не является из тумана могучая длань и бог не подает ей никакого знака.
Гляди, там ее дети, Яан и Пауль. Она хотела бы попри- читать еще, пожаловаться Ему, но у нее не осталось сил. Она, обычно такая спокойная, беззвучно оплакавшая смерть мужа, ничего не произнесшая, только омочившая слезами подушку, она, поморка, не может понять, где она и что происходит вокруг нее. Она ощущает, что тонет. Не в море, а на болоте. Затхлая болотная вода подступает к горлу и душит ее; обессиленная, она увязает все глубже.
Несмотря на запреты врача и фельдшера, прочие больные не уходят в свои помещения, они долго стоят возле матери, многие тоже громко плачут. Они сами знают, что каждое подобное волнение во вред здоровью, но не могут уйти.
Фельдшер подзывает двух не тяжело больных женщин и посылает их отвести мать в ее палату и устроить ее на кровати.
И, в бреду о своих сыновьях и о господе, Лээна попадает в большую женскую палату и в беспамятстве лежит на кровати.
Уже к вечеру того же дня, как лесной пожар в засуху, по Весилоо разносится страшная весть: Лээна из Мяннику заболела проказой и попала в Ватку. Будто смерч проносится над островом. И само собой всплывает в памяти стариков, как пятьдесят с лишним лет назад отсюда, из Весилоо, с бобыльского хутора Нээме были увезены куда-то далеко, в больницу прокаженных возле Чудского озера, мужчина и женщина. В Ватку тогда еще не было колонии. Эти двое были дедушка и бабушка Лаэса из Нээме. Но ни дотоле, ни потом никто на Весилоо не заболевал этой хворью. На Сааремаа — да, болели. Даже до Хары доходили слухи, кто из какой семьи или холостой отправлен в Ватку.
Дедушка и бабушка из Нээме давно уже умерли, а потом в этой семье не было прокаженных. Но это считали чудом, потому как проказа обычно не довольствуется одним-двумя членами семьи, а протягивает свою гнилую лапу ко всем сородичам. Поэтому полагают, что дядя Лаэса утопился в одном английском порту именно из-за проказы, а не из-за несчастной любви к корабельной поварихе, к которой, правда, тоже чувствовал страсть. Известное дело, уж если эта дьявольская болезнь где-то осядет, там она и хватает свои жертвы.
Все это вспоминали и рассказывали друг другу опасливо, полушепотом. Но никто не мог сказать, где же могла подцепить хворь Лээна из Мяннику,— никто в ее роду и из родичей покойного мужа вроде не болел проказой.
Но потом какая-то женщина вспомнила, что Лээна ела сама и кормила своих детей треской, пойманной прокаженными; рыбу эту говорившая не решалась скормить даже своим свиньям. И вообще все знали, что Лээна из Мяннику — человек скромный, за что ее хвалили; она со своими двумя сыновьями ни для кого не была в тягость. Теперь же, в поисках причин болезни, скромность ее обернули скупостью и сочли грехом, из-за чего господь бог и покарал ее. Этот грех — скупость, мол, ослепил ее и не дал закопать в землю треску, полученную от прокаженных, зарыть или сжечь.
Так судачили полушепотом люди между собой, и часть сказанного могла быть правдой, а другая часть — чем-то поставленным с ног на голову, как история о треске прокаженных. И потом сокрушались о судьбе ее детей, потому как ни у Лээны, ни у ее мужа не было близких родственников. А кто из чужих возьмет под свою опеку детей прокаженной?! Они ведь еще нуждаются в заботе, Паулю всего-то тринадцать, да и Яан старше его лишь на два-три года.
И еще люди толковали, с кем больше всего общалась Лээна и кому она в свою очередь могла передать эту ужасную болезнь. Прежде всего старуха Лыука — впрочем, разве эта развалина заболеет? Затем Тийна из Суурекиви — да, с Тийной они вместе были на конфирмации, часто друг к другу заходили. По очереди бывали на рынке в Харе, продавали, помогая друг другу, масло, иногда носили его даже в Ватку. Да, в самом деле носили в Ватку.
И теперь люди считали, что свою болезнь Лээна подцепила именно в Ватку. Что тут удивляться, ведь больные из Ватку ходят всюду, как здоровые, кому за ними следить- то. Зараза, бывает, пристает и к крючкам от ворот, и к ручкам дверей — так вот и заболевают. К тому же сама Лээна совсем не боялась больных, разговаривала с ними, расспрашивала о житье-бытье. Вот и узнала теперь, что там за жизнь. Стоило ли быть такой уж смелой, мухи и даже ветер могли передать хворь от больной к здоровой.
Общались между собой и семьи Мяннику и Нээме. Мальчишек манили кораблики Пээтера из Тапурлы, богатый и горделивый особняк,— Пауль одних лет с Тони, и хотя он из бобыльской хибары, не выгонишь же ты его, как чужую собаку.
Так говорят те, кто был далек от Лээны и ее мальчишек. Но и все жители маленького острова не так уж обособлены друг от друга. И дома, в своих комнатах, втайне от своих ближних, люди ищут на себе следы болезни и многие готовы дрожать из-за какого-нибудь невинного пупырышка, лишая или экземы. Матери спрашивают детей, когда они в последний раз играли с сыновьями Лээны, осматривают у них руки-ноги и предостерегают, чтобы не водились с мальчишками из Мяннику. Конечно, презирать Яана и Пауля не надо, это не по-божески, но каждый должен беречь себя. И они уже оберегают себя — в глазах детей страх,— и много вздохов й молитв на Весилоо устремляется в этот осенний вечер к господу богу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34