Два утра подряд у братьев был хороший улов угрей, так что в садке набралось уже с пуд рыбы. Теперь Яан и Пауль отправятся в город — продать масло и угрей. У Пауля документы, в том числе и свидетельство врача, которое требуется при поступлении в гимназию. В медицинском свидетельстве не сказано, что его мать была прокаженная, он и сам не станет об этом говорить в канцелярии гимназии ни этой госпоже, что постарше и в очках, ни той барышне. Как-то не идут с его языка эти слова. Но на душе мучительно, и, когда он потихоньку делится тем, что его волнует, будто чего-то украл, с братом, Яан отвечает ему полушепотом, чтобы не слышали покупатели:
— Не вздумай здесь, в городе, дурака валять. Верь сам, и пусть верят другие, что написал доктор на бумаге!
И тут же — покупателям:
— Очень хорошее масло от скотины с поморских лугов! Сколько?
И, догадываясь, что покупатель немец или онемечившийся эстонец — эти любят здесь, в городе, выпендриваться с помощью немецкого,— он отвечает кое-как по-немецки, чему сумел выучиться в школе:
— Чересчур расхвалил,— сказал Пауль, когда «прекрасная и любезная фрау» заплатила Яану за последний
Две кроны, любезная фрау! Это очень хорошее масло, молодая прекрасная фрау!
Посмотрите только! Как мужчине надо продать что-то, он становится кавалером. Допустим, любезный, я и куплю твое масло, но я уже не молодая, это только комплимент
кусок масла две кроны.— Какая-то морщинистая колдунья.
— А мне что! Там не было полного кило, остальное уже растаяло, а дала все же две кроны. Хватит и того, чтобы вранье в глаза не бросалось.
— Тут правдой и не пахло. Вранье отовсюду так и лезло.
— Как — не пахло? Гляди — орел и решка. Или ты считаешь, это фальшивая монета? Цифры и портрет министра. Деньги. Какую еще правду тебе надо? Бери!
Пауль берет сейчас и будет брать потом — гимназия требует таких денег, что заранее нельзя было даже и представить. Вот хотя бы готовальня. Или деньги на подарок ко дню рождения классного руководителя. Все платят, неужели не заплатишь ты, тем более что ты ни к какой группе не привязался, стоишь ото всех в стороне. Но и предусмотренных заранее денег не хватает. Новые издания учебников дороже, чем прежние. В школьную фуражку кладешь тридцать центов — лучше будут хранить твою одежду. Или дополнительные расходы: например, в Харе ты носил тридцать девятый номер обуви, а теперь не налезает даже сороковой, нужен еще больший номер, и тем дороже стоят ботинки.
С квартирой повезло, за нее сперва он платил три кроны в месяц, а теперь не берет Лийза и того. Лийза Сильм, у которой Прийт и Маали нашли ему квартиру, вдова из Весилоо, она подметает городской парк, унаследовала от своего мужа, возчика мусора, маленький деревянный домик. Домишко на краю города, старый, и краска на нем выцвела; на кухне Лийза порой стирает господское белье. В большой комнате с зеркалом, шкафом, комодом, столом, стоящим на резных ножках, и железной кроватью, на которой медные шары, живет сама Лийза. А комнатушка у прихожей, что при жизни мужа хозяйки служила кладовкой для всяких пожитков, отдана Паулю. Детей бог Лийзе не дал; оно, видимо, и лучше, как говорит хозяйка сама, муж пристрастился пить.
Лийза слышала гораздо раньше, чем Прийт и Маали ходили к ней просить угол для Пауля, что мать Пауля была прокаженная. Такое известие быстро кочует из уст в уста по всему острову Сааремаа. Не попало ли даже в газеты? Нет, в газетах полностью имя не напечатали, только первые буквы «Л. Л.», но, конечно же, местные жители знают все. Может же случиться, что дойдет и до ушей смотрителя парка слух, что в ее доме на квартире сын
умершей в Ватку женщины, но Лийза не верит, что из-за этого ее прогонят из уборщиц парка. Где-то ведь должен же обретаться сирота. Не верит она сама и в то, что к ней, старухе, прицепится эта болезнь. Что и говорить, доктора же признали парня здоровым. Кто бы взял его в школу, если бы у него заметили хоть единственное пятнышко на теле. Зря боятся люди. Вот хотя бы госпожа Стейнбах, у мужа которой хараский торговец Мете шьет одежду, уже не посылает со служанкой ей, Лийзе, свое белье для стирки. Может, Мете...
— Я сам рассказал об этом директору в первый день!
— Нет, директор человек деликатный и разумный, он не пойдет говорить об этом мамаше Стейнбах. Я думаю, что между ними вообще не было разговора об этом. И что ты сам таким хорошим хочешь быть, на весь свет трубишь о болезни матери?! Такие вещи, по возможности, надобно держать про себя.
— Разве сказать директору — это значит на весь свет?
— Ну, никто тебя не принуждал исповедоваться ему. О матери все директору выложил, а если ты сам какие-нибудь штуки выкинешь, что, тоже пойдешь признаваться директору?
— От школьного врача услыхал бы. Мы с Яаном под наблюдением врачей. Доктора должны друг друга извещать о нас. Два раза в год осматривают. Если увидишь что подозрительное на себе, должен сразу пойти сказать врачу. Люди должны и сами заботиться, иначе эту болезнь не одолеть.
— Все это потому, что ты сейчас себя считаешь здоровым. А когда что-то пристанет, не будешь так уж горячо заботиться и думать о других.
— Вот я и говорил директору, а если что пристанет ко мне, я, может, не осмелюсь сам идти к врачу... Чтобы другие были предупреждены заранее.
— Разве что этак,— говорит Лийза, беря утюг и раздувая его, так что зола и дым вылетают из трубы.— Да, это так, но... нешто каждый должен свой уголь раздувать, свои болячки трогать...
Что хотела сказать этим Лийза, Пауль не понял. Он только сообразил, что сказано было не в похвалу ему. Но и прямой хулы он ни сейчас, ни впоследствии не почувствовал в словах хозяйки. Разве что о болезни своей матери он не умолчал, «раздул угли» какие-то. Но это был его долг. Ему было невыносимо думать, что директор узнает это от врача, а его одноклассники услышат от какого-нибудь разряженного, как торговец Мете, маменькиного сыночка. Как директору, объявил он сам об этом и старосте своего класса, неторопливому пареньку из Кырквере.
— Слушай, Лайд, почему ты держишься в стороне от других?— спросил его в первую же неделю староста.
— Моя мать умерла в прошлую осень в Ватку, неохота с другими сближаться.
В хараской школе впервые говорить о матери было ужасно тяжело. Теперь же, когда он считал это своим долгом, было тоже тяжко, но не так, чтобы это повергало в отчаяние...
Староста класса был прав: он не дружил с одноклассниками. Но ему было по душе, когда другие ученики искали его общества. Это бывало, когда кому-то хотелось, чтобы ему подсказали во время контрольной работы. Ничего лучшего нельзя было и представить, чем взгляд Тапурлы Тони, брошенный через ряды парт: «Пауль, помоги!» Но чтобы действительно помочь, приходится заранее перерешать дома все задачки по математике, которые в книге, а не только те, что учитель задаст на следующем уроке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34