Но разбойник был джентльменом, так что скупец, должно быть, считает свои монеты по сей день.
Но не может он вечно копаться в своих монетах — в прекрасных воспоминаниях отрочества, какие бы мельчайшие подробности ни всплывали в памяти. Перемет, буек... Вот он отцепляет буйреп от шнура. Разбойник за его спиной вовсе не джентльмен. До прихода автобуса оставался еще час с четвертью.
Ну да, он отцепляет буйреп от шнура, бросает в воду, и буек уже весело танцует, кивая своим можжевеловым хохолком.
— Тут бы и улыбнуться счастью!— просит и заклинает он, потихоньку налегая на весла.
— Да ведь мужик с мерином попался навстречу, какое уж счастье! — говорит Пауль, бросая поводки с извивающимися червями на крючке по ветру: этак крючки лягут на дно и не зацепятся за шнур.
Парни из Мяннику мастера ловить рыбу. В прошлом году они за ночь заработали десять крон, поймав много угрей,— отвезли улов перекупщикам на остров Муху, не считая еще окуней и плотвичек, которых оставили себе.
Только старый Кульпер зарабатывает больше, ну, он-то ловит рыбу и в других заливах, у него есть еще и десяток мережей.
А парни из усадьбы Тоомаса всегда на рыбной ловле оставляют позади братьев из Мяннику. Вот и сейчас им везет, они — там, лодка чуть виднеется вдалеке. В залив Аллалахт они не поплывут — не захотят.
Ни в Аллалахт, ни в маленькие заливы, потому что сейчас угри клюют на гороховый цвет, как говорят старики. Братья как-то раз для пробы насадили гороховый цвет на сотню крючков, но остались с носом! Не берет угорь на такую наживку в море, он ест гороховый цвет на поле, ползает в росистой траве, как змея. Многие это видели...
Днище лодки шуршит по редким большим камням. Вообще же у оконечности Какру мягкое, глинистое дно, и порой здесь можно поймать несколько «кишок», то есть угрей.
Пауль, забрасывая крючки и держа основу перемета, чувствует, как поклевывают крупные угри, будто он уже вытаскивает снасть.
Но и в самом деле, если попадет утром крупный, он начнет подавать о себе сигналы на десятке поводков сразу. И не так уж легко втащить в лодку этакую кишку. Иногда приходится лезть в воду и захватывать ее сачком, не то оборвет шнур.
Мало ли их тут ползает — и все самые крупные! Можно бы шнур взять потолще, но тогда ловля не так захватывает.
Были бы мережи — ими наловили бы здоровенных! Однажды поутру в лодке у старого Кульпера было пуда два таких, и все попались в мережу, извивались на корме, будто скопище змей.
— Яан, как ты думаешь, добудем мережу?
— Почему бы и нет, если деньги будут.
— На ловле рыбы можно здорово разбогатеть...
— Можно, конечно, да Пээтера из Тапурлы все равно не обскачешь!
— А ты все хочешь капитаном стать?
— Хочу. Но не сразу же. Сначала матросом, потом боцманом, а там в мореходное училище, и когда будет своя посудина, то, считай, уже старик.
— Стань каким-нибудь служащим, полицейским, пограничником или уж капитаном.
— А кто полицейским хочет стать, должен небось в городскую гимназию поступить?
— Вот и поступай!
— А где такие деньги взять?
— Может, к тому времени будут.
Пауль хочет спросить у брата, пойдет ли Тони из Тапурлы замуж за полицейского в синем мундире и с пышными погонами, но неудобно вроде говорить о Тони даже брату, Яану.
— Стоп! Греби обратно! — кричит с кормы Пауль.
— Неужели сто пятьдесят уже опустил? — удивляется Яан и останавливает лодку.
Пауль прицепляет шнур перемета к поплавку, Яан тянет перемет, чтобы он лег прямо, и бросает еще буек, который скачет, подкидывая свою темно-зеленую можжевеловую вешку, такую же, как на том конце перемета.
Парни подымают парус, и теперь черед садиться за руль Паулю — Яан за матроса на банке. Солнце как бы взбухло, пожелтело, и между ним и горизонтом появилась темная гряда облаков, верхняя бахрома их отливает червонным золотом.
— А эти облака не нагонят ветра?— опасливо спрашивает Пауль.
— Не думаю, что этой ночью подует, облако это до утра потерпит, когда уже выберем переметы,— обнадеживает Яан.
Однако ветер крепчает, надувая паруса, и иная кокетливая сестрица-волна пенится, белозубо смеясь. Однако же в заливе Аллалахт бояться нечего, здесь не то что в открытом море по ту сторону Весилоо. Но и здесь тонули, и даже много людей сразу, как говорят. Утонувшие, правда, не умели плавать. Парни из Мяннику плавали, вопреки запретам матери, тайком, от Весилоо до Калараху, целых полкилометра. А случись беда, проплыли бы больше.
Рифов здесь много, и один рядом с другим, так что в бурю можно напороться. Тогда и увидишь, удастся ли спастись. Вообще-то, думаешь, что удастся, но твердо ничего не знаешь.
Ветер оказался непродолжительным, вот он и утихает понемногу. Волна уже слабее подбрасывает лодку, но место капитана уже снова переходит к старшему брату. Да и сам Пауль больше доверяет брату, чем себе, пусть Яан торчит за рулем, а ему самому и здесь, на банке, хорошо сидится.
Братья сидят, и мысли их бегут — сперва к крупным угрям, которых они вытащат завтра утром, затем к рыботорговцу с острова Муху и, наконец, к Тони из Тапурлы. И, увидев над головой, на востоке, темнеющий выпуклый небосвод, увидев на берегу Рахумаа полоску леса и закат солнца в стороне маяка Весилоо, что как крошечная свечка
рядом с громадной лампой, отливающей золотом,— Пауль чувствует, как что-то тихо и больно сжимает его сердце... И вспоминается наказ матери — обратиться в мыслях к богу, если тяжко на сердце или при каких-нибудь других бедах.
Лицо паренька становится серьезнее, он молится про себя: «Боже, помоги мне стать взрослым, богатым и известным... таким же богатым, как Пээтер из Тапурлы. А если и не таким богатым, то уж таким знаменитым, как полицейский из Хары».
И еще просит Пауль, сам себя стыдясь и — сокровенно, как бы на ушко самому богу: «...помоги и в том, чтобы Тони из Тапурлы стала моей женой».
Пауль краснеет и смотрит на Яана: не услышал ли он конец его просьбы? Но рука Яана твердо держит руль, взгляд устремлен на рябину, что на островке Лаурилайд. А сам он мурлычет матросскую песенку:
Невеста была моя — ай-уй, ай-уй, ай-я-я-я! Как смоль была черна она — ай-уй, ай-уй, ай-я!
И затем припев:
И знай себе шагай-шагай,
Как будто ждет тебя заветный рай!
Невеста-негритяночка — и Пауль вспоминает картинки из книги по географии: курчавые волосы, пухлые губы, как у какой-нибудь сердитой девчонки, все голые, только повязка на бедрах. У женщин открытые груди, дети у них в мешке за спиной, а сами ковыряют мотыгами поле.
— Яан, а когда ты будешь капитаном, поплывешь к неграм?
— Можно бы и сходить разок в Африку, если будет такой груз.
— А в Китай?
— И в Китай можно.
До чего же велик мир! Китай, Африка и все прочее!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Но не может он вечно копаться в своих монетах — в прекрасных воспоминаниях отрочества, какие бы мельчайшие подробности ни всплывали в памяти. Перемет, буек... Вот он отцепляет буйреп от шнура. Разбойник за его спиной вовсе не джентльмен. До прихода автобуса оставался еще час с четвертью.
Ну да, он отцепляет буйреп от шнура, бросает в воду, и буек уже весело танцует, кивая своим можжевеловым хохолком.
— Тут бы и улыбнуться счастью!— просит и заклинает он, потихоньку налегая на весла.
— Да ведь мужик с мерином попался навстречу, какое уж счастье! — говорит Пауль, бросая поводки с извивающимися червями на крючке по ветру: этак крючки лягут на дно и не зацепятся за шнур.
Парни из Мяннику мастера ловить рыбу. В прошлом году они за ночь заработали десять крон, поймав много угрей,— отвезли улов перекупщикам на остров Муху, не считая еще окуней и плотвичек, которых оставили себе.
Только старый Кульпер зарабатывает больше, ну, он-то ловит рыбу и в других заливах, у него есть еще и десяток мережей.
А парни из усадьбы Тоомаса всегда на рыбной ловле оставляют позади братьев из Мяннику. Вот и сейчас им везет, они — там, лодка чуть виднеется вдалеке. В залив Аллалахт они не поплывут — не захотят.
Ни в Аллалахт, ни в маленькие заливы, потому что сейчас угри клюют на гороховый цвет, как говорят старики. Братья как-то раз для пробы насадили гороховый цвет на сотню крючков, но остались с носом! Не берет угорь на такую наживку в море, он ест гороховый цвет на поле, ползает в росистой траве, как змея. Многие это видели...
Днище лодки шуршит по редким большим камням. Вообще же у оконечности Какру мягкое, глинистое дно, и порой здесь можно поймать несколько «кишок», то есть угрей.
Пауль, забрасывая крючки и держа основу перемета, чувствует, как поклевывают крупные угри, будто он уже вытаскивает снасть.
Но и в самом деле, если попадет утром крупный, он начнет подавать о себе сигналы на десятке поводков сразу. И не так уж легко втащить в лодку этакую кишку. Иногда приходится лезть в воду и захватывать ее сачком, не то оборвет шнур.
Мало ли их тут ползает — и все самые крупные! Можно бы шнур взять потолще, но тогда ловля не так захватывает.
Были бы мережи — ими наловили бы здоровенных! Однажды поутру в лодке у старого Кульпера было пуда два таких, и все попались в мережу, извивались на корме, будто скопище змей.
— Яан, как ты думаешь, добудем мережу?
— Почему бы и нет, если деньги будут.
— На ловле рыбы можно здорово разбогатеть...
— Можно, конечно, да Пээтера из Тапурлы все равно не обскачешь!
— А ты все хочешь капитаном стать?
— Хочу. Но не сразу же. Сначала матросом, потом боцманом, а там в мореходное училище, и когда будет своя посудина, то, считай, уже старик.
— Стань каким-нибудь служащим, полицейским, пограничником или уж капитаном.
— А кто полицейским хочет стать, должен небось в городскую гимназию поступить?
— Вот и поступай!
— А где такие деньги взять?
— Может, к тому времени будут.
Пауль хочет спросить у брата, пойдет ли Тони из Тапурлы замуж за полицейского в синем мундире и с пышными погонами, но неудобно вроде говорить о Тони даже брату, Яану.
— Стоп! Греби обратно! — кричит с кормы Пауль.
— Неужели сто пятьдесят уже опустил? — удивляется Яан и останавливает лодку.
Пауль прицепляет шнур перемета к поплавку, Яан тянет перемет, чтобы он лег прямо, и бросает еще буек, который скачет, подкидывая свою темно-зеленую можжевеловую вешку, такую же, как на том конце перемета.
Парни подымают парус, и теперь черед садиться за руль Паулю — Яан за матроса на банке. Солнце как бы взбухло, пожелтело, и между ним и горизонтом появилась темная гряда облаков, верхняя бахрома их отливает червонным золотом.
— А эти облака не нагонят ветра?— опасливо спрашивает Пауль.
— Не думаю, что этой ночью подует, облако это до утра потерпит, когда уже выберем переметы,— обнадеживает Яан.
Однако ветер крепчает, надувая паруса, и иная кокетливая сестрица-волна пенится, белозубо смеясь. Однако же в заливе Аллалахт бояться нечего, здесь не то что в открытом море по ту сторону Весилоо. Но и здесь тонули, и даже много людей сразу, как говорят. Утонувшие, правда, не умели плавать. Парни из Мяннику плавали, вопреки запретам матери, тайком, от Весилоо до Калараху, целых полкилометра. А случись беда, проплыли бы больше.
Рифов здесь много, и один рядом с другим, так что в бурю можно напороться. Тогда и увидишь, удастся ли спастись. Вообще-то, думаешь, что удастся, но твердо ничего не знаешь.
Ветер оказался непродолжительным, вот он и утихает понемногу. Волна уже слабее подбрасывает лодку, но место капитана уже снова переходит к старшему брату. Да и сам Пауль больше доверяет брату, чем себе, пусть Яан торчит за рулем, а ему самому и здесь, на банке, хорошо сидится.
Братья сидят, и мысли их бегут — сперва к крупным угрям, которых они вытащат завтра утром, затем к рыботорговцу с острова Муху и, наконец, к Тони из Тапурлы. И, увидев над головой, на востоке, темнеющий выпуклый небосвод, увидев на берегу Рахумаа полоску леса и закат солнца в стороне маяка Весилоо, что как крошечная свечка
рядом с громадной лампой, отливающей золотом,— Пауль чувствует, как что-то тихо и больно сжимает его сердце... И вспоминается наказ матери — обратиться в мыслях к богу, если тяжко на сердце или при каких-нибудь других бедах.
Лицо паренька становится серьезнее, он молится про себя: «Боже, помоги мне стать взрослым, богатым и известным... таким же богатым, как Пээтер из Тапурлы. А если и не таким богатым, то уж таким знаменитым, как полицейский из Хары».
И еще просит Пауль, сам себя стыдясь и — сокровенно, как бы на ушко самому богу: «...помоги и в том, чтобы Тони из Тапурлы стала моей женой».
Пауль краснеет и смотрит на Яана: не услышал ли он конец его просьбы? Но рука Яана твердо держит руль, взгляд устремлен на рябину, что на островке Лаурилайд. А сам он мурлычет матросскую песенку:
Невеста была моя — ай-уй, ай-уй, ай-я-я-я! Как смоль была черна она — ай-уй, ай-уй, ай-я!
И затем припев:
И знай себе шагай-шагай,
Как будто ждет тебя заветный рай!
Невеста-негритяночка — и Пауль вспоминает картинки из книги по географии: курчавые волосы, пухлые губы, как у какой-нибудь сердитой девчонки, все голые, только повязка на бедрах. У женщин открытые груди, дети у них в мешке за спиной, а сами ковыряют мотыгами поле.
— Яан, а когда ты будешь капитаном, поплывешь к неграм?
— Можно бы и сходить разок в Африку, если будет такой груз.
— А в Китай?
— И в Китай можно.
До чего же велик мир! Китай, Африка и все прочее!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34