И я проебала уже сто рублей на три пузыря «Майского ландыша»! И если это любофь — то в рот я ебала и тебя, и твои чуфства, и твой ебучий веласипет, от которого у меня на жопе гематомы и волосы расти начали! Иди нахуй!
Груть моя сдулась, в боку закололо, и в носу защипало от горя и обиды.
Серёжа ещё раз подрочил свой звонок, и примирительно ответил:
— Я дам тебе двести рублей, если ты перестанеш обливацца своим майским дустом, а ещё на триста свожу тебя в кафешку возле булочной. Пирожных пожрёш хоть раз в жизни от пуза. Я ж рыцарь, хуле там. И ваще я тибя ебать сегодня и не собирался. Мы сёдня в гости едем. К маим друзьям. В очень приличное место.
Я вытерла сопли, и икнула:
— Без ебли? Чесна-чесна?
«Дзынь-дзынь» — вздрючил свой клаксон Сирожа, и лихо подмигнул:
— Обещаю!
А я поверила. И зря. И очень дажы зря.
Серёжин веласипет долго вёз меня по лесу, и еловые ветки хуячили меня по морде.
Дважды я падала с велосипетной рамы, и больно ударялась остатками жопы о какие-то пни. Было неприятно, и в гости уже не хотелось.
Но вдруг Серёжа резко затормозил, уронив меня в третий раз куда-то под велосипедные калёса, и гордо простирая руку, соопщил:
— Мы приехали!
Я вылезла из-под калёс, вытерла глаза рукавом, и всмотрелась в вывеску на стоящем передо мной здании. Там было написано «Сауна для железнодорожников».
— Что это? — спросила я, и реально зассала. Ибо пиздец. Што такое сауна для железнодорожникоф я не знала, но приблизительно догадывалась. И ещё я не взяла с собой компас, и в душе не ебала в какую сторону мне бежать до дому, если я щас решу совершыть побег.
А что побег надо совершать немедленно — это я уже, в принципе, и так решыла. Воображение тут же нарисовало мне картину.
Щас Сирожа йобнет мне своим виласипетом по жопе, я влечу в сауну для железнодорожникоф, и попаду в объятия жырного машыниста, с войлочными каками в пупке. Он басисто захохочет, и крикнет: «Эгегей, бля! Пиздуй сюда, братва!» — и из всех щелей полезут десятки голых машынистоф, которые будут ебать меня в жопу, похабно улюлюкая, и тренькая в веласипедный звонок при каждом аргазме.
Меня затошнило, и я посмотрела на Серёжу.
Даже в темноте он разглядел, как под слоем грязи на моём лице проступила трупная зелень.
— Ты чо, дура шоле? Тут у миня друк сторожем работает. Ему скушно, понимаеш? Щас просто посидим, побухаем, поиграем в картишки, и я тибя отвезу домой, не сцы.
— Песдиш? — недоверчиво и трогательно спросила я, и позеленела ещё больше.
— Нихуя! — забожылся Сирожа, и взял меня за руку. — пашли, чо встала как шланг на морозе?
И я пашла.
Сирожа не напесдел. В сауне действительно сидел какой-та фраер. Но не один. С ним рядом сидел даун. Такой Робин Бобин Барамбек. Полиграф Полиграфыч Шарикоф, бля. И жрал свои козяфки.
— Привет, Вася, — поздоровался с фраером Сирожа, и спросил: — А это чозахуй?
— Привет, Сирожа, — ответил Вася, и пояснил: — Это мой племяннек Вовчик. Не обращай внимания, он безобидный.
— Срать хочу. — Равнодушно доложил безобидный Вовчик, и смачно бзднул.
— Сри. — Вежливо разрешил племяннику дядя, и ткнул в меня пальцем: — Это кто?
— Баба моя, Лидка. — гордо ответил Серёжа, и погладил меня по костлявым плечам. — Я ж без неё теперь никуда, Вась.
Я хотело было снова надуть груть, но почему-то не получилось. Ну и хуй с ней.
— Я посрал. — Снова равнодушно доложил племяннек, и мы все сразу почуяли, что он не напесдел.
— Ебаная тётя, как ты исхудала… — вздохнул Вася, встал, подошол к Вовчику, и пнул его ногой: — вставай, упырь, в душ тебя отведу.
— Не пайду, — вдруг ожил племяннек, и ткнул в меня пальцем: — Я хочу, штоп она со мной рядом села!
Я уже открыла рот, чтоб заорать, но Сирожа меня опередил:
— Она не сядет рядом с тем, кто срёт в штаны. Пиздуй мыцца.
Вовчик радостно заржал, и пулей вылетел куда-то в соседнюю дверь, оставив после себя устойчивый запах говна.
— Я с ним не сяду… — Я сразу решила внести ясность в этот вопрос.
— И не надо. Щас его Васька в душе запрёт, и вернёцца. А пока он не вернулся…
Глаза Сирожы заблестели, а его руки нырнули куда-то под мой свитер.
— Где ж у тя сиськи-то, хоспадя… — Бормотал, нарушывшый слово, Сирожа, и мацал мои кости.
— Ты ж обещал, чмо… — Обречённо напомнила я, понимая что миня гнусно наебали.
— Я щущуть… Я только туда и обратно, ага?
Свитер мой швырнули на пол, и теперь пыхтели над джинсами.
— Ага…
А хуле делать-то? Сама ж сюда припёрлась, уродины кусок… Вот и не ной типерь.
… Я лежала на деревянном столе, и пела про себя: «Ведь я простой студент, а ты просто пацан, и все завидуют нам, таким простым друзьам!»
Нацепляв спиной множество заноз, я трижды пропела песню про студента, но Сирожа отчего-то не кончал.
— Кончай уже, бля! — не выдержала я, ощющая, как занозы стали появляцца и в моей жопе.
— Ща, ща… Подожди… Тут говнищем пасёт, я так не могу… — пыхтел мерский наёбщик, и тихо шептал: — Памела Андерсон… Большие сиськи… Да, да! Я хочю тебя, девочка мая!
Сука. Мерская тварь. Но, на самом деле, мне было уже до пизды, чо он там себе представляет, чтоб наконец кончить. Жопа болела шопесдец.
— ПАМЕЛААААААААААААА!!!! — взревел Сирожа, и обильно кончил куда-то на пол.
— Наконец-то… — сухими губами прошелестел мой рот, и я, кряхтя, сползла со стола.
— А чо вы тут делаете? — раздался сбоку гундосый голос, и отчаянно завоняло сраньём.
Я ойкнула, и плюхнулась на стул, закрыв одной ладонью и обе сиськи, и до кучи песду.
— ПАШОЛ НАХУЙ, ПИДАР!!!! — одновременно завопили Сирожина глотка и мой пересохшый рот, а Вовчик заинтересовался:
— А чо это такое?
Мы не успели среагировать, и Вовчик, присев на корточки, тыцнул пальцев в то, что нахуячил на пол Сирожа, благодаря сиськам Памелы Андерсон…
— Это что? — спросил племяннек, и сунул палец в рот.
— Это пиздец. — Грустно то ли ответил, то ли подвёл итог Сирожа, и посмотрел на меня.
А меня уже не было.
Закрыв одной рукой рот, а в другой крепко сжимая свои шмотки, я неслась по тёмным коридорам сауны для железнодорожников, и думала только о том, чтоб успеть добежать до сортира. Причом, где находицца этот сортир — я нихуя не знала.
Гулким эхом за моей спиной отдавался Сирожын голос:
— Йуный партизан, бля! Следопыт ебучий! Какого хуя ты припёрся, жертва аборта????
Я бежала долго-долго… И мне даже блевать расхотелось.
И, наоборот, очень захотелось жыть, когда я обнаружила за какой-то случайной дверью выход на улицу, и Сирожын драндулет.
Судорожно напялив на себя джинсы и свитер наизнанку, я вскарабкалась на веласипет, и въебала по дороге.
Наверное, добрый Боженька иногда обо мне вспоминает, и кидает щедрой рукой утешытельные призы, патамушта через полчаса езды по тёмному лесу я, наконец, выкатила на знакомую дорогу, ведущую к моей даче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
Груть моя сдулась, в боку закололо, и в носу защипало от горя и обиды.
Серёжа ещё раз подрочил свой звонок, и примирительно ответил:
— Я дам тебе двести рублей, если ты перестанеш обливацца своим майским дустом, а ещё на триста свожу тебя в кафешку возле булочной. Пирожных пожрёш хоть раз в жизни от пуза. Я ж рыцарь, хуле там. И ваще я тибя ебать сегодня и не собирался. Мы сёдня в гости едем. К маим друзьям. В очень приличное место.
Я вытерла сопли, и икнула:
— Без ебли? Чесна-чесна?
«Дзынь-дзынь» — вздрючил свой клаксон Сирожа, и лихо подмигнул:
— Обещаю!
А я поверила. И зря. И очень дажы зря.
Серёжин веласипет долго вёз меня по лесу, и еловые ветки хуячили меня по морде.
Дважды я падала с велосипетной рамы, и больно ударялась остатками жопы о какие-то пни. Было неприятно, и в гости уже не хотелось.
Но вдруг Серёжа резко затормозил, уронив меня в третий раз куда-то под велосипедные калёса, и гордо простирая руку, соопщил:
— Мы приехали!
Я вылезла из-под калёс, вытерла глаза рукавом, и всмотрелась в вывеску на стоящем передо мной здании. Там было написано «Сауна для железнодорожников».
— Что это? — спросила я, и реально зассала. Ибо пиздец. Што такое сауна для железнодорожникоф я не знала, но приблизительно догадывалась. И ещё я не взяла с собой компас, и в душе не ебала в какую сторону мне бежать до дому, если я щас решу совершыть побег.
А что побег надо совершать немедленно — это я уже, в принципе, и так решыла. Воображение тут же нарисовало мне картину.
Щас Сирожа йобнет мне своим виласипетом по жопе, я влечу в сауну для железнодорожникоф, и попаду в объятия жырного машыниста, с войлочными каками в пупке. Он басисто захохочет, и крикнет: «Эгегей, бля! Пиздуй сюда, братва!» — и из всех щелей полезут десятки голых машынистоф, которые будут ебать меня в жопу, похабно улюлюкая, и тренькая в веласипедный звонок при каждом аргазме.
Меня затошнило, и я посмотрела на Серёжу.
Даже в темноте он разглядел, как под слоем грязи на моём лице проступила трупная зелень.
— Ты чо, дура шоле? Тут у миня друк сторожем работает. Ему скушно, понимаеш? Щас просто посидим, побухаем, поиграем в картишки, и я тибя отвезу домой, не сцы.
— Песдиш? — недоверчиво и трогательно спросила я, и позеленела ещё больше.
— Нихуя! — забожылся Сирожа, и взял меня за руку. — пашли, чо встала как шланг на морозе?
И я пашла.
Сирожа не напесдел. В сауне действительно сидел какой-та фраер. Но не один. С ним рядом сидел даун. Такой Робин Бобин Барамбек. Полиграф Полиграфыч Шарикоф, бля. И жрал свои козяфки.
— Привет, Вася, — поздоровался с фраером Сирожа, и спросил: — А это чозахуй?
— Привет, Сирожа, — ответил Вася, и пояснил: — Это мой племяннек Вовчик. Не обращай внимания, он безобидный.
— Срать хочу. — Равнодушно доложил безобидный Вовчик, и смачно бзднул.
— Сри. — Вежливо разрешил племяннику дядя, и ткнул в меня пальцем: — Это кто?
— Баба моя, Лидка. — гордо ответил Серёжа, и погладил меня по костлявым плечам. — Я ж без неё теперь никуда, Вась.
Я хотело было снова надуть груть, но почему-то не получилось. Ну и хуй с ней.
— Я посрал. — Снова равнодушно доложил племяннек, и мы все сразу почуяли, что он не напесдел.
— Ебаная тётя, как ты исхудала… — вздохнул Вася, встал, подошол к Вовчику, и пнул его ногой: — вставай, упырь, в душ тебя отведу.
— Не пайду, — вдруг ожил племяннек, и ткнул в меня пальцем: — Я хочу, штоп она со мной рядом села!
Я уже открыла рот, чтоб заорать, но Сирожа меня опередил:
— Она не сядет рядом с тем, кто срёт в штаны. Пиздуй мыцца.
Вовчик радостно заржал, и пулей вылетел куда-то в соседнюю дверь, оставив после себя устойчивый запах говна.
— Я с ним не сяду… — Я сразу решила внести ясность в этот вопрос.
— И не надо. Щас его Васька в душе запрёт, и вернёцца. А пока он не вернулся…
Глаза Сирожы заблестели, а его руки нырнули куда-то под мой свитер.
— Где ж у тя сиськи-то, хоспадя… — Бормотал, нарушывшый слово, Сирожа, и мацал мои кости.
— Ты ж обещал, чмо… — Обречённо напомнила я, понимая что миня гнусно наебали.
— Я щущуть… Я только туда и обратно, ага?
Свитер мой швырнули на пол, и теперь пыхтели над джинсами.
— Ага…
А хуле делать-то? Сама ж сюда припёрлась, уродины кусок… Вот и не ной типерь.
… Я лежала на деревянном столе, и пела про себя: «Ведь я простой студент, а ты просто пацан, и все завидуют нам, таким простым друзьам!»
Нацепляв спиной множество заноз, я трижды пропела песню про студента, но Сирожа отчего-то не кончал.
— Кончай уже, бля! — не выдержала я, ощющая, как занозы стали появляцца и в моей жопе.
— Ща, ща… Подожди… Тут говнищем пасёт, я так не могу… — пыхтел мерский наёбщик, и тихо шептал: — Памела Андерсон… Большие сиськи… Да, да! Я хочю тебя, девочка мая!
Сука. Мерская тварь. Но, на самом деле, мне было уже до пизды, чо он там себе представляет, чтоб наконец кончить. Жопа болела шопесдец.
— ПАМЕЛААААААААААААА!!!! — взревел Сирожа, и обильно кончил куда-то на пол.
— Наконец-то… — сухими губами прошелестел мой рот, и я, кряхтя, сползла со стола.
— А чо вы тут делаете? — раздался сбоку гундосый голос, и отчаянно завоняло сраньём.
Я ойкнула, и плюхнулась на стул, закрыв одной ладонью и обе сиськи, и до кучи песду.
— ПАШОЛ НАХУЙ, ПИДАР!!!! — одновременно завопили Сирожина глотка и мой пересохшый рот, а Вовчик заинтересовался:
— А чо это такое?
Мы не успели среагировать, и Вовчик, присев на корточки, тыцнул пальцев в то, что нахуячил на пол Сирожа, благодаря сиськам Памелы Андерсон…
— Это что? — спросил племяннек, и сунул палец в рот.
— Это пиздец. — Грустно то ли ответил, то ли подвёл итог Сирожа, и посмотрел на меня.
А меня уже не было.
Закрыв одной рукой рот, а в другой крепко сжимая свои шмотки, я неслась по тёмным коридорам сауны для железнодорожников, и думала только о том, чтоб успеть добежать до сортира. Причом, где находицца этот сортир — я нихуя не знала.
Гулким эхом за моей спиной отдавался Сирожын голос:
— Йуный партизан, бля! Следопыт ебучий! Какого хуя ты припёрся, жертва аборта????
Я бежала долго-долго… И мне даже блевать расхотелось.
И, наоборот, очень захотелось жыть, когда я обнаружила за какой-то случайной дверью выход на улицу, и Сирожын драндулет.
Судорожно напялив на себя джинсы и свитер наизнанку, я вскарабкалась на веласипет, и въебала по дороге.
Наверное, добрый Боженька иногда обо мне вспоминает, и кидает щедрой рукой утешытельные призы, патамушта через полчаса езды по тёмному лесу я, наконец, выкатила на знакомую дорогу, ведущую к моей даче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151