— Я это… Всё правильно сделала?
Папа отвернулся к окну, и в отражении стекла я увидела, что он улыбается.
Наклонившись, я поцеловала отца в щёку, и через полминуты входная дверь хлопнула в третий раз.
Телефонный звонок разбудил меня в восемь утра. В воскресенье.
— Доча… — Печально сказала телефонная трубка материнским голосом, и замолчала.
— Что случилось? — Кисло спросила я. Партизан из папы хуёвый. Не мог телефон получше спрятать.
— Радость большая случилась. — Голос мамы стал ещё печальней, чем был. — К тебе едет дядя Алик с Урала.
Билет на вчерашний трамвай
14-02-2008 01:06
Прим. автора: С днём рождения, Денис!
«Лёлик, солнце, я тебя люблю, но замуж не пойду…» — запел мой телефон, и я нажала на зелёную кнопку:
— Ну что, опять код домофона забыл?
— А я его и не помнил никогда.
— Даже так? Тогда пиздуй домой. Ты должен его знать как номер своего паспорта.
— А я и номер паспорта своего не знаю.
— Это меняет дело. Нажимай двадцать шесть…
— Нажал.
— Гы, я тебя наебала. Сбрось двадцать шесть, нажимай четырнадцать, потом ключик, потом… Ты нажимаешь?
— Нет. Ты ж глумишься, сука такая.
— Блять… Послал Бог мудака на мою голову… Не глумлюсь я уже. Нажимай четырнадцать…
— Я уже в лифте, гы.
— Один-ноль в твою пользу, Боков.
Нажимаю на красную телефонную кнопку, и иду открывать дверь.
— Припёрся? — риторически спрашиваю я у четырёх пакетов с рекламой супермаркета «Седьмой континент»
— Не припёрся, а честь тебе оказал великую, дура. Подвинься, я войду… Слушай, ты когда этот сиротский коврик выбросишь, а? Каждый раз как захожу, и его вижу — мне плакать хочется. Тебе новый подарить?
— Подари. А чо ты мне принёс?
Четыре пакета опускаются на пол, и за ними появляется красное лицо Бокова.
— Нихуя и луку мешок. Всё, что просила — то и принёс.
— А почему так много?
— А потому что я не первый год тебя знаю. Щас половина в помойку уйдёт, кулинар, блин.
Хмурюсь.
— А хули тогда ко мне пришёл? Шёл бы в ресторан.
— Знаешь, после двух тортов с кремовыми розочками потом непременно тянет на Бородинский хлебушек.
— Говнюк.
— Я тебя тоже люблю. Иди, пакеты разбирай.
Пока Боков моет руки, я разбираю пакеты. Сметана, масло, сгущёнка, консервированные персики…
— Боков! — Ору куда-то, — Боков! А соду купил?
Слышен звук воды, спускаемой в унитаз, и голос Бокова:
— Блять, у тебя хоть что-нибудь дома есть, а? Муки нету, масла нету, соды, блять — и той нету!
— У меня есть на жопе шерсть. А соды нету. Зачем она мне?
— Действительно. Зачем она тебе? От водянки мозга сода, по-моему, не помогает.
— Это точно. Как вспомню, сколько я на тебя тогда соды перевела — и всё зря…
— А по жопе?
— А по яйцам?
— А поцеловать?
Целую розовую Боковскую щёку, и командую:
— Так, открой мне вон ту банку… Нет, не персики, сначала сгущёнку. Ага… Потом масло возьми, и сунь на десять секунд в микроволновку. Только фольгу сними. И миску вон ту дай.
Энергично взбиваю миксером в миске ингридиенты.
— Боков?
— Что ещё?
— Слушай, у меня мужик новый…
— Ёбаная тётя, как ты исхудала… Кто на этот раз? Где откопала?
— Боков, это любовь. Точно. Я прям уверена. Зовут Петей, познакомились в метро. Там какой-то упырь мне на ногу чуть не нассал, а Петя ему дал…
— В жопу?
— По себе не суди. В гычу.
— Романтично. Уже романтично. Продолжай.
— Не буду. Ты глумишься.
— Держи персики… Блин, ну куда ты грязными лапами за банку, а? Руки вытри… Вот… Да не глумлюсь я. Просто про твоих Петь я восемь лет слышу. И вечно у тебя любовь до гроба.
— Миску возьми. Ага… Вон туда её… Теперь муку отмерь, два стакана. Фартук напяль, испачкаешься… Боков, у тебя чёрствое сердце. И души нет. Я влюбилась.
— Хуй большой?
— Хуй большой. Тьфу, блять… Не знаю я, какой у него хуй. Дай сметану.
— На. Всё с тобой понятно.
Отворачиваюсь, и наливаю жидкое тесто в форму.
— Ничего тебе не понятно. Я — баба. Я имею право…
— Да ты всё подряд имеешь.
— А вот и нет!
— А вот и да!
С грохотом захлопываю дверцу духовки.
— Вот нахуя ты пришёл, спрашивается?
— На тортик.
— Вот сиди, и жди свой тортик, понял? Зараза…
Вытираю руки о полотенце, и прикуриваю сигарету:
— Форточку открой, и сними фартук. Поварёнок, блять.
— Тебе соку налить?
— Налей. Вот почему ты, Боков, такая циничная тварь, а? Скажи мне!
— Нет, Лидка. Я не тварь. Я — твоя совесть.
— Ебала я такую совесть.
— Это точно. Я же сказал, что ты всё подряд…
— Три раза по пьяни нещитово.
— Двадцать четыре. И по трезвому.
— Считал?
— А то ж… Это тебе как жопу вытереть, а вот я…
— Ненавижу.
— И я тебя. Тортик не сгорит?
Выбрасываю окурок в форточку, и бегу к плите.
— Дай прихватку. Да не эту, а вон ту, толстую. Жёлтая у меня для красоты тут висит.
Отворачивая лицо от духовки, вытаскиваю противень.
— Сгорел? — интересуется Боков.
— Хуй тебе. Дай доску разделочную. И нож.
Вываливаю круглый толстый корж на доску, и начинаю осторожно разрезать его на два тонких пласта.
— Лидк…
Молчу.
— Лидосина…
Молчу.
— Ладно, извини. Хуйню сморозил.
Молчу. Снова молчу. Опираюсь двумя руками на стол, и поворачиваюсь к Бокову:
— В том-то и дело, что не хуйню…
— Брось, Лидк. Нормальная ты баба. Петя у тебя? Замечательно. Наверняка Петя этот хороший мужик. Ты меня не слушай, я ж из ревности всё.
Тупо смотрю на пар, поднимающийся из разрезанного коржа…
— Боков, он безработный алкаш…
— Преувеличиваешь небось. Наверное, пиво пьёт по пятницам?
— И по субботам. И водку в воскресенье.
— Ну и я пью. И пиво люблю. И водку по воскресеньям. Сегодня у нас что? Воскресенье? Слушай, у тебя водка есть?
— Не надо, Боков. Я дура. Я знаю…
Тёплые руки на моих плечах. Носом почти ткнулась в остывшее тесто.
— Не плачь. Ты пойми, я ж добра тебе хочу. Я ж сам за тебя в огонь и воду, знаешь ведь…
Шмыгаю носом.
— Добра… А кто в пятом класе мне чуть череп арматурой не проломил, а?
— Опять двадцать пять… Сто раз тебе говорил: я тебя со Скотниковой перепутал!
— Врёшь ты всё, и ссышь ты в тумбу. Скотникова выше меня ростом! И жопа у неё была метр на метр! Как ты нас перепутать мог?
— Ой, не надо ля-ля… Жопа у Ирки была что надо. И сиськи уже тогда клёвые. А у тебя их до сих пор нету.
— Есть!
— Нету!
— Есть!
Злюсь уже.
— Есть. И красивые…
Улыбнулась.
— Боков, и не думай даже…
— Я и не думаю. Я уже пять лет ни о чём таком не думаю.
Поворачиваюсь к нему лицом, и смотрю прямо в глаза:
— Динька… Ты на меня не обижаешься?
— Корж остыл? Давай крем намазывай. Я персики порезал, щас дам.
— Динь, ты не обижаешься?
— Нет.
— Боков… Ты… Ты мой лучший друг. Даже больше. Ты мой брат. У тебя даже улыбка как у меня…
— Это у тебя, как у меня. Я тебя старше на полтора месяца.
— Пусть так. Я люблю тебя. Я очень сильно тебя люблю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
Папа отвернулся к окну, и в отражении стекла я увидела, что он улыбается.
Наклонившись, я поцеловала отца в щёку, и через полминуты входная дверь хлопнула в третий раз.
Телефонный звонок разбудил меня в восемь утра. В воскресенье.
— Доча… — Печально сказала телефонная трубка материнским голосом, и замолчала.
— Что случилось? — Кисло спросила я. Партизан из папы хуёвый. Не мог телефон получше спрятать.
— Радость большая случилась. — Голос мамы стал ещё печальней, чем был. — К тебе едет дядя Алик с Урала.
Билет на вчерашний трамвай
14-02-2008 01:06
Прим. автора: С днём рождения, Денис!
«Лёлик, солнце, я тебя люблю, но замуж не пойду…» — запел мой телефон, и я нажала на зелёную кнопку:
— Ну что, опять код домофона забыл?
— А я его и не помнил никогда.
— Даже так? Тогда пиздуй домой. Ты должен его знать как номер своего паспорта.
— А я и номер паспорта своего не знаю.
— Это меняет дело. Нажимай двадцать шесть…
— Нажал.
— Гы, я тебя наебала. Сбрось двадцать шесть, нажимай четырнадцать, потом ключик, потом… Ты нажимаешь?
— Нет. Ты ж глумишься, сука такая.
— Блять… Послал Бог мудака на мою голову… Не глумлюсь я уже. Нажимай четырнадцать…
— Я уже в лифте, гы.
— Один-ноль в твою пользу, Боков.
Нажимаю на красную телефонную кнопку, и иду открывать дверь.
— Припёрся? — риторически спрашиваю я у четырёх пакетов с рекламой супермаркета «Седьмой континент»
— Не припёрся, а честь тебе оказал великую, дура. Подвинься, я войду… Слушай, ты когда этот сиротский коврик выбросишь, а? Каждый раз как захожу, и его вижу — мне плакать хочется. Тебе новый подарить?
— Подари. А чо ты мне принёс?
Четыре пакета опускаются на пол, и за ними появляется красное лицо Бокова.
— Нихуя и луку мешок. Всё, что просила — то и принёс.
— А почему так много?
— А потому что я не первый год тебя знаю. Щас половина в помойку уйдёт, кулинар, блин.
Хмурюсь.
— А хули тогда ко мне пришёл? Шёл бы в ресторан.
— Знаешь, после двух тортов с кремовыми розочками потом непременно тянет на Бородинский хлебушек.
— Говнюк.
— Я тебя тоже люблю. Иди, пакеты разбирай.
Пока Боков моет руки, я разбираю пакеты. Сметана, масло, сгущёнка, консервированные персики…
— Боков! — Ору куда-то, — Боков! А соду купил?
Слышен звук воды, спускаемой в унитаз, и голос Бокова:
— Блять, у тебя хоть что-нибудь дома есть, а? Муки нету, масла нету, соды, блять — и той нету!
— У меня есть на жопе шерсть. А соды нету. Зачем она мне?
— Действительно. Зачем она тебе? От водянки мозга сода, по-моему, не помогает.
— Это точно. Как вспомню, сколько я на тебя тогда соды перевела — и всё зря…
— А по жопе?
— А по яйцам?
— А поцеловать?
Целую розовую Боковскую щёку, и командую:
— Так, открой мне вон ту банку… Нет, не персики, сначала сгущёнку. Ага… Потом масло возьми, и сунь на десять секунд в микроволновку. Только фольгу сними. И миску вон ту дай.
Энергично взбиваю миксером в миске ингридиенты.
— Боков?
— Что ещё?
— Слушай, у меня мужик новый…
— Ёбаная тётя, как ты исхудала… Кто на этот раз? Где откопала?
— Боков, это любовь. Точно. Я прям уверена. Зовут Петей, познакомились в метро. Там какой-то упырь мне на ногу чуть не нассал, а Петя ему дал…
— В жопу?
— По себе не суди. В гычу.
— Романтично. Уже романтично. Продолжай.
— Не буду. Ты глумишься.
— Держи персики… Блин, ну куда ты грязными лапами за банку, а? Руки вытри… Вот… Да не глумлюсь я. Просто про твоих Петь я восемь лет слышу. И вечно у тебя любовь до гроба.
— Миску возьми. Ага… Вон туда её… Теперь муку отмерь, два стакана. Фартук напяль, испачкаешься… Боков, у тебя чёрствое сердце. И души нет. Я влюбилась.
— Хуй большой?
— Хуй большой. Тьфу, блять… Не знаю я, какой у него хуй. Дай сметану.
— На. Всё с тобой понятно.
Отворачиваюсь, и наливаю жидкое тесто в форму.
— Ничего тебе не понятно. Я — баба. Я имею право…
— Да ты всё подряд имеешь.
— А вот и нет!
— А вот и да!
С грохотом захлопываю дверцу духовки.
— Вот нахуя ты пришёл, спрашивается?
— На тортик.
— Вот сиди, и жди свой тортик, понял? Зараза…
Вытираю руки о полотенце, и прикуриваю сигарету:
— Форточку открой, и сними фартук. Поварёнок, блять.
— Тебе соку налить?
— Налей. Вот почему ты, Боков, такая циничная тварь, а? Скажи мне!
— Нет, Лидка. Я не тварь. Я — твоя совесть.
— Ебала я такую совесть.
— Это точно. Я же сказал, что ты всё подряд…
— Три раза по пьяни нещитово.
— Двадцать четыре. И по трезвому.
— Считал?
— А то ж… Это тебе как жопу вытереть, а вот я…
— Ненавижу.
— И я тебя. Тортик не сгорит?
Выбрасываю окурок в форточку, и бегу к плите.
— Дай прихватку. Да не эту, а вон ту, толстую. Жёлтая у меня для красоты тут висит.
Отворачивая лицо от духовки, вытаскиваю противень.
— Сгорел? — интересуется Боков.
— Хуй тебе. Дай доску разделочную. И нож.
Вываливаю круглый толстый корж на доску, и начинаю осторожно разрезать его на два тонких пласта.
— Лидк…
Молчу.
— Лидосина…
Молчу.
— Ладно, извини. Хуйню сморозил.
Молчу. Снова молчу. Опираюсь двумя руками на стол, и поворачиваюсь к Бокову:
— В том-то и дело, что не хуйню…
— Брось, Лидк. Нормальная ты баба. Петя у тебя? Замечательно. Наверняка Петя этот хороший мужик. Ты меня не слушай, я ж из ревности всё.
Тупо смотрю на пар, поднимающийся из разрезанного коржа…
— Боков, он безработный алкаш…
— Преувеличиваешь небось. Наверное, пиво пьёт по пятницам?
— И по субботам. И водку в воскресенье.
— Ну и я пью. И пиво люблю. И водку по воскресеньям. Сегодня у нас что? Воскресенье? Слушай, у тебя водка есть?
— Не надо, Боков. Я дура. Я знаю…
Тёплые руки на моих плечах. Носом почти ткнулась в остывшее тесто.
— Не плачь. Ты пойми, я ж добра тебе хочу. Я ж сам за тебя в огонь и воду, знаешь ведь…
Шмыгаю носом.
— Добра… А кто в пятом класе мне чуть череп арматурой не проломил, а?
— Опять двадцать пять… Сто раз тебе говорил: я тебя со Скотниковой перепутал!
— Врёшь ты всё, и ссышь ты в тумбу. Скотникова выше меня ростом! И жопа у неё была метр на метр! Как ты нас перепутать мог?
— Ой, не надо ля-ля… Жопа у Ирки была что надо. И сиськи уже тогда клёвые. А у тебя их до сих пор нету.
— Есть!
— Нету!
— Есть!
Злюсь уже.
— Есть. И красивые…
Улыбнулась.
— Боков, и не думай даже…
— Я и не думаю. Я уже пять лет ни о чём таком не думаю.
Поворачиваюсь к нему лицом, и смотрю прямо в глаза:
— Динька… Ты на меня не обижаешься?
— Корж остыл? Давай крем намазывай. Я персики порезал, щас дам.
— Динь, ты не обижаешься?
— Нет.
— Боков… Ты… Ты мой лучший друг. Даже больше. Ты мой брат. У тебя даже улыбка как у меня…
— Это у тебя, как у меня. Я тебя старше на полтора месяца.
— Пусть так. Я люблю тебя. Я очень сильно тебя люблю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151