– Улыбка засветилась уже и во взгляде. – Интересно, в чем же секрет этих синих глаз? – задумчиво произнес я, чтобы поддержать улыбку. Но Асет восприняла вопрос серьезно.
– Ты же не веришь во всю ту чепуху о том, что твердые части тела – от отца, а мягкие – от матери! – упрекнула меня она. – Узахор сказал мне однажды, что у матери его отца были голубые глаза. А у ее детей не было. И у внуков тоже. Если у меня глаза от отца, почему у бабушки Узахора не было детей с глазами, как у нее самой?
Я пожал плечами и развел руками, ибо ответить мне было нечего. Но сведения, которые она раскрыла так беззаботно, подтвердили мои предположения: Узахор был отцом Рамоса. И действительно, это объясняет, что Асет получила в наследство не только богатую коллекцию свитков Узахора, но и его дом на западе Уасета, и таким образом сама стала богатой женщиной. Пока дом пустует, за ним приглядывает один из верных слуг старика, и это служит постоянным напоминанием о том, что Рамос без проблем найдет дочери выгодную партию. Уже пять месяцев прошло с тех пор, как Асет отпраздновала свой пятнадцатый день рождения, и два года с тех пор, как Узахор прошел через тростники.
Когда мы прощались, Асет дотронулась до моей руки и улыбнулась с некоторой горечью.
– Больше всего я боюсь, Тенра, что ты устанешь от моих вопросов, от моей… ребячливости.
От удивления у меня замерз язык и спутались мысли. Она же достаточно хорошо понимает меня и знает, что я никогда не считал ее вопросы детскими. Может, она прочла что-то в письмах, которые Пагош приносит от Верховного Жреца? Почему еще Асет могла вообразить, что я ее оставлю? Разве что кто-нибудь – возможно, Пагош – вбил ей в голову мысль, что я собираюсь жениться.
– Куда более вероятно, что это ты меня покинешь, как раз именно потому, что ты больше не ребенок. – Я был уверен, что моя печальная улыбка выдала меня, так как Асет обняла меня рукой за шею и прижалась щекой к моей щеке – это объятие было не только неожиданным, но и не похожим на детское.
Полагаю, она любит меня по-своему, так же, как Пагоша и Мену, или Хари. Но моя любовь к ней – это не любовь учителя или опекуна. Я вижу Асет во сне. Когда я бодрствую, ищу ее взглядом, и получается, что я неспокоен независимо от того, поблизости она или нет. Когда Асет входит в комнату, кровь приливает и к чреслам и к лицу, а в ушах стоит оглушительный шум, сквозь который пробивается только мысль о том, чего я никогда не получу и о чем не должен даже помышлять.
В последнее время в темноте ночи я даже ощущаю прикосновение ее губ или рук, и я мучаюсь, и мне приходится теперь оберегать ее и от себя, как и от чужаков, стучащихся в мою дверь.
Год пятый правления Хоремхеба
(1343 до н. э.)
День 12-й, четвертый месяц всходов
Никогда меня не охватывало настолько четкое осознание того, что в жизни все повторяется, как в те минуты, когда я шел за Пагошем через двор великого храма Амона. Хотя там многое изменилось. Черная гранитная статуя Тутанхамона, стоявшая между колен Амона, валяется на земле, и это зрелище пробудило во мне печаль и тоску по давно ушедшим невинным временам. Храм Атону, построенный Еретиком, где в свое время Нефертити подняла меч над собственной головой в короне, тоже был разнесен на части, там, где он стоял, осталась лишь куча мусора.
– Не было бы мудрее встретиться в другом месте? – возмутился я, когда Пагош пришел за мной, а пылающий диск Ра скользнул за западные утесы.
– Лучше встречаться там, где он принимает всех, кому есть что сказать, – пробурчал он, по-прежнему не желая рассказывать что-либо в спешке, будь то посланец Фараона или Верховный Жрец Пта. В любом случае, никого не должно заботить, с кем встречается Верховный Жрец.
Но сейчас, когда мы проходили мимо основания нового столба Хоремхеба, по сравнению с которым даже великие врата Аменхотепа Великолепного кажутся крошечными, Пагош попытался внушить мне бодрость.
– На дороге, по которой мы идем, нас никто не увидит, а стены личного кабинета Рамоса толсты, как в гробнице.
Мы подошли к окружавшим святилище кельям, которые казались еще более священными и потаенными благодаря близкому расположению к обиталищу бога. Далее мы прошли по галерее с колоннами, где от настенных канделябров доносился запах ароматического масла. Вдалеке слышалось монотонное пение жрецов, совершающих омовения на берегах Священного Озера, а в следующую секунду мы снова вышли на открытое пространство, под великолепное зарево медного неба. Я замедлил шаг, чтобы насладиться прощальным подарком Ра, ибо это зрелище всегда пробуждало во мне острое ощущение того, что я живу, даже несмотря на то, что великий бог умирает. Когда мой взгляд вернулся на землю, я увидел громадные каменные плиты, запятнанные кровью скота, гусей и козлов, – ужасающее напоминание о том, где я нахожусь. И почему.
Я поспешил догнать Пагоша, ожидавшего меня у маленького пруда, и мы перешли через него по камням. К тому времени, как мы добрались до узкой деревянной двери, я уже совсем потерял ориентацию, и сказал об этом Пагошу.
– Этим путем ходят только ученики, которым поручено следить за домом Амона, – объяснил он, – так что смотри, не споткнись о метлу.
Прихожая освещалась двумя небольшими масляными лампами, Пагош взял одну, чтобы освещать наш путь по узкому длинному коридору. На стенах были нарисованы бородатые враги Двух Земель со связанными за спиной руками, и весь этот строй возглавлял Тутмос на своем любимом слоне. Пагош положил руку на живот огромного зверя, и часть стены беззвучно скользнула назад.
– Быстрее, пока она снова не закрылась, – поторопил он, а сам начал зажигать от своей лампы один фитиль за другим, пока золотистое пламя не залило всю комнату. Это место по какой-то чудесной причине казалось живым, и я сразу узнал, что это как раз тот зоопарк, который искала Асет, когда по ошибке зашла в святыню бога. – Как я вижу, ты узнаешь это место, – прокомментировал Пагош, пока я оборачивался, чтобы осмотреть все стены.
– А Рамос знает…
– Иначе почему бы еще он выбрал это место в качестве своего святилища? По крайней мере, здесь с ним ее дух, если не тело.
В этот миг в дверь вошел Рамос, а я опустился на колени в знак почтения Верховному Жрецу, если не самому человеку.
– Встань на ноги, суну, – приказал он, проходя мимо. – Можешь уже показывать свое истинное лицо. Я знаю тебя слишком хорошо.
Я встал и заметил, что он снял жреческую атрибутику и бросил ее на каменную скамью с грудой цветных подушек, сначала белый немес , потом синдон в тонкую складку, два золотых браслета и тяжелое кольцо, и, наконец, нагрудник с драгоценными камнями. Когда он повернулся ко мне, на нем осталась только складчатая набедренная повязка, подвязанная фиолетовым поясом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
– Ты же не веришь во всю ту чепуху о том, что твердые части тела – от отца, а мягкие – от матери! – упрекнула меня она. – Узахор сказал мне однажды, что у матери его отца были голубые глаза. А у ее детей не было. И у внуков тоже. Если у меня глаза от отца, почему у бабушки Узахора не было детей с глазами, как у нее самой?
Я пожал плечами и развел руками, ибо ответить мне было нечего. Но сведения, которые она раскрыла так беззаботно, подтвердили мои предположения: Узахор был отцом Рамоса. И действительно, это объясняет, что Асет получила в наследство не только богатую коллекцию свитков Узахора, но и его дом на западе Уасета, и таким образом сама стала богатой женщиной. Пока дом пустует, за ним приглядывает один из верных слуг старика, и это служит постоянным напоминанием о том, что Рамос без проблем найдет дочери выгодную партию. Уже пять месяцев прошло с тех пор, как Асет отпраздновала свой пятнадцатый день рождения, и два года с тех пор, как Узахор прошел через тростники.
Когда мы прощались, Асет дотронулась до моей руки и улыбнулась с некоторой горечью.
– Больше всего я боюсь, Тенра, что ты устанешь от моих вопросов, от моей… ребячливости.
От удивления у меня замерз язык и спутались мысли. Она же достаточно хорошо понимает меня и знает, что я никогда не считал ее вопросы детскими. Может, она прочла что-то в письмах, которые Пагош приносит от Верховного Жреца? Почему еще Асет могла вообразить, что я ее оставлю? Разве что кто-нибудь – возможно, Пагош – вбил ей в голову мысль, что я собираюсь жениться.
– Куда более вероятно, что это ты меня покинешь, как раз именно потому, что ты больше не ребенок. – Я был уверен, что моя печальная улыбка выдала меня, так как Асет обняла меня рукой за шею и прижалась щекой к моей щеке – это объятие было не только неожиданным, но и не похожим на детское.
Полагаю, она любит меня по-своему, так же, как Пагоша и Мену, или Хари. Но моя любовь к ней – это не любовь учителя или опекуна. Я вижу Асет во сне. Когда я бодрствую, ищу ее взглядом, и получается, что я неспокоен независимо от того, поблизости она или нет. Когда Асет входит в комнату, кровь приливает и к чреслам и к лицу, а в ушах стоит оглушительный шум, сквозь который пробивается только мысль о том, чего я никогда не получу и о чем не должен даже помышлять.
В последнее время в темноте ночи я даже ощущаю прикосновение ее губ или рук, и я мучаюсь, и мне приходится теперь оберегать ее и от себя, как и от чужаков, стучащихся в мою дверь.
Год пятый правления Хоремхеба
(1343 до н. э.)
День 12-й, четвертый месяц всходов
Никогда меня не охватывало настолько четкое осознание того, что в жизни все повторяется, как в те минуты, когда я шел за Пагошем через двор великого храма Амона. Хотя там многое изменилось. Черная гранитная статуя Тутанхамона, стоявшая между колен Амона, валяется на земле, и это зрелище пробудило во мне печаль и тоску по давно ушедшим невинным временам. Храм Атону, построенный Еретиком, где в свое время Нефертити подняла меч над собственной головой в короне, тоже был разнесен на части, там, где он стоял, осталась лишь куча мусора.
– Не было бы мудрее встретиться в другом месте? – возмутился я, когда Пагош пришел за мной, а пылающий диск Ра скользнул за западные утесы.
– Лучше встречаться там, где он принимает всех, кому есть что сказать, – пробурчал он, по-прежнему не желая рассказывать что-либо в спешке, будь то посланец Фараона или Верховный Жрец Пта. В любом случае, никого не должно заботить, с кем встречается Верховный Жрец.
Но сейчас, когда мы проходили мимо основания нового столба Хоремхеба, по сравнению с которым даже великие врата Аменхотепа Великолепного кажутся крошечными, Пагош попытался внушить мне бодрость.
– На дороге, по которой мы идем, нас никто не увидит, а стены личного кабинета Рамоса толсты, как в гробнице.
Мы подошли к окружавшим святилище кельям, которые казались еще более священными и потаенными благодаря близкому расположению к обиталищу бога. Далее мы прошли по галерее с колоннами, где от настенных канделябров доносился запах ароматического масла. Вдалеке слышалось монотонное пение жрецов, совершающих омовения на берегах Священного Озера, а в следующую секунду мы снова вышли на открытое пространство, под великолепное зарево медного неба. Я замедлил шаг, чтобы насладиться прощальным подарком Ра, ибо это зрелище всегда пробуждало во мне острое ощущение того, что я живу, даже несмотря на то, что великий бог умирает. Когда мой взгляд вернулся на землю, я увидел громадные каменные плиты, запятнанные кровью скота, гусей и козлов, – ужасающее напоминание о том, где я нахожусь. И почему.
Я поспешил догнать Пагоша, ожидавшего меня у маленького пруда, и мы перешли через него по камням. К тому времени, как мы добрались до узкой деревянной двери, я уже совсем потерял ориентацию, и сказал об этом Пагошу.
– Этим путем ходят только ученики, которым поручено следить за домом Амона, – объяснил он, – так что смотри, не споткнись о метлу.
Прихожая освещалась двумя небольшими масляными лампами, Пагош взял одну, чтобы освещать наш путь по узкому длинному коридору. На стенах были нарисованы бородатые враги Двух Земель со связанными за спиной руками, и весь этот строй возглавлял Тутмос на своем любимом слоне. Пагош положил руку на живот огромного зверя, и часть стены беззвучно скользнула назад.
– Быстрее, пока она снова не закрылась, – поторопил он, а сам начал зажигать от своей лампы один фитиль за другим, пока золотистое пламя не залило всю комнату. Это место по какой-то чудесной причине казалось живым, и я сразу узнал, что это как раз тот зоопарк, который искала Асет, когда по ошибке зашла в святыню бога. – Как я вижу, ты узнаешь это место, – прокомментировал Пагош, пока я оборачивался, чтобы осмотреть все стены.
– А Рамос знает…
– Иначе почему бы еще он выбрал это место в качестве своего святилища? По крайней мере, здесь с ним ее дух, если не тело.
В этот миг в дверь вошел Рамос, а я опустился на колени в знак почтения Верховному Жрецу, если не самому человеку.
– Встань на ноги, суну, – приказал он, проходя мимо. – Можешь уже показывать свое истинное лицо. Я знаю тебя слишком хорошо.
Я встал и заметил, что он снял жреческую атрибутику и бросил ее на каменную скамью с грудой цветных подушек, сначала белый немес , потом синдон в тонкую складку, два золотых браслета и тяжелое кольцо, и, наконец, нагрудник с драгоценными камнями. Когда он повернулся ко мне, на нем осталась только складчатая набедренная повязка, подвязанная фиолетовым поясом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113