Уже не обязательно было кричать, чтобы слышать друг друга, и я высказался по поводу нубийцев – Сенмута и друга детства фараона:
– Хикнефер играет роль дворцового любимца, а его брат предпочитает стоять в стороне – наблюдатель со страстью к целительству. Так что у них не только матери разные.
– Друг Тутанхамона возмужал во дворце, будучи заложником верности его отца старому Фараону, – напомнил мне Мена, – а Сенмут приехал в Уасет парнишкой лет пятнадцати. И приехал с единственной целью.
– Дом Жизни? – предположил я.
Он кивнул:
– У народа, к которому принадлежала его мать, есть обычай отрезать девочкам клиторы и внутренние губы. После этого внешние половые губы растирают до крови и пронзают шипами, чтобы они срослись вместе. Из-за этого в женщину не только сложно войти, но еще и большинство младенцев задыхаются прежде, чем успевают выбраться на свет, зачастую унося с собой и жизнь матери.
– Его мать погибла при родах?
– Нет, погибла его младшая сестра – после того, как ее обрезали. А он любил ее больше всех на свете. И ничего не мог сделать, чтобы этому помешать. Или остановить кровь.
– Неудивительно, – вздохнул я, вспоминая горечь, с которой он говорил о Бекенхонсе.
Мы направлялись к краю широкой пустоши, покрытой выцветшим песком, где перелетные птицы опускаются низко, чтобы отдохнуть на деревьях и в садах за ними. Среди каменистых холмиков и островков поросли от солнца прячутся еще и небольшие грызуны со змеями. И хотя соколы предпочитают уток и белых куропаток – вообще ловить жертву на лету – они ловят еще и мелких животных, чтобы съесть сердце, которое вырывают, пока оно еще бьется. Наделенные острым слухом и зрением, они видят лучше и дальше, чем любое другое живое существо, поэтому сокол может свалить ударом и животное величиной с шакала. Особенно самка, которая в полтора раза больше и сильнее самца.
Тутанхамон остановил свою колесницу, выпрыгнул и встал, постукивая ручкой хлыста по бедру, нетерпеливо ожидая, когда подъедут остальные. На нем был короткий передник и полосатый атев с расположенным вверху коршуном, вырезанным из тонкого листа золота: клюв его смотрел на лицо Фараона, а крылья простирались от уха до уха. Других церемониальных знаков на нем не было, кроме браслета с железным оком Гора и кинжала в ножнах, пристегнутого на бедрах. Тутанхамон отдал поводья охраннику и пошел туда, где как раз останавливались птицы и ловчие.
Лошади Мены приучены стоять, когда поводья привязывают к поручням колесницы, так что мы оставили их и пошли выпускать своих ястребов из клеток. Мой вырос в неволе: его достали из гнезда птенцом, – но лучших охотников ловят после того, как они научились летать и охотиться на свободе: ловят на голубя, стоящего не больше пары сандалий из папирусного тростника. В результате они более сильны духом, хотя и больше времени уходит на преодоление естественного страха птицы перед человеком. Но в конце концов птица начинает доверять тому, кто ее дрессирует, так что на волю они возвращаются редко. Мена натянул на руку толстый рукав из лошадиной шкуры и взял у сокольничего закрытую капюшоном птицу и заговорил с ней, чтобы успокоить.
– Видишь, как она топорщит перья в предвкушении убийства? Она чувствует приближение того возбуждающего момента, когда взлетит в поисках добычи. Ради этого она живет, даже если приходится проводить все остальное время под темным капюшоном, ожидая и голодая, так как кормят ее лишь тогда, когда она прилетит с тяжелым грузом.
– Значит, правду говорят, – спросил я, раз уж друг предоставил мне такую возможность, – что мужчинам нравится подчинять себе самку сокола, потому что они видят в ней дикую покинутую женщину?
– Возможно, – согласился он, когда мы несли птиц туда, где собрались остальные, – но все же самая притягательная женщина – одновременно и дикая, и скромная. И по правде говоря, мой воздерживающийся друг, у тебя яйца сморщатся от заброшенности, если ты не будешь исследовать такое на собственном опыте.
Мы уже слишком близко подошли к остальным, чтобы отвечать в том же духе, так что я придержал язык до того времени, когда можно будет дать достойный ответ. Меранх, огромная охотничья собака Царя, стоял рядом с хозяином, лениво помахивая хвостом, когда Тутанхамон гладил его по висящим ушам. Поводка на нем не было – он слушался команд.
– Мне нравится приезжать сюда, – сказал Фараон человеку, которого я не узнал, – потому что охотиться там, где дичи не слишком много и нет того, что птица любит больше всего, – вот настоящий вызов для моего Небесного Гора. Разумеется, в это время года количество перелетных птиц в наших полях снижается. – Он бросил взгляд на меня и живо улыбнулся, а я вспомнил, что они с Асет – одной крови. – И все равно я позволю вам досчитать до десяти, прежде чем выпущу в небо своего Небесного Гора.
– Я тоже, – согласился Хикнефер.
Мена было возразил, но Тутанхамон поднял руку:
– Это вполне маат. Наши птицы знают территорию, а ваши нет. – Свободной рукой он нащупал кожаные ремешки на ногах своей птицы, и золотой сокол затанцевал в предвкушении. – Будем ли заключать договор, что тот, чья птица первая принесет живую дичь, ставит кувшин лучшего вина?
Таким образом он скрыл свое приобретенное высокомерие за врожденной щедростью, и впервые я увидел в этом человеке бога. Я улыбнулся, надеясь дать ему что-то такое, что стало бы для него такой же редкостью, как его подарки для меня, – дух дружбы.
– А хозяин птицы, которая первая принесет ему добычу? – поинтересовался я на случай, если действия его ястреба окажутся несовершенными. – Может, пусть тоже ставит вино?
Тутанхамон рассмеялся:
– Согласен.
Он подождал, когда и Мена с Хикнефером его поддержат, затем мы с Меной встали рядом, чтобы выпустить птиц одновременно, а Тутанхамон и Хикнефер отошли на некоторое расстояние и сделали то же самое. Как только с птиц сняли капюшоны, Фараон начал считать, – сопровождаемый хором возбужденных криков и хлопаньем крыльев.
Через какое-то мгновение он стянул капюшон, и все мы благоговейно замерли, наблюдая, как его сокол поднимается в синее небо. Что человек мнит безрассудно небрежным, для сокола – совершенный контроль: природа создала эту птицу так, чтобы она могла подниматься выше и выше в потоках и переменах ветра.
Тишина была почти зловещей – только вдалеке поскрипывали упряжи наших лошадей, а птицы, одна за одной, описывали в воздухе круги, переворачиваясь на вершине каждого вверх ногами, демонстрируя изящество и грацию, которыми не обладают другие животные. Или человек, прикованный ногами к земле, даже когда идет по дороге в вечность. Может, у жрецов просто не хватило воображения сделать так, чтобы человек мог парить – хотя бы вместе с Шу, богом воздуха, и Нут, богиней неба, – и таким образом Амон сделался завистливым богом, обиженным на собственных братьев?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
– Хикнефер играет роль дворцового любимца, а его брат предпочитает стоять в стороне – наблюдатель со страстью к целительству. Так что у них не только матери разные.
– Друг Тутанхамона возмужал во дворце, будучи заложником верности его отца старому Фараону, – напомнил мне Мена, – а Сенмут приехал в Уасет парнишкой лет пятнадцати. И приехал с единственной целью.
– Дом Жизни? – предположил я.
Он кивнул:
– У народа, к которому принадлежала его мать, есть обычай отрезать девочкам клиторы и внутренние губы. После этого внешние половые губы растирают до крови и пронзают шипами, чтобы они срослись вместе. Из-за этого в женщину не только сложно войти, но еще и большинство младенцев задыхаются прежде, чем успевают выбраться на свет, зачастую унося с собой и жизнь матери.
– Его мать погибла при родах?
– Нет, погибла его младшая сестра – после того, как ее обрезали. А он любил ее больше всех на свете. И ничего не мог сделать, чтобы этому помешать. Или остановить кровь.
– Неудивительно, – вздохнул я, вспоминая горечь, с которой он говорил о Бекенхонсе.
Мы направлялись к краю широкой пустоши, покрытой выцветшим песком, где перелетные птицы опускаются низко, чтобы отдохнуть на деревьях и в садах за ними. Среди каменистых холмиков и островков поросли от солнца прячутся еще и небольшие грызуны со змеями. И хотя соколы предпочитают уток и белых куропаток – вообще ловить жертву на лету – они ловят еще и мелких животных, чтобы съесть сердце, которое вырывают, пока оно еще бьется. Наделенные острым слухом и зрением, они видят лучше и дальше, чем любое другое живое существо, поэтому сокол может свалить ударом и животное величиной с шакала. Особенно самка, которая в полтора раза больше и сильнее самца.
Тутанхамон остановил свою колесницу, выпрыгнул и встал, постукивая ручкой хлыста по бедру, нетерпеливо ожидая, когда подъедут остальные. На нем был короткий передник и полосатый атев с расположенным вверху коршуном, вырезанным из тонкого листа золота: клюв его смотрел на лицо Фараона, а крылья простирались от уха до уха. Других церемониальных знаков на нем не было, кроме браслета с железным оком Гора и кинжала в ножнах, пристегнутого на бедрах. Тутанхамон отдал поводья охраннику и пошел туда, где как раз останавливались птицы и ловчие.
Лошади Мены приучены стоять, когда поводья привязывают к поручням колесницы, так что мы оставили их и пошли выпускать своих ястребов из клеток. Мой вырос в неволе: его достали из гнезда птенцом, – но лучших охотников ловят после того, как они научились летать и охотиться на свободе: ловят на голубя, стоящего не больше пары сандалий из папирусного тростника. В результате они более сильны духом, хотя и больше времени уходит на преодоление естественного страха птицы перед человеком. Но в конце концов птица начинает доверять тому, кто ее дрессирует, так что на волю они возвращаются редко. Мена натянул на руку толстый рукав из лошадиной шкуры и взял у сокольничего закрытую капюшоном птицу и заговорил с ней, чтобы успокоить.
– Видишь, как она топорщит перья в предвкушении убийства? Она чувствует приближение того возбуждающего момента, когда взлетит в поисках добычи. Ради этого она живет, даже если приходится проводить все остальное время под темным капюшоном, ожидая и голодая, так как кормят ее лишь тогда, когда она прилетит с тяжелым грузом.
– Значит, правду говорят, – спросил я, раз уж друг предоставил мне такую возможность, – что мужчинам нравится подчинять себе самку сокола, потому что они видят в ней дикую покинутую женщину?
– Возможно, – согласился он, когда мы несли птиц туда, где собрались остальные, – но все же самая притягательная женщина – одновременно и дикая, и скромная. И по правде говоря, мой воздерживающийся друг, у тебя яйца сморщатся от заброшенности, если ты не будешь исследовать такое на собственном опыте.
Мы уже слишком близко подошли к остальным, чтобы отвечать в том же духе, так что я придержал язык до того времени, когда можно будет дать достойный ответ. Меранх, огромная охотничья собака Царя, стоял рядом с хозяином, лениво помахивая хвостом, когда Тутанхамон гладил его по висящим ушам. Поводка на нем не было – он слушался команд.
– Мне нравится приезжать сюда, – сказал Фараон человеку, которого я не узнал, – потому что охотиться там, где дичи не слишком много и нет того, что птица любит больше всего, – вот настоящий вызов для моего Небесного Гора. Разумеется, в это время года количество перелетных птиц в наших полях снижается. – Он бросил взгляд на меня и живо улыбнулся, а я вспомнил, что они с Асет – одной крови. – И все равно я позволю вам досчитать до десяти, прежде чем выпущу в небо своего Небесного Гора.
– Я тоже, – согласился Хикнефер.
Мена было возразил, но Тутанхамон поднял руку:
– Это вполне маат. Наши птицы знают территорию, а ваши нет. – Свободной рукой он нащупал кожаные ремешки на ногах своей птицы, и золотой сокол затанцевал в предвкушении. – Будем ли заключать договор, что тот, чья птица первая принесет живую дичь, ставит кувшин лучшего вина?
Таким образом он скрыл свое приобретенное высокомерие за врожденной щедростью, и впервые я увидел в этом человеке бога. Я улыбнулся, надеясь дать ему что-то такое, что стало бы для него такой же редкостью, как его подарки для меня, – дух дружбы.
– А хозяин птицы, которая первая принесет ему добычу? – поинтересовался я на случай, если действия его ястреба окажутся несовершенными. – Может, пусть тоже ставит вино?
Тутанхамон рассмеялся:
– Согласен.
Он подождал, когда и Мена с Хикнефером его поддержат, затем мы с Меной встали рядом, чтобы выпустить птиц одновременно, а Тутанхамон и Хикнефер отошли на некоторое расстояние и сделали то же самое. Как только с птиц сняли капюшоны, Фараон начал считать, – сопровождаемый хором возбужденных криков и хлопаньем крыльев.
Через какое-то мгновение он стянул капюшон, и все мы благоговейно замерли, наблюдая, как его сокол поднимается в синее небо. Что человек мнит безрассудно небрежным, для сокола – совершенный контроль: природа создала эту птицу так, чтобы она могла подниматься выше и выше в потоках и переменах ветра.
Тишина была почти зловещей – только вдалеке поскрипывали упряжи наших лошадей, а птицы, одна за одной, описывали в воздухе круги, переворачиваясь на вершине каждого вверх ногами, демонстрируя изящество и грацию, которыми не обладают другие животные. Или человек, прикованный ногами к земле, даже когда идет по дороге в вечность. Может, у жрецов просто не хватило воображения сделать так, чтобы человек мог парить – хотя бы вместе с Шу, богом воздуха, и Нут, богиней неба, – и таким образом Амон сделался завистливым богом, обиженным на собственных братьев?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113