Если Сменхкаре и есть Нефертити, тогда у нее были не слишком хорошие карты, поскольку жрецы жаждали крови Эхнатона. Что она могла поделать – либо вылететь вместе с ним в трубу, либо перейти на сторону противника, чтобы спастись самой? Или же она просто влюбилась в другого? В жреца.
– На мой взгляд, вероятнее, что она заключила сделку, которая в самом деле заинтересовала жрецов. Они получили ребенка, в котором течет наполовину царская кровь, а она получила жизнь.
– Но Нефертити была наследная принцесса! – отметила Кейт. – Не могу поверить, что имя отца Ташат упомянуто, но нет имени матери-царицы.
Макс свернул на парковочную площадку торгового центра и остановился около небольшой закусочной.
– Наследная! Разве это не значит, что отец Нефертити – из царского рода? А мне казалось, что неизвестно, кто он. Может быть, Эйе. Но тот был из простого народа, как и его сестра, Царица Тийя. Кто же тогда?
– Аменхотеп Третий. Если, конечно, она не дочь иноземного правителя. Но нельзя с уверенностью полагать, что это был не дарованный титул.
– Может и так, но что, если нам удастся продемонстрировать гипотетическую связь между фараонами и одним или обоими черепами? Надо лишь сравнить наши два черепа с черепно-лицевыми параметрами и прикусами царей, так?
– Но мы не знаем, какие художественные вольности мог себе позволить тот древний скульптор, и мог ли, – подчеркнула Кейт, стараясь сбавить скорость, с которой они неслись к решению, поскольку в основных предпосылках могли быть ошибки. – Так что мы до сих пор не можем знать наверняка, что череп, воссозданный Томом Маккоуэном на компьютере, похож на настоящую Нефертити. К тому же те рентгеновские снимки членов царских семей поставили под сомнение личности некоторых из них. Например, согласно письменным памятникам, две мумии – это отец и сын, а рентгеновские снимки этого не подтверждают. Макса это не испугало:
– Да, но если у нас получится положительная корреляция, одному нашему общему знакомому придется взять свои слова обратно о том, что Ташат – никто.
– Цитирую: «Ерунда», – напомнила Кейт.
– Вот и посмотрим, удастся ли заставить его проглотить свои слова.
Я чую запах перемен, вижу узор, который из листьев складывает ветер.
Норманди Эллис, «Пробуждающийся Осирис»
14
Четвертый год правления Эйе
(1348 до н. э.)
День 13-й, первый месяц половодья
Груз необходимости следить за благополучием моей увеличившейся «семьи» сильно давит на плечи, особенно потому, что жена Хари скоро снова родит, так что приходится прятаться в спальне от пыли и шума каменщиков и плотников, пристраивающих к дому дополнительные комнаты. Сегодня, подняв глаза, я увидел, что на моей лежанке сидит, скрестив ноги, Асет, а у ее бедра пристроился Тули. Они ждали, когда я закончу писать. У Асет в руках был свиток, так что я отложил перо, чтобы выяснить, чего она хочет.
– Я сочиняла стихотворение в подарок отцу, но река мыслей пересохла, – начала девочка, – я подумала, может ты подскажешь мне, что тут не так. – Я кивнул, и Асет начала читать: – Рядом с колодцем высится смоковница. Рядом с колодцем растут синие васильки. По своему ли желанию тонкие стебли держат цветки? Или сила любви заставляет их подниматься вверх? Я просыпаюсь в темноте от чириканья птиц, хлопанья крыльев. Я плоть от плоти своего отца. Я делю с ним его печали и радости, у нас общий дух. И мысли мои, как и его мысли, в покое.
Я не особо люблю стихи, но от того, как сочетает слова Асет, я часто немею. Слова похожи на игрушки, и приобретают значение лишь тогда, когда она складывает их вместе.
– Ну что, я тебя усыпила? – поторопила она, когда я задержался с ответом.
– Слова настолько полные любви порадуют любого отца. Возможно, ты уже достигла конца, но еще этого не осознала.
– Суну , я написала это для моего отца, а не для «любого отца»! – отрезала она, и в ее голосе прозвучала мелодия, которую чересчур хорошо исполняет ее мать.
– Меня не интересует твое недовольство и раздражение. Даже похвала самого одаренного поэта нашей земли не будет иметь для тебя значения, если она тебе не понравится. – Тули навострил ухо, услышав в моем голосе незнакомую интонацию.
– Может быть, если бы ты прочел мне одно из своих стихотворений… – начала она.
– Писать стихи – удел тех, кому нечем заняться, или человека, опьяненного любовью.
– Мой отец говорит, что человек, не дающий своему ка говорить, – либо трус, либо стыдится того, что у него на сердце, но я-то знаю, что ты не таков.
– Возможно, твоему ка рассказали не всю правду. – Тули спрыгнул и сел на задние лапы, умоляя меня сменить тон.
– Если я не могу винить свой ка в том, что говорю или делаю, почему я буду винить тех, кто объясняет что-то мне? – Асет наклонила голову в сторону Тули, а на губах у нее промелькнула озорная улыбка.
– Тули сейчас стихи пишет? – поинтересовался я.
Будто бы порыв ветра потушил пламя в лампе – голубые глаза Асет потемнели, она щелкнула пальцами, подзывая собаку к себе.
– Он показывает, что любит меня, другими способами. Даже если я его огорчаю. Мне просто непонятно, почему ты не хочешь изучать человеческие чувства, как изучаешь тела.
– Мне нелегко сочинять цветистые фразы.
– Даже когда ты был зеленым юнцом и восхищался спелыми грудями какой-нибудь девчонки? Расскажи мне тогда, почему из-за грусти, которую я испытываю, когда разочаровываю отца, у меня на глазах возникают слезы? Почему у меня шумит в ушах, когда я остаюсь одна в темноте? Почему краснеют и горят щеки, когда я стыжусь того, что сказала? – Асет, словно катящийся под гору камень, не может остановиться, пока не дойдет донизу.
– Возможно, все это – знаки, которые посылает твоя тезка, чтобы дать тебе понять, что приглядывает за тобой, – предположил я, ибо другого ответа у меня не было.
– Ты несерьезно относишься к моим вопросам? – Улыбнуться я не осмелился и просто покачал головой. – Если, как ты говоришь, между знанием и верой есть разница и дорога в вечность – это знание, открытые глаза, то отказываться от вопросов – значит закрывать глаза. А жрецы ничего не ставят под вопрос, хотя и поклоняются солнцу, источнику света и жизни.
Богословские доводы я всегда узнаю.
– Так в этом дело – ты скучаешь по отцу?
Асет теребила ухо Тули.
– Разумеется, я по нему скучаю, но…
– Тогда поразмысли над этим, может, удастся найти причину шума в ушах. А что касается стихов, я попробую что-нибудь сочинить, если ты наберешься терпения и постараешься меня научить. – Если она беспокоится, что я вдруг перестану относиться к ней с нежностью, я напишу ей столько стихов, сколько она захочет, пусть даже они будут неуклюжими. А если ее беспокоит что-то другое, у нее, по меньшей мере, будет причина обратиться ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
– На мой взгляд, вероятнее, что она заключила сделку, которая в самом деле заинтересовала жрецов. Они получили ребенка, в котором течет наполовину царская кровь, а она получила жизнь.
– Но Нефертити была наследная принцесса! – отметила Кейт. – Не могу поверить, что имя отца Ташат упомянуто, но нет имени матери-царицы.
Макс свернул на парковочную площадку торгового центра и остановился около небольшой закусочной.
– Наследная! Разве это не значит, что отец Нефертити – из царского рода? А мне казалось, что неизвестно, кто он. Может быть, Эйе. Но тот был из простого народа, как и его сестра, Царица Тийя. Кто же тогда?
– Аменхотеп Третий. Если, конечно, она не дочь иноземного правителя. Но нельзя с уверенностью полагать, что это был не дарованный титул.
– Может и так, но что, если нам удастся продемонстрировать гипотетическую связь между фараонами и одним или обоими черепами? Надо лишь сравнить наши два черепа с черепно-лицевыми параметрами и прикусами царей, так?
– Но мы не знаем, какие художественные вольности мог себе позволить тот древний скульптор, и мог ли, – подчеркнула Кейт, стараясь сбавить скорость, с которой они неслись к решению, поскольку в основных предпосылках могли быть ошибки. – Так что мы до сих пор не можем знать наверняка, что череп, воссозданный Томом Маккоуэном на компьютере, похож на настоящую Нефертити. К тому же те рентгеновские снимки членов царских семей поставили под сомнение личности некоторых из них. Например, согласно письменным памятникам, две мумии – это отец и сын, а рентгеновские снимки этого не подтверждают. Макса это не испугало:
– Да, но если у нас получится положительная корреляция, одному нашему общему знакомому придется взять свои слова обратно о том, что Ташат – никто.
– Цитирую: «Ерунда», – напомнила Кейт.
– Вот и посмотрим, удастся ли заставить его проглотить свои слова.
Я чую запах перемен, вижу узор, который из листьев складывает ветер.
Норманди Эллис, «Пробуждающийся Осирис»
14
Четвертый год правления Эйе
(1348 до н. э.)
День 13-й, первый месяц половодья
Груз необходимости следить за благополучием моей увеличившейся «семьи» сильно давит на плечи, особенно потому, что жена Хари скоро снова родит, так что приходится прятаться в спальне от пыли и шума каменщиков и плотников, пристраивающих к дому дополнительные комнаты. Сегодня, подняв глаза, я увидел, что на моей лежанке сидит, скрестив ноги, Асет, а у ее бедра пристроился Тули. Они ждали, когда я закончу писать. У Асет в руках был свиток, так что я отложил перо, чтобы выяснить, чего она хочет.
– Я сочиняла стихотворение в подарок отцу, но река мыслей пересохла, – начала девочка, – я подумала, может ты подскажешь мне, что тут не так. – Я кивнул, и Асет начала читать: – Рядом с колодцем высится смоковница. Рядом с колодцем растут синие васильки. По своему ли желанию тонкие стебли держат цветки? Или сила любви заставляет их подниматься вверх? Я просыпаюсь в темноте от чириканья птиц, хлопанья крыльев. Я плоть от плоти своего отца. Я делю с ним его печали и радости, у нас общий дух. И мысли мои, как и его мысли, в покое.
Я не особо люблю стихи, но от того, как сочетает слова Асет, я часто немею. Слова похожи на игрушки, и приобретают значение лишь тогда, когда она складывает их вместе.
– Ну что, я тебя усыпила? – поторопила она, когда я задержался с ответом.
– Слова настолько полные любви порадуют любого отца. Возможно, ты уже достигла конца, но еще этого не осознала.
– Суну , я написала это для моего отца, а не для «любого отца»! – отрезала она, и в ее голосе прозвучала мелодия, которую чересчур хорошо исполняет ее мать.
– Меня не интересует твое недовольство и раздражение. Даже похвала самого одаренного поэта нашей земли не будет иметь для тебя значения, если она тебе не понравится. – Тули навострил ухо, услышав в моем голосе незнакомую интонацию.
– Может быть, если бы ты прочел мне одно из своих стихотворений… – начала она.
– Писать стихи – удел тех, кому нечем заняться, или человека, опьяненного любовью.
– Мой отец говорит, что человек, не дающий своему ка говорить, – либо трус, либо стыдится того, что у него на сердце, но я-то знаю, что ты не таков.
– Возможно, твоему ка рассказали не всю правду. – Тули спрыгнул и сел на задние лапы, умоляя меня сменить тон.
– Если я не могу винить свой ка в том, что говорю или делаю, почему я буду винить тех, кто объясняет что-то мне? – Асет наклонила голову в сторону Тули, а на губах у нее промелькнула озорная улыбка.
– Тули сейчас стихи пишет? – поинтересовался я.
Будто бы порыв ветра потушил пламя в лампе – голубые глаза Асет потемнели, она щелкнула пальцами, подзывая собаку к себе.
– Он показывает, что любит меня, другими способами. Даже если я его огорчаю. Мне просто непонятно, почему ты не хочешь изучать человеческие чувства, как изучаешь тела.
– Мне нелегко сочинять цветистые фразы.
– Даже когда ты был зеленым юнцом и восхищался спелыми грудями какой-нибудь девчонки? Расскажи мне тогда, почему из-за грусти, которую я испытываю, когда разочаровываю отца, у меня на глазах возникают слезы? Почему у меня шумит в ушах, когда я остаюсь одна в темноте? Почему краснеют и горят щеки, когда я стыжусь того, что сказала? – Асет, словно катящийся под гору камень, не может остановиться, пока не дойдет донизу.
– Возможно, все это – знаки, которые посылает твоя тезка, чтобы дать тебе понять, что приглядывает за тобой, – предположил я, ибо другого ответа у меня не было.
– Ты несерьезно относишься к моим вопросам? – Улыбнуться я не осмелился и просто покачал головой. – Если, как ты говоришь, между знанием и верой есть разница и дорога в вечность – это знание, открытые глаза, то отказываться от вопросов – значит закрывать глаза. А жрецы ничего не ставят под вопрос, хотя и поклоняются солнцу, источнику света и жизни.
Богословские доводы я всегда узнаю.
– Так в этом дело – ты скучаешь по отцу?
Асет теребила ухо Тули.
– Разумеется, я по нему скучаю, но…
– Тогда поразмысли над этим, может, удастся найти причину шума в ушах. А что касается стихов, я попробую что-нибудь сочинить, если ты наберешься терпения и постараешься меня научить. – Если она беспокоится, что я вдруг перестану относиться к ней с нежностью, я напишу ей столько стихов, сколько она захочет, пусть даже они будут неуклюжими. А если ее беспокоит что-то другое, у нее, по меньшей мере, будет причина обратиться ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113