Они ни о чем с ней не договаривались, если ей что и можно поставить в вину, так только то, что она была перепугана до смерти. Она сама изъявила желание дать показания, никто ей ничем не угрожал, ни к чему не принуждал.
– Ее изнасиловали? Так вы утверждаете? – спрашивает у Санчеса Мэри-Лу. Она расхаживает перед ним взад-вперед, стуча каблучками по полу, выложенному плиткой.
– Она сама это сказала. – Веки у него тяжелые, что неудивительно, учитывая его происхождение; из-за этого кажется, что он, того и гляди, заснет. Может, он и так уже спит.
– Но разве вы не заставили ее показаться врачу? Разве не отвезли в больницу?
– Нет. – Как и все, кто живет на юго-западе, он не отличается особой словоохотливостью. Никогда не скажет больше, чем требуется.
– Почему?
– Она все равно не поехала бы.
– А она не сказала почему?
– Боялась рокеров, боялась, что они разыщут ее и убьют.
– Но потом же она обо всем рассказала.
– Так ведь это было потом.
– Когда?
– Когда мы с ней поговорили.
– А точнее – когда она согласилась поговорить?
– Через пять дней.
– Значит, вы с напарником, прихватив девушку, пять дней прятались неизвестно где...
– Протест!
– Протест принимается.
– Пять дней вы с напарником допрашивали девушку, пока она не согласилась выступить свидетелем со стороны обвинения.
– Ну да.
– И все это время она приходила в себя после изнасилования.
– Она сама так сказала.
– И вы ей поверили.
– А почему бы и нет?
– Но даже после того как она согласилась выступить свидетелем с вашей стороны, после того как ей пообещали защиту от людей, которые, согласно ее утверждению, взяли ее силой и убили спутника, вы так и не удосужились отвезти ее в больницу. Правильно?
– Ну да.
– Неужели вам не было ее жалко? Ведь речь идет о женщине, которую, по ее словам, столько раз насиловали, о женщине, которая, опять же по ее словам, стала невольной свидетельницей убийства, которая утверждала, что собственной ее жизни угрожает опасность. Как же получилось, что полицейский, добросовестно исполняющий свои обязанности, не удосужился показать эту женщину врачу?
– Она сама этого не хотела. Послушайте, подруга, я же не отцом ей прихожусь! Мы предложили. Она отказалась.
– А разве не ваша святая обязанность позаботиться о том, чтобы она попала на прием к врачу, коль скоро она заявила, что ее изнасиловали, независимо от того, хочет она этого или нет? Тем более если учесть, как она себя чувствовала. Ее подруга показала, что кровь «хлестала ручьем». Так, по-моему, она описала состояние свидетельницы?
– Она нам сказала, что все в порядке. Я не собирался заглядывать ей под юбку.
В зале раздаются смешки. Как раз это ты и не прочь бы сделать, думаю я. Интересно, скольких потаскух он наказал по всей строгости закона на заднем сиденье патрульной машины?
– Конечно, – после минутной паузы размышляет Мэри-Лу, – вы могли отвезти ее к кому-нибудь из частнопрактикующих врачей. К кому-нибудь из друзей, кто уже выручал вас раньше.
– Нет, подруга. Правилами это запрещено.
– К частнопрактикующему врачу, который не стал бы задавать лишних вопросов, не стал бы даже заводить никаких документов на пациентку, чтобы свидетельнице не пришлось тут же, не сходя с места, писать заявление в полицию...
– Протест! – выкрикивает Моузби, на сей раз в его голосе сквозят озабоченные нотки.
– ...а у вас с напарником было время, чтобы поднатаскать ее так, как вам того хотелось бы... – продолжает Мэри-Лу на одном дыхании, чтобы успеть сказать.
– Протест принимается.
– ... чтобы все было именно так, как нужно, и чтобы она не болтала все, что взбредет в голову, когда вы решите впервые показать ее на людях.
– Протест!
– Протест принимается! – Мартинес сердито смотрит на нее. – Вы что, оглохли, госпожа адвокат?
– Прошу прощения, Ваша честь, – отвечает она, принимая самый смиренный вид.
– Считайте, что можете не обращать внимания на последнюю серию вопросов, – говорит Мартинес, обращаясь к присяжным. – Вычеркните это из протокола, – указывает он стенографистке.
– Если еще раз замечу что-нибудь подобное, – предупреждает он Мэри-Лу, – то буду вынужден наказать вас за неуважение к суду.
– Да, сэр. Прошу прощения.
– Хорошо. Продолжайте.
Прежде чем говорить дальше, обернувшись, она секунду смотрит туда, где сидим мы. Я незаметно киваю: из протокола, может, все и вычеркнули, но в головах у присяжных это засело прочно. Еще теплится надежда на то, что у главной свидетельницы обвинения и тех, кто производил арест, так или иначе рыльце в пушку.
– Вы допрашивали ее в присутствии сестры-хозяйки? Или, может, женщины-полицейского?
– Нет.
– А разве это по правилам? Тем более что вы допрашивали ее столько времени.
– А где ее было взять, женщину?
– Неужели во всем округе не нашлось ни одной? Ни сестры-хозяйки, ни женщины-полицейского?
– Да нет вроде. Мы просили, но нам не дали.
– Это же против правил.
– Мы обращались с такой просьбой. А обо всем остальном спросите у кого-нибудь другого.
– Оставшись наедине со свидетельницей, о чем вы и ваш напарник с ней разговаривали?
– Об этом деле.
– Вы имеете в виду факты по нему?
– Да, она приводила нам факты.
– А что еще?
– Больше ничего.
– Разве вы ничего не рассказали ей из того, что знали? Например, вкратце познакомили с заключением по результатам вскрытия?
– Протест! – Моузби тут как тут.
– Протест принимается. Не давите, – укоризненным тоном говорит Мартинес, обращаясь к Мэри-Лу.
Такое впечатление, что все ополчились против нас. Ну и компания подобралась, черт бы их побрал!
– Вы обсуждали обстоятельства дела, исходя лишь из того, что ей известно.
– Вот именно. Как и положено по правилам.
– Неужели? Женщина, которая утверждает, что стала жертвой группового изнасилования, которую, возможно, принудили выступить свидетельницей по делу о страшном убийстве, женщина, которой устраивают допрос в отсутствие другой женщины, так и не удосужившись отвезти на прием к врачу, – вы что, хотите сказать, что это по правилам? Из какой они книги, агент сыскной полиции Санчес, может, из древней «Книги мертвых»? Ведь эта женщина спокойно могла отправиться на тот свет, пока вы, Санчес, ее охраняли.
С неприязненным видом она отходит от него.
– У меня больше нет вопросов, – бросает она в ответ на очередной протест Моузби.
– Но этого же не случилось, – бесстрастно заключает Санчес.
Вот так, в общем, и выглядит аргументация обвинения. Есть и другие улики: на брюках Таракана были обнаружены пятна крови той же группы, что и у убитого, – четвертая, резус-фактор отрицательный. Мало у кого она такая, всего-навсего у одного из каждых двадцати человек. Само по себе это еще ни о чем не говорит, мы можем представить свидетельства, что у их знакомого рокера, погибшего в автокатастрофе в Альбукерке, была та же самая группа, а Таракан помогал нести его, возможно, кровь и попала ему на штаны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
– Ее изнасиловали? Так вы утверждаете? – спрашивает у Санчеса Мэри-Лу. Она расхаживает перед ним взад-вперед, стуча каблучками по полу, выложенному плиткой.
– Она сама это сказала. – Веки у него тяжелые, что неудивительно, учитывая его происхождение; из-за этого кажется, что он, того и гляди, заснет. Может, он и так уже спит.
– Но разве вы не заставили ее показаться врачу? Разве не отвезли в больницу?
– Нет. – Как и все, кто живет на юго-западе, он не отличается особой словоохотливостью. Никогда не скажет больше, чем требуется.
– Почему?
– Она все равно не поехала бы.
– А она не сказала почему?
– Боялась рокеров, боялась, что они разыщут ее и убьют.
– Но потом же она обо всем рассказала.
– Так ведь это было потом.
– Когда?
– Когда мы с ней поговорили.
– А точнее – когда она согласилась поговорить?
– Через пять дней.
– Значит, вы с напарником, прихватив девушку, пять дней прятались неизвестно где...
– Протест!
– Протест принимается.
– Пять дней вы с напарником допрашивали девушку, пока она не согласилась выступить свидетелем со стороны обвинения.
– Ну да.
– И все это время она приходила в себя после изнасилования.
– Она сама так сказала.
– И вы ей поверили.
– А почему бы и нет?
– Но даже после того как она согласилась выступить свидетелем с вашей стороны, после того как ей пообещали защиту от людей, которые, согласно ее утверждению, взяли ее силой и убили спутника, вы так и не удосужились отвезти ее в больницу. Правильно?
– Ну да.
– Неужели вам не было ее жалко? Ведь речь идет о женщине, которую, по ее словам, столько раз насиловали, о женщине, которая, опять же по ее словам, стала невольной свидетельницей убийства, которая утверждала, что собственной ее жизни угрожает опасность. Как же получилось, что полицейский, добросовестно исполняющий свои обязанности, не удосужился показать эту женщину врачу?
– Она сама этого не хотела. Послушайте, подруга, я же не отцом ей прихожусь! Мы предложили. Она отказалась.
– А разве не ваша святая обязанность позаботиться о том, чтобы она попала на прием к врачу, коль скоро она заявила, что ее изнасиловали, независимо от того, хочет она этого или нет? Тем более если учесть, как она себя чувствовала. Ее подруга показала, что кровь «хлестала ручьем». Так, по-моему, она описала состояние свидетельницы?
– Она нам сказала, что все в порядке. Я не собирался заглядывать ей под юбку.
В зале раздаются смешки. Как раз это ты и не прочь бы сделать, думаю я. Интересно, скольких потаскух он наказал по всей строгости закона на заднем сиденье патрульной машины?
– Конечно, – после минутной паузы размышляет Мэри-Лу, – вы могли отвезти ее к кому-нибудь из частнопрактикующих врачей. К кому-нибудь из друзей, кто уже выручал вас раньше.
– Нет, подруга. Правилами это запрещено.
– К частнопрактикующему врачу, который не стал бы задавать лишних вопросов, не стал бы даже заводить никаких документов на пациентку, чтобы свидетельнице не пришлось тут же, не сходя с места, писать заявление в полицию...
– Протест! – выкрикивает Моузби, на сей раз в его голосе сквозят озабоченные нотки.
– ...а у вас с напарником было время, чтобы поднатаскать ее так, как вам того хотелось бы... – продолжает Мэри-Лу на одном дыхании, чтобы успеть сказать.
– Протест принимается.
– ... чтобы все было именно так, как нужно, и чтобы она не болтала все, что взбредет в голову, когда вы решите впервые показать ее на людях.
– Протест!
– Протест принимается! – Мартинес сердито смотрит на нее. – Вы что, оглохли, госпожа адвокат?
– Прошу прощения, Ваша честь, – отвечает она, принимая самый смиренный вид.
– Считайте, что можете не обращать внимания на последнюю серию вопросов, – говорит Мартинес, обращаясь к присяжным. – Вычеркните это из протокола, – указывает он стенографистке.
– Если еще раз замечу что-нибудь подобное, – предупреждает он Мэри-Лу, – то буду вынужден наказать вас за неуважение к суду.
– Да, сэр. Прошу прощения.
– Хорошо. Продолжайте.
Прежде чем говорить дальше, обернувшись, она секунду смотрит туда, где сидим мы. Я незаметно киваю: из протокола, может, все и вычеркнули, но в головах у присяжных это засело прочно. Еще теплится надежда на то, что у главной свидетельницы обвинения и тех, кто производил арест, так или иначе рыльце в пушку.
– Вы допрашивали ее в присутствии сестры-хозяйки? Или, может, женщины-полицейского?
– Нет.
– А разве это по правилам? Тем более что вы допрашивали ее столько времени.
– А где ее было взять, женщину?
– Неужели во всем округе не нашлось ни одной? Ни сестры-хозяйки, ни женщины-полицейского?
– Да нет вроде. Мы просили, но нам не дали.
– Это же против правил.
– Мы обращались с такой просьбой. А обо всем остальном спросите у кого-нибудь другого.
– Оставшись наедине со свидетельницей, о чем вы и ваш напарник с ней разговаривали?
– Об этом деле.
– Вы имеете в виду факты по нему?
– Да, она приводила нам факты.
– А что еще?
– Больше ничего.
– Разве вы ничего не рассказали ей из того, что знали? Например, вкратце познакомили с заключением по результатам вскрытия?
– Протест! – Моузби тут как тут.
– Протест принимается. Не давите, – укоризненным тоном говорит Мартинес, обращаясь к Мэри-Лу.
Такое впечатление, что все ополчились против нас. Ну и компания подобралась, черт бы их побрал!
– Вы обсуждали обстоятельства дела, исходя лишь из того, что ей известно.
– Вот именно. Как и положено по правилам.
– Неужели? Женщина, которая утверждает, что стала жертвой группового изнасилования, которую, возможно, принудили выступить свидетельницей по делу о страшном убийстве, женщина, которой устраивают допрос в отсутствие другой женщины, так и не удосужившись отвезти на прием к врачу, – вы что, хотите сказать, что это по правилам? Из какой они книги, агент сыскной полиции Санчес, может, из древней «Книги мертвых»? Ведь эта женщина спокойно могла отправиться на тот свет, пока вы, Санчес, ее охраняли.
С неприязненным видом она отходит от него.
– У меня больше нет вопросов, – бросает она в ответ на очередной протест Моузби.
– Но этого же не случилось, – бесстрастно заключает Санчес.
Вот так, в общем, и выглядит аргументация обвинения. Есть и другие улики: на брюках Таракана были обнаружены пятна крови той же группы, что и у убитого, – четвертая, резус-фактор отрицательный. Мало у кого она такая, всего-навсего у одного из каждых двадцати человек. Само по себе это еще ни о чем не говорит, мы можем представить свидетельства, что у их знакомого рокера, погибшего в автокатастрофе в Альбукерке, была та же самая группа, а Таракан помогал нести его, возможно, кровь и попала ему на штаны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146