Мы все собрались у него – мы и представители обвинения. Мартинес бушует.
– Сначала этот спектакль с матерью убитого, – говорит он, с видом обвинителя указывая пальцем на Моузби, – а теперь вы, – показывает он на меня, – не можете удержать своего подзащитного, черт побери!
– Мы сами не ожидали, Ваша честь, – говорю я, – больше это не повторится.
– Да уж больше не надо, черт побери! – Мартинес чуть не брызгает слюной от злости. – Я не хочу продержать его в наручниках и заткнуть рот до самого конца процесса, так не годится, но, если удержать его можно только так, придется это сделать! Это опасные люди, господин адвокат, и я не вправе подвергать опасности сотрудников суда или присяжных.
– Я сделаю все, что в моих силах.
– Надеюсь, этого окажется достаточно. Да, ребята, дело гиблое! Давайте не будем доводить его до крайностей. Надеюсь, что все вы проявите профессионализм в суде, на котором я председательствую.
Все соглашаются впредь действовать, как подобает настоящим профессионалам. Стоит Мартинесу произнести это слово, как я перевожу взгляд на Мэри-Лу. Она не глядит в мою сторону.
После обеда мы начинаем перекрестный допрос Грэйда, который продолжается до самого конца рабочего дня. Эллен возвращается уже под вечер – никакой литературы, где упоминались бы убийства, совершаемые бандами гомосексуалистов, и раскаленные ножи, она не нашла. Пока мы занимаемся переливанием из пустого в порожнее.
Грэйд отвечает на вопросы солидно и откровенно, но ведь он свидетель со стороны обвинения. С таким свидетелем надо держать ухо востро, если слишком давить на него, то, неровен час, можно настроить против себя присяжных. С другой стороны, если не приставать к нему с расспросами, то, выходит, ты просто отбываешь номер.
Так мы и ходим вокруг да около, пока солнце вот-вот не скроется за горизонтом. На сегодня, пожалуй, хватит, пора закругляться. Я оставляю за собой право вызвать Грэйда свидетелем еще раз для продолжения перекрестного допроса.
Поганый сегодня выдался для нас денек. Поганый.
Этой ночью мы не ложимся, бодрствуем в кабинете до самого утра, пытаясь найти брешь в теории Грэйда насчет «раскаленных ножей». Мы перелопачиваем горы литературы по прецедентному праву, просматриваем все до единой компьютерные программы, к которым имеем доступ, – вплоть до библиотеки конгресса – словом, все мыслимые издания по психиатрии или психологии. Пусто.
– А если этой статьи вообще не существует? – выдвигает предположение Томми. Уже светает, остается час на то, чтобы сбегать домой, принять душ, переодеться и вернуться в суд.
– Ты что, хочешь сказать, что Грэйд высосал эту историю из пальца? – спрашивает Мэри-Лу. – Мне что-то не верится.
– Он – стреляный воробей, – говорит Пол. – Может, он просто перепутал ее еще с чем-то?
Я обвожу их кислым взглядом. Изо рта у меня воняет, подмышки мокрые от пота, я устал, расстроен и зол.
– Кто-нибудь из вас возьмется предъявить такое обвинение одному из ведущих в стране судебно-медицинских экспертов?
Никто не решается.
– И тут происходит чудо: он точно припоминает, где это вычитал, – продолжаю я. – Хороши мы тогда будем! Мы же готовились, не так ли? Присяжные будут просто в восторге. – Я вздыхаю. – Все уже схвачено, и выхода у нас нет. Придется принять факты такими, как они есть, и самим проверить их достоверность.
Взяв дипломат, я сую туда кое-что из бумаг.
– Кто будет уходить последним, пусть закроет дверь на ключ.
С трудом волоча ноги, я выхожу из кабинета. «Александер, Хайт энд Портильо» – почему-то я уже не чувствую себя здесь как дома.
19
– Вы были в мотеле, когда приехали полицейские?
– Да, сэр. – Перепуганная до смерти, она говорит тихим, почти неслышным голосом.
– А когда Рита Гомес уехала с ними, вы еще оставались там?
– Да.
Ее зовут Эллен Сэйдж. Это вторая горничная, работающая в мотеле, та самая, с которой я встретился, пустившись на поиски очаровательной Риты, для чего мне не хватило одного дня и одного доллара.
Допрашивает ее Томми. Ему удается выяснить, что нашли ее не кто иные, как Гомес и Санчес, потом забрали и в конце концов заставили написать заявление, которое и положило начало этому спектаклю.
– После того как вы впервые увидели Риту в том состоянии, о котором говорили, как скоро появилась полиция? – спрашивает Томми.
– Не знаю. – Эта тоже хнычет, ерзает на стуле, теребит юбку. Про нее не скажешь, что нарядилась, словно кукла, так, ничего особенного, дурочка, каких много.
– Пожалуйста, постарайтесь вспомнить, это важно.
– Не то через два, не то через три дня. Точно не помню.
– А когда они ее увозили, вы видели, как они уезжали? Видели собственными глазами, как она села к ним в машину и уехала?
Она кивает.
– Я убиралась в шестом номере, он прямо у выхода, и оттуда все видно.
– А дверь была распахнута?
– Ну да. От нас требуют держать ее открытой... начальство.
– В полицейских, с которыми она уехала, вы опознали агентов сыскной полиции Гомеса и Санчеса, правильно?
– Ну да. Вон они. – Она указывает на эту пару в первом ряду, сразу за столом с представителями обвинения.
– О'кей. Теперь вот что... Она лучше себя чувствовала, когда уезжала с ними? Ей не стало лучше по сравнению с утром, когда вы ее нашли?
– Протест! – говорит Моузби, тяжело поднимаясь с места. – Свидетельница не обладает необходимыми познаниями в медицине, чтобы ответить на этот вопрос.
– Протест принимается.
– Хорошо, я поставлю вопрос иначе, госпожа Сэйдж. Как по-вашему, она оклемалась?
– Какое там! Она и ходила-то с трудом. Я прямо с утра выскочила на минутку и купила ей две пачки «супер-котексов». Утром она полпачки сунула себе в трусики. – Она прикрывает рот рукой, чтобы не хихикнуть. – Так упаковалась, что еле ноги переставляла.
– Когда она уехала с ними, у нее еще шла кровь?
– За час до этого еще шла, я знаю, потому что помогала ей переодеваться. Выглядела она ужасно. Я обрадовалась, когда они приехали, подумала, что они-то смогут доставить ее к врачу. Ей это нужно было позарез, но она так и не пошла к нему, потому что была здорово напугана.
– А полицейские ничего не говорили о том, что проследят, чтобы ее осмотрел врач?
– Они сказали, что проследят, чтобы с ней все было в порядке. Я и представить себе не могла, что может быть иначе. Из девочки кровь хлестала ручьем.
20
Санчес и Гомес (последний не имеет никакого отношения к очаровательной Рите, в наших краях у каждого десятого такая фамилия) дают показания, рассказывая, как, выбиваясь из последних сил, нашли ее, убедили, что сумеют защитить от рокеров, в конце концов заставили разговориться и, разумеется, сообщили обо всех имеющихся у нее правах, включая и предложение нанять адвоката (от него она отказалась, хотел бы я знать, сколь настойчиво они ей это предлагали).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146